Мистер Грей младший | Мистер Теодор Грей

Swimming pool

Адам

Фиби, положив голову на мои колени, смотрела, по всей видимости, слишком мирные сны: она не шевелилась, дышала глубоко и тихо, а на губах, что изредка подрагивали в сонной истоме, чаще и чаще появлялась детская чистая улыбка, которой так хотелось любоваться, не отрывая глаз. Я бережно держал её на своих коленях, боясь выдохнуть и разрушить то нежное мягкое облако, что сладким духом сна веяло над всем её лицом и фигурой. Она ждала меня до двух часов ночи. Когда я пришёл, — изнеможённый беседами и алкоголем, — я бухнулся на диван. Фиби очень тихо вошла в комнату, стянула с меня куртку, а затем, не сказав ни слова, как кошка свернулась клубочком, положив голову на мои колени... и уснула.

— Спи, моя Фиби, — прошептал я, вплетая пальцы в каштановые шёлковые волосы, мечтая продлить это упоительное мгновение спокойствия, которым меня окутывало это чувство... опеки и заботы.
Заботы о той, что придала значение всему, что происходило в моей жизни.
— Нельзя много спать, — послышался сонный шёпот и блаженно детский зевок. Я с улыбкой глядел на неё, пока она прикрывала ротик рукой, которую вытащила из-под тёплой загорелой щёчки.

Умные серые глаза открылись, она нежно улыбнулась, смотря на меня сквозь длинные ресницы. Часто поморгав, она полностью проснулась и теперь уже села на диване рядом, потирая глаза. Взяв её за талию, я потянул её к себе, чтобы усадить на свои колени:

— Моя Фиби, — улыбнулся я, потираясь носом о её нос, — Ещё даже не рассвело. Ты могла бы поспать ещё...
— Нет, — шепнула она, положив палец на мои губы, — Я... я должна сходить в церковь.

Она провела рукой по моей щеке, пока я непонимающе хмурился.

— Должна? Почему должна? Ты ничего никому не должна, Фиби, — я пристально посмотрел в её глаза.
— Ты ошибаешься, Адам, — прошептала она, — Все мы в долгу перед Господом.

Фиби поцеловала меня в лоб, поднялась с моих колен. Её взгляд был направлен в сторону неба, наливающегося красным вином зарева. Оно так широко и свободно расстилалось за огромным окном, а Фиби на его фоне казалась такой лёгкой, воздушной, хрупкой, что у меня не было сомнений: она может превратиться в птицу, завоевать это небо и окрасить крылья в цвета августовского рассвета, в котором уже читался запах зноя, жасмина и ирисов.

— Но перед тем как я уйду, я...

Фиби обернулась ко мне, тяжело выдыхая и заводя тонкие бронзовые от солнца руки за спину.

— Я хочу попросить тебя не уходить так надолго от меня, — не понимая, я пристально смотрел на неё, — Я понимаю, ты давно не видел друзей, не выпивал с ними, не посещал бара, не виделся с кем-либо ещё, кроме меня, но чувство меры, оно... оно во всём необходимо, — Фиби покачала головой, сглотнув, пока я растягивал губы в широкой улыбке.
— У морского побережья мы никакой меры не знали, миссис Криг. И могу быть уверен, что вам это нравилось, — подойдя, я обнял её талию.
— Адам! — вспыхнула она, заливаясь румянцем, который постоянно сводил меня с ума.
— Не красней, Фиби Криг. Иначе, вместо храма, ты пойдёшь в спальню, — я провёл носом по её шее.

Она шумно выдохнула, крепко вцепившись в мои плечи, изогнулась так, что я вынужден был оторваться от шеи и заглянуть в её глаза.

— Я скучала по тебе. Невыносимо тебя делить. И я хочу просить у Бога дать мне терпения и...

Дыхание у неё перехватило, едва я прижался к ней ещё ближе.

