Слёзы Бугенвиллеи

Глава 13. Во власти ночи

  Спустившаяся на Темпл вечерняя мгла принесла с собой прохладу и лёгкую изморось. Медленно растворяясь в полутьме, дома и деревья теряли свои очертания, превращаясь в тёмные бесформенные тени. Гробовая тишина надвигавшейся ночи укутывала сонным облаком покоя хмурые малолюдные улицы — редкие кэбы и кларенсы проезжали по ним торопливо, словно боясь привлечь к себе лишнее внимание.

Сидней шаткой походкой подошёл к окну и задёрнул портьеру. Единственным источником света в комнате служил резной газовый светильник — его приглушённый свет мягко ложился на софу и на лукаво мерцающую в полумраке недопитую бутылку из-под джина. Он то ярко загорался, то снова меркнул, скрадывая черты лица Николаса, играющего с выключателем. Ворот его белоснежной рубашки был небрежно расстёгнут, обнажая гладкую точеную шею; тёмные пряди растрепавшихся волос спадали на глаза, но даже сквозь них можно было уловить ту пустоту и отрешённость, с которой он смотрел куда-то в пространство, мимо выцветшего шелкового абажура, расшитого павлиньими перьями. В этот момент Николас выглядел как никогда неряшливо, и, казалось, это его абсолютно не заботило.

— Какая невероятная, всепоглощающая атмосфера уюта, — воодушевлённо произнёс Рид, опустившись на диван рядом с другом и закинув руки за голову. — Вряд ли в «Ровенлайне» мы смогли бы насладиться этой вдохновляющей тишиной... Никки, что ты на это скажешь?

— Я же просил так меня не называть, — монотонно протянул в ответ Николас и, наконец-то оставив выключатель в покое, потянулся к полупустому стакану.

— О, мой дорогой друг, я ни в коем случае не хотел оскорбить ваши чувства, — спаясничал Рид. — Хочу лишь заметить, что когда-то давно так вас называла ваша матушка.

Николас поморщился.

— Сидней, прошу, мы не в театре.

— Но и не на похоронах, мистер Макэлрой. Уж так устроен наш мир — каждую минуту в нём кто-то умирает. Смерть тривиальна, и какова бы она ни была — исход у неё один. Он одинаков для всех. То, что неизбежно, то естественно, ибо в конце концов она придёт и за тобой.

Николас сделал торопливый глоток, ощутив во рту гадкое послевкусие.

— Ты так говоришь, потому что не видел этого.

— Однажды я увидел то, чего мне не следовало видеть.

На мгновение в комнате повисла тишина. Лицо Рида резко помрачнело. Лёгкая усмешка сошла с его лица, и он, дабы скрыть резко накатившее волнение, отвернул голову в сторону.

— Сколько мы с тобой знакомы? — не поворачиваясь лицом к другу, поинтересовался Сидней: его голос звучал мягко и печально.

Николас напряженно вздохнул. Это было так давно. Тот день, когда они впервые встретились, был стерт из его памяти много лет назад — он растворился, словно дымка, вовлечённая в извечный круговорот времени. Казалось, Николас был знаком с Сиднеем Ридом целую вечность, но в то же время они являлись друг другу абсолютно чужими людьми. Когда-то их семьи связывали весьма тёплые отношения, но скоропостижная кончина миссