Жизнь, как она есть // h.s. au

25

  Когда я открыл входную дверь, в нос сразу ударил удивительный аромат запеченной вишни, карамелизованного сахара и песочного коржа. Есть вещи, которые без твоей воли отправляют тебя в далекие, детские воспоминания, и это был именно тот случай. Всю свою жизнь, сколько себя помню, в свой день рождения, откуда бы я не возвращался, дома меня ждал запах вишневого пирога. Мама всегда готовила его в мое отсутствие в сам праздник. Не потому, что боялась, что пирог будет изъят мной в ходе ночной инквизиции, а потому, что, по ее мнению, именно в свежем вишневом пироге можно прочувствовать всю материнскую любовь. Я не знал рецепта этого блюда, но предполагал, что он до безобразия простой, главным ингредиентом была любовь, поэтому для меня на свете не было пирога вкуснее.

Я достал два своих телефона из пальто, прежде чем снять его и проверив «семейный» огорчился: от Джиджи до сих пор не было и весточки, хотя прошла добрая половина дня. Я понимал, что она сейчас на конференции в Нью-Йорке, но мне было обидно, что я не удостоился и минуты ее времени. Я встряхнул голову, откинув плохие мысли. В душе я был ребенком, требующим к себе слишком много внимания, и это очень раздражало. Вдобавок к моему малолетнему внутреннему Я, сегодня меня донимали излишняя раздражительность и взвинченность. Думаю, понятно из-за чего. А это я еще не смотрел комментарии к своей фотографии в Instagram.

Стоило мне покинуть прихожую и оказаться в коридоре, плавно переходящему в гостиную и кухню, как мои глаза встретились с чем-то огромным и явно инородным для этого дома.

— Мааам, — у той самой стены, на которой некогда висели полотна, пока руки Джиджи не добрались до них, расположились три огромных белых чехла. Я недоуменно пялился на них, пока в коридоре не показалась Джемма.

— Мама колдует над пирогом, — сестра, как маленький нашкодивший ребенок, с широкой улыбкой и руками за спиной перекатывалась с пяток на носки, а затем протянула мне какой-то конверт. Раскрытый. — Я не смогла пересилить себя и прочитала, — проворковала сестрица под моим тяжелым взглядом.

Я картинно громко вздохнул и выудил бумаги из конверта. Джемма встала позади меня и, перенеся вес тела на носочки, приникла подбородком к моему плечу.

— Тебе не хватило одного раза? — издевался я.

— Читай уже! — Джемма ткнула меня между лопаток. Я решил перенести нашу перепалку на попозже и теперь все мое внимания было приковано к тому, что лежало в конверте.
Сначала в моих руках оказалась бумага глубокого синего цвета с нанесенным на ней белым текстом:

«Океан — бесконечная часть тебя, о которой ты не знал, но всегда подозревал ее наличие. С твоим днем.
Джиджи».

Я улыбнулся, перейдя ко второй бумаге, таившейся в конверте. Я все еще не совсем понимал, что это за подарок она мне приготовила. К письму прилагался сертификат, в котором говорилось, что картины были приобретены в рамках благотворительной компании, затем лились нескончаемые слова благодарности, но это меня уже не так сильно волновало. Картины? Я отдал бумаги Джемме, все равно она их уже прочитала, а сам уверенными шагами направился к тем самым белым чехлам, мечтая поскорее от них избавиться.
Я срывал эту девственно-белую бумагу с полотен так, как мечтал сорвать с Джи одежду. Я молился, чтобы там оказались не картины эпохи возрождения. Не то, чтобы мне не нравилась эта эпоха, но все-таки это было не тем, что я хотел бы видеть в своем доме. Да и вообще в доме. Для такого есть музеи.

Когда бумага, наконец, была сорвана, передо мной предстало нечто: три холста с изображением удивительнейшего моря. Я отошел подальше, чтобы получше насладиться видом. Это правда будоражило и восхищало. Клянусь, я мог почувствовать шум моря, пока шторм легким ветерком трепал мои кудри на висках. Я прикоснулся к одной из волн, находящихся на картине, думая о том, что моя рука обязательно погрузится в нее и окажется в ледяной воде, но этого не произошло.