— И?
— И чтобы наш будущий ребёнок родился здоровым, — на её глаза налегли тяжёлые струи вод, что магнитились к её серебру и не имели права скатиться, ведь это было счастьем.

Счастьем, что лишило меня дара речи и заставило поцеловать её губы так, как я их никогда не целовал.

Любовь к ней, радость приближающегося ощущения отцовства... Я? Отец? Был ли я готов к этой роли? Господи, с ней, с этой блистательной монашкой я готов на всё и невозможно для меня лишь одно — я не смогу разлюбить её.

Я лично довёз её до церкви, хотел было рука об руку зайти с ней в эти своды чистой католической веры, но она отпустила меня. Фиби менялась всегда, едва видела святые обители, иконы, библейские книги. Было что-то потаённое между ней и храмом, скрытое от посторонних глаз и поэтому загадочное. И когда я был там с ней, то невольно казался третьим лишним. Там была она и её вера. Там была она и её душа. Там была только она и её Бог.

В ярком свете свечей, под покровом кисейного платка, покрывающего её роскошные волосы, она была похожа на ожившую фреску юной неприступной девы греческого образца. Она молилась пылко и тихо, только лишь в глазах загоралась всеобъемлющая любовь, да сострадание разливалось лихорадочным румянцем на мягких щеках. Бывало, что глаза её наполнялись слезами — о, эта чистейшая вода, отражающая блеск восковых огоньков... Я не могу без умиления смотреть на её светлое лицо, на то, как её дрожащие хрупкие руки сжимают свечу пред святым ликом, а губы неслышно шепчут молитву. Мне никогда не было доступно столько искренней и душевной чистоты, которую я видел в жарких молитвах Фиби и воспевал всей душой внутри, закрывая сознание, отталкивая былые свои каноны, и любовался ею, отдаваясь во власть непорочного счастья. Я — тот испорченный, по молодости презрительный, эгоистичный и чрезмерно язвительный — менялся с ней. Только с ней одной. Она — естественная. Она — моя загадка.

Нельзя было установить ни одними часами в мире, сколько я так простоял, смотря на неё. Да и она сама не замечала ничего, не чувствовала ни усталости, ни обжигающих капель воска на тонких пальчиках. Закончив, она выдохнула, добро и нежно улыбнулась мне. И только когда мы сели в машину, она положила свою руку на мою, тихо произнеся:

— Ты сможешь отвезти меня к маме и папе, пред тем, как поедешь на встречу с Яном? Вы вчера договаривались о ней при мне, по телефону.
— Да, конечно... Ты хочешь рассказать родителям о том, что скоро нас постигнет родительская участь?
— Нет, я просто соскучилась... Об этом мне бы хотелось объявить им с тобой, немного позже. Я сама ещё с трудом верю нашему счастью. Всё это похоже на сон... — она нежно улыбнулась, откидывая голову назад и глядя на проплывающий за окнами пейзаж города. Я нежно сжал её руку, и, естественно, выполнил её просьбу.

Поздоровавшись с Греями старшими одними только кивками, выглянув из машины, я попросил их не счесть за грубость моё приветствие и отказ отобедать, так как я действительно дал обещание своему братцу. Поцеловав руки Фиби, веки и щёки, я, буквально через двадцать минут, уже сидел напротив своего счастливо улыбающегося братца, который с каким-то детским восторгом рассматривал меня, пересыпая фразами так же легко и непринуждённо, как дышал.

