Эта история никогда не должна была быть написана - обещания, даже неозвученные, следует выполнять, но жить мне осталось недолго, а слово, как показывает история, может существовать веками - если не на бумаге, то на устах людей. Я бы сказал, что она - моя обещанная тайна - только для сумасшедших, но это будет звучать неприкрыто самовлюбленно, а в человеке, о котором я хотел бы рассказать, никогда не было ничего себялюбивого и бахвального, потому что он был самым обычным подростком (с одной стороны) - таким же, как и многие другие дети, разве что очень тихим и скромным, а ещё - моим другом, но об этом потом. Все, что его действительно интересовало - рисование и еще, пожалуй, собственные «сны», имеющие привычку сбываться в самых странных смыслах и формах. Он мне часто про них рассказывал. Мне они казались дикими и непередаваемо чужими и далекими, как будто вырванными из контекста другого мира, которого мне не дано было постичь. В своей голове он за ночь переживал целую жизнь, иногда - несколько, когда столетия сменяли друг друга с поразительной скоростью, а он - недвижимый никакими волнениями и замерший на пролетающем эскалаторе эволюции - наблюдал, как изменяется мир, но в то же время остается нерушимым.
Ребенком, как я уже сказал, он был самым обычным - например, мы с ним играли в видеоигры по вечерам, запираясь в его комнате два на два метра. Тогда-то, он - человек, умеющий преодолевать барьеры пространств и времени, - рассказывал мне, что приключилось с ним прошлой ночью.
Когда меня перевели в новое Заведение, я отнесся к этому потрясающе никак. Меня мало волновали новые соучастники, ведь я не собирался с ними общаться. Не потому, что считал себя выше, просто незачем мне это было. Я не видел в таком общении острой нужды. В прошлом Центре меня не замечали, и я наделялся, что в этой будет также. Но люди, бывшие еще более отчужденными и чуждыми этому миру, нежели я, всегда вызывали в моей душе странные волнения. Этому была причина - я перманентно ощущал, что с ними что-то не так. Червоточина спелого яблока, или удушающий аромат распустившейся на пике розы, через который, нет да нет, но проскакивает запах начинающего гниения - тонкий, но осязаемый. Вы не подумайте, я не пытаюсь очернить его образ, ведь и душой, и телом он был, в принципе, чист настолько, чтобы не вызывать омерзения брезгливого моралиста. Хотя его «сны» (тогда я думал, что это сны) иногда заставляли меня сомневаться в его здравомыслии - не из-за сюжетов (нельзя быть ответственным за то, что тебе снится), а из-за его отношения к тому,что ему снилось - он беспрекословно верил, что все привидевшееся - сущая божественная правда.
