Снаружи шумно, белым-бело от снега — какой, к чёрту, снег первого ноября?! — и непроглядно; Юрий жмурится, на мгновение прячет лицо в ладонях и перекатывается на бок, приподнимается аккуратно и тихо, чтобы не разбудить Виктора.
Метка больше не болит — растекается бледным золотом в тон коже, наливается теплом, чуть покалывает, когда Виктор сквозь сон прижимается всем своим обнажённым горячим телом к Юрию. Юрий обнимает его за плечи и чувствует безграничное, парящее счастье — вьюга внутри него наконец утихает: пепел в душе веется по ветру, тает соль, и на их месте распускается любовь.
Юрию отчего-то кажется, что она похожа на долбанный фикус-алкаш с кухни — столь же нелепа, сколь и болезненна, выстрадана.
Заслужена.
Он встаёт с постели, набрасывает на плечи халат, — живот мучительной судорогой сводит от голода. В тарахтящем стареньком холодильнике — вчерашний нетронутый милочкин торт, шпроты — вернее, одна-единственная шпрота — в масле, два сваренных вкрутую яйца — когда это он варил яйца?.. — и банка с солёными огурцами.
Юрий вытаскивает шпроты и торт, обмакивает палец в сливочный крем. Взгляд его случайно падает на подоконник — Юрий замирает, не веря своим глазам, и разворачивает кашпо обратной стороной к себе. Он протягивает руку, оглаживает плотные тёмно-зелёные листья, осторожно касается пальцами нежных лепестков снежно-белого цветка с бледными жёлтыми сердцевинами.
…Фикус, так же, как и Юрий некогда, покрытый пеплом сигарет и солью от текилы, всё-таки зацветает.
ВЫ ЧИТАЕТЕ
А под пледом и солью - весна
FanfictionДа что ты в этом понимаешь, Кацуки? - хочется спросить Юрию. Душа, усыпанная пеплом писем и фотографий и солью Тихого океана и текилы, вторит метке, воет, корчится, словно больное животное, и от этого что-то нихуя не смешно. Не Юрий ли вытравил все...