— Ты помнишь, я надеюсь, про наш день рождения, дружище? — откинувшись на спинку плетённого кресла, произнёс он, — Один на двоих. Хотя... Пардон! — он выставил обе руки вперёд, сдерживая улыбку, — У тебя уже, может, новый день рождения? Ты ведь всё изменил. Наверное, я тебе сильно досаждал в детстве, что теперь у тебя... абсолютно всё отдельное.
— Нет, Ян, — я серьёзно посмотрел в его глаза, — Ты не досаждал мне.
— Ладно, я шучу! — рассмеялся он, — Знаешь, я подумал, что этот день рождения мы должны отпраздновать не в кругу семьи. Устроим его вдвоём, некоторый междусобойчик. Не будем вмешивать в это родителей. А-то наведут тётушек, дядюшек... Столько праздников в одно лето даже родительский замок не выдержит. Они отметят сами. Будут вспоминать, как мы были милы, как мы были хороши...
— Ты — да. А я — нет, — поиграл я бровями.
— Ну ладно, ладно, — протянул Ян, — Не скромничай. Ты тоже был милашка, до определённого времени, — он отпил бренди, сощурившись поглядел у меня за спиной, начиная задумчиво и отчётливо излагать свои следующие мысли, — Итак, недавно была свадьба... Я думаю, все устали от чопорных застолий. Поэтому, я предлагаю снять частный бассейн у Билла. Огромный участок, фонтаны из земли, глубокий бассейн. То есть, отметить свой день рождения так, как мы давно мечтали. Помнишь? Так мы хотели отметить общие пятнадцать. Ровно десять лет назад.
— Помню... И родители даже пообещали нам это. Но за день до этого придумали сотни отговорок. Плохие оценки и так далее...
— Нас прилизали, как двух мопсов, — сплюнул с досадой Ян, — Напялили на нас маленькие фраки и эти «бабочки», что напоминали змей. Позвали тех самых тётушек... Сколько им было тогда? Боже мой, они и тогда были старыми!
— Ян, ты стал очень, очень язвителен, — пытаясь подавить улыбку, наигранно строго заметил я.
— Станешь тут! Посмотрел бы я, как бы ты пережил смерть брата, остался бы один у родителей, потом все появились снова! Как в плохой пьесе. У меня тоже, казалось, жизнь кончена... Поэтому я и женился, — заключил он, опустошив бокал до дна. Я прыснул от смеха.
— А помнишь, как родители хотели даже нашу свадьбу устроить в один день? — выгнул бровь я.
— Да. Наверное, не хотели тратиться особо, — Ян повёл плечами, сдерживая улыбку до ушей.
— Тётушки ведь одни и те же, — парировал я, уже не пытаясь подавить ухмылку.
— Теперь ты стал язвить! — рассмеялся Ян, в воздухе тыкнув меня пальцем.
— Да нет, я же шучу, — теперь я уже ставил руки в защитном жесте, широко улыбаясь.
— По-моему, теперь эти тётушки будут жить вечно, ты же завёз медицинское оборудование, — с лицом философа заметил брат.
— Ян! — воскликнул я.
— Ладно, Адам, ладно... Всё же, я от души рад, что ты появился, — он тепло посмотрел мне в глаза, — Так что же, снимем бассейн у Билла?
— Да, — улыбнулся я, — Только не надо надувных шариков. Меня уже тошнит от розового цвета.
— Нет. Вода там голубая. Шары можно сделать голубые.
— Нет. Что-то на голубое тоже не тянет...

Посмотрев друг на друга после мною произнесённого, мы снова залились громким хохотом. Как в былые времена...

— Так что ты предлагаешь, чёрные? — прервал наш смех Ян.
— Нет, я предлагаю белые шары с эмблемами. Марки машин, одежды...
— Твоего медицинского оборудования...
— А это идея! — рассмеялся я.
— Дарю! — развёл руками Ян, — А вообще... Я предлагаю разноцветные связки полупрозрачных, глянцевых гелиевых шаров по участку!
— Должен признать, эта идея лучше, — кивнул я.
— Конечно! Это же я предложил.
— Хорошо, ты умница, Ян. Я согласен.
— Ну, вот... А теперь... Зовём всех! Врагов, друзей... Всех, кто родился в близкое к нам время, кто прожил с нами эту жизнь.
— Ты знаешь, а двадцать пять лет не так уж и мало...
— Конечно не мало, — ухмыльнулся Ян, принимая наполненный сияющей в солнечном свете жидкостью бокал от официанта, — Это уже только старые маразматики говорят: «Мой мальчик!», — сгримасничал Ян то ли Грея старшего, то ли Стефана, то ли нашего отца. Я снова засмеялся. — Какой к чёрту мальчик, а?
— Но родители обидятся, если мы их не пригласим...
— А мы сделаем вид, что они нас не пригласили. Разборки после бассейна.
— Нет, но действительно...
— Действительно: пошлём мамам по букету, папам по бутылке виски.
— Мамы — нюхайте, папы — пейте! — заключил я.

