А под пледом и солью - весна

9

Голова неподъёмная, тяжёлая-тяжёлая, гудит, словно генератор, — Юрий просыпается с неимоверным трудом, перекатывается на бок и затылком со всего маху, до белых искр из глаз, бьётся об обувной шкаф. Какой, к чёртовой матери, в спальне обувной шкаф?.. 

Звездец какой-то. 

Они с Кацуки лежат в прихожей на пыльном коврике, прямо в ботинках и в верхней одежде. Спасибо и на том, что добрались каким-то неведомым чудом до дома. Интересно, который час?.. как половина шестого? Уже вечер?! Почти целые сутки — с момента ухода Юрия с катка — словно начисто стираются из памяти. Что они вчера пили?

Юрий с трудом встаёт на ноги — ах, вчерашняя травма, пропади она пропадом! — вернее, на ногу, и, передвигаясь вдоль стены, бредёт под тёплый душ, залезая в ванную прямо в одежде, оставляя пальто и кроссовки в прихожей.

К тому моменту, как он выходит в одном полотенце, небрежно повязанном вокруг бёдер, кухня наполняется ароматом свежесваренного кофе.

Кацудон ставит на стол тарелку с сэндвичами, сваренные вкрутую яйца, солонку, достаёт сливки из холодильника. Протягивает Юрию кружку и сам присаживается на табурет возле окна, поливая фикус из лейки.

Кацудон внимательным, цепким взглядом осматривает его колено, хмурится, — вынимает из кармана толстовки мазь.

— Это должно помочь. В прошлый раз, когда я потянул связки на тренировке, только этим и спасался.

Юрий благодарит его кивком, осторожно опускаясь на собственный стул.

— Чем-то твоя метка напоминает метку Виктора, — как бы между прочим говорит Кацуки, отпивая кофе, и Юрий вспыхивает жутким интересом — и жуткой завистью.

— Ты что, видел её? Метку Виктора? — изумлённо выдыхает он, испытывает острое желание потрясти Кацудона за плечи.

— Да, однажды, когда Виктор переодевался после тренировки.

— И что там?! Имя? Инициалы? Рисунок? Где эта метка находится — на шее, спине, заднице? Ну же, не жвачься, Кацудон!

Непонятное для иностранца слово «жвачься» всё-таки действует — Кацуки прикрывает глаза, берёт один сэндвич.

— У Виктора метка на внутренней стороне правой руки, упирающаяся в сгиб локтя. Нет, кажется, там не имя. Какое-то длинное русское слово, по очертаниям очень похоже на название бара, где мы вчера… buhali. Я точно не запомнил.

«Бухали», — усмехается Юрий. Иного слова после такого пробуждения и не подберёшь. Он морщит лоб, пытаясь выудить из калейдоскопа ярких обрывков воспоминаний деревянную вывеску на мощных цепях.

— Ты про тот что ли, который «Пятница Тринадцать»? Что там у Виктора? Пятница, Friday?

Кацудон машет руками и едва не валится с табурета.

— No, no… не то. Совсем непохоже. Второе больше напоминает.

— Thirteen? Тринадцать? — удивляется Юрий. А он ещё считал, что это именно ему не повезло с символикой.

Сколько в мире сотен людей, которые могут назвать число «тринадцать» первым словом в разговоре? Ах, ну да, значительно меньше, чем тех, кто начинает диалог с банального «Сколько тебе лет?».

Метка снова пульсирует у локтя, и Юрий вместо сливок подливает в кофе коньяка. Кацуки воздерживается от нотаций и благоразумно прячет лицо за айпадом — и Юрий ему за это невероятно благодарен.