А под пледом и солью - весна

5

Поход за продуктами оказывается крайне удачным, пусть и самих продуктов во множестве сумок - мизер.

Юрий выгружает многочисленные бутылки в шеренгу, споласкивает под проточной водой пыльные стопки. Тонко-тонко, как учил Джей-Джей, нарезает кислый сочный лайм, рядом насыпает белоснежной мелкой соли.

- Это явно не похоже на Эрмитаж, - констатирует Кацудон и поправляет очки.

- Какой ты догадливый, охренеть можно. Просто ты ничего не смыслишь в русском искусстве.

Юрий разливает прозрачную текилу - ту самую, мексиканскую, полученную от Джей-Джея, - слизывает с пальцев соль.

- Знаешь, тебе стоит завести пуделя. Мне это помогло справиться с одиночеством.

- О да, непременно заведу себе собаку, - мстительно соглашается с ним Юрий, - и назову её Виктор, сокращённо - мой дорогой сукин сын. А когда псу исполнится год, свезу его в клинику и кастрирую ко всем чертям собачьим.

Кацудон опускается на старый рассохшийся табурет, подпирает подбородок руками.

- Мне завтра нужно съездить в аэропорт по поводу багажа, - тяжело вздыхает он. - Я бы хотел остаться во вменяемом состоянии.

- Ну чуть-чуть-то можно, - пожимает Юрий плечами. «Чуть-чуть» в его сознании, правда, ограничений не имеет.

Текила пряно разливается во рту, чуть пощипывает, - Юрий опускает ломтик лайма на язык. Стопка следует за стопкой, горка соли тает, бутылка пустеет больше, чем на две трети, потом ещё и ещё, - и вот уже плещется на самом выпуклом донышке.

...У Кацудона совершенно сумасшедшиеглаза - шоколадные, с яркими-яркими всполохами, когда он наливает чуть дрожащей рукой себе в седьмой - нет, кажется, в восьмой - раз.

Метку будто прижигают каленым прутом, - Юрий с криком корчится на стуле, зажимая себе рот, и его рвёт текилой пополам с желчью и солью.

Спазмы мучительные, долгие, скручивающие, - Кацудон опускается на пол, крепко держит Юрия под плечи, отводит ему волосы с лица и, будто ребёнка, успокаивает в своих руках. От Кацудона тепло пахнет молоком и ванилью - и немного текилой, - Юрий совершенно некстати вспоминает деда, его мозолистые тяжёлые ладони, ласковый смех и светлые голубые, как питерское высокое небо, глаза.

По сердцу словно проходится кожаный хлыст, оставляя за собой алый рубец, и Юрий сгибается пополам, обнимая Кацудона в ответ, льнёт к нему своим дрожащим тощим телом, наконец-то давая выход давно скопившимся слезам.