Мы дружно расхохотались. Я подумал о том, что действительно скучал по этому чертяке. Что-то было в нём, что отражало меня, но он казался таким другим, таким изменившимся, не схожим со мной ни в малейшем жесте. Порой, меня это расстраивало, а порой — что бывало чаще — приводило в настоящий восторг.

— Ладно, давай серьёзно... Какие будут закуски? — улыбнулся я.
— О, дружище, не парься! — махнул рукой Ян, — Всё равно все наши бабы на диете... Или, как у них это принято говорить — на правильном питании... Торт только для того, чтобы кинуть в воду.
— Идею о торте доверь мне, — улыбнулся я.
— Хорошо, — кивнул Ян, продолжая, — Барана на вертеле делать не будем, для бассейна это тяжело...
— Да, я тоже так считаю.
— Значит, суши, канопе, фрукты, шампанское... Короче, всё это можно заказать в одном ресторане.
— Можно заказать в «Бризе», у Фабиана, — предложил я.

Ян грустно посмотрел на меня.

— Этого ресторана больше нет, Адам.
— Как нет? А что стало с Фабианом? Он разорился? — изумился я.
— Да. И застрелился, — тут же, исполненный печали, произнёс Ян.
— Правда? — чуть слышно спросил я. Посмотрев на моё каменное лицо, Ян не выдержал и захохотал, заставив меня стукнуть его по плечу.
— Да ну, брось! — протянул Ян, — Конечно нет! Он уехал к брату в Израиль.
— К брату? — улыбнулся я, — Похоже, ему в жизни тоже не сладко было...
— Тебе было не сладко без меня? — вдруг, посерьёзнев, произнёс Ян.
— Знаешь, Ян... Может, это покажется тебе смешным. Но тогда в разлуке... Я очень часто вспоминал тебя.
— Да, но знаешь... смеяться не хочется. Стало грустно.
— Почему? — спросил я.
— Потому что я старался не вспоминать тебя, — тихо произнёс Ян.
— Вот как...
— Потому что когда я вспоминал тебя, меня мучила совесть. Я вспоминал, сколько пакостей тебе сделал, как малодушно тебя ненавидел, или думал, что ненавидел... Вспоминал, сколько у тебя неприятностей было из-за меня, хотя и у меня из-за тебя их было не меньше. Но ты-то умер, а я жив... А живые всегда виноваты перед мёртвыми.
— Я не мёртв, я жив! — всплеснул руками я.
— Но это теперь известно! Тогда-то мне никто об этом не сказал... Хоть бы самолётик прислал!
— Хрустальный, как Фиби? — улыбнулся я.
— Нет, бумажный, — засмеялся он, хлопнув меня по плечу.

Мы расстались до завтрашнего дня в прекрасном настроении. С меня — оставались организационные и декоративные вопросы, с Яна — приглашения наших друзей и врагов, (я нисколько не сомневался, что он имел ввиду мисс Гриндэлльт), напитки и угощения, а так же — костюмы Нептуна и Тритона, для нас, этаких царей бассейна. Я помнил про своё обещание обдумывания сюрприза с тортом, но прежде чем заниматься чем-либо остальным, мне безумно хотелось подобрать купальник к идеальной фигуре моей любимой жены...