Вместо этого я снова погрузился в пучину своих чувств. То, что я испытывал к Джиджи было чем-то невероятным и неизведанным прежде. Я был человеком, безумно любившим мир и людей, из-за этого я невероятно часто, по большей части безответно, влюблялся в девушек и считал, что испытал уже всю гамму чувств, но так было до Джиджи. То, что я испытывал к ней, нельзя было сравнить ни с чем. Она была моей музой и моим проклятьям. В один момент я мечтал дико, со всей животной страстью, овладевать ей, а в другой чувствовать ее голову у себя на груди и бережно перебирать ее волосы. Я хотел показывать ее всему миру, рассказывать какая она невероятная, жаловаться на то, что она много матерится и курит, цитировать ее глубокие размышления и колкие шутки. Я хотел прятать ее от всего мира, от всех и вся, быть рядом с ней двадцать четыре часа в сутки семь дней неделю и не позволять кому-либо прикасаться к ней. Я хотел слушать ее противоречивые, временами глупые, размышления, готовить вместе завтраки и целовать в любое время. Я хотел, чтобы она была со мной.

— О Господи, — я услышал маму и повернулся к ней, еле как оторвавшись от картин. Я видел восхищение на их с Джеммой лицах. Моя сердце приятно саднило из-за того, что их эмоции были вызваны подарком Джиджи.

— Так вот что она имела ввиду, когда писала в своем письме про море, — Джемма зачем-то прошептала это на ухо маме. Будто я не знал, что они читали письмо вместе.

— Мне нужно позвонить, если вы не против, — я подошел к своим дамам и, оставив по поцелую на щеке каждой, поднялся наверх.

В тот момент, когда я потянулся за своим телефоном в карман джинсов, он завибрировал. На экране высветилось имя той, кого я так жаждал услышать. Я расплылся в самой теплой улыбке, на какую только был способен человек и поторопился принять вызов.

— Привет, мой старый мудрый мужчина! — от ее голоса, наполненного весельем, по моему телу прошлись мурашки. Женщина, что ты делаешь со мной? — По шкале от одного до десяти как сильно ты обижаешься на то, что я не позвонила тебе еще утром?

— Думаю, на твердую семерку, — я усмехнулся, попутно натягивая домашние штаны.

— Такой взрослый, а такой обижун, — Джиджи усмехнулась в трубку. — Я надеюсь, что мой подарок уже доставили, и еще больше надеюсь, что он тебе понравился. Но вне зависимости от этого я поздравляю тебя. Пожалуйста, будь счастлив и пусть этот мир не сломает твою через чур светлую для него душу. Я очень скучаю.

— Только из твоих уст поздравление с днем рождения может прозвучать как чудесная мелодия и антиутопия одновременно, — Джи была слаба на слова, которые касались выражения чувств. Обычно ее нельзя было заткнуть, она выбалтывала все, что было на душе, но, когда дело доходило до выражения чувств и привязанностей, создавалось ощущение, что ее насильно заставляли молчать. Для Джиджи было важно чувствовать себя сильной, а в чувственности она видела слабость. Точнее, так это видел ее мозг, ее тело же думало об обратном. Для девушки очень многое значили прикосновения, именно на этом языке она заявляла о своих чувствах. Она не доверяла свое тело никому, кроме меня. Когда кто-то другой пытался вступить с Джиджи даже в самый незначительный тактильный контакт, она негативно реагировало на это. Мне же она доверяла всю себя. Словам о волнении и страхе она предпочитала игры с моими пальцами, о благодарности — поцелуи в щеку, о любви — самые нежные ночи в моих объятиях. Она ценила удобное молчание. — Спасибо за твой подарок. Это в миллион раз лучше всего, что я мог подобрать сам.

Мы долго болтали, Джи рассказывала о своем первом опыте спикера на фестивале рекламы. Она не сказала ни слова о той фотографии, что я выложил в Instagram. Видимо еще не успела проверить свою ленту или решила не обсуждать тему нашего признания хотя бы в этот день.

— Да что ты там фыркаешь?

— Я пытаюсь найти кофту с длинными рукавами, — я переворачивал вот уже второй ящик в поисках того, что мне нужно.

— А, то есть ты не шутил, когда говорил, что ходишь при маме только в таких кофтах? — Джи захихикала.

— Ее бесят мои татуировки, а я не хочу портить ни себе, ни ей настроение, — да, мне уже двадцать восемь лет, но я до сих пор прячу свои тату от мамы.

— Я даже не могу представить, как тебе тяжело.

— Ты о чем? — я в недоумении свел брови.

— Тяжело найти человеческую одежду среди миллионов костюмов Gucci, — девушка раскатисто засмеялась на том конце телефона.

— Знаешь, мои шутки хотя бы просто несмешные, а твои еще и оскорбительные. Если бы ты была рядом, простым выговором не отделалась бы.

Мы поговорили с Джи еще немного, а после попрощались. С моей стороны было некрасиво так долго игнорировать маму и сестру, ждавших меня внизу, а у Джи уже начиналась конференция. Мне было мало слышать ее только по телефону. Я хотел, чтобы она сейчас тоже сидела на кухне в семейном кругу и уплетала мамин пирог, перекидываясь с Джеммой колкостями и держа мою руку под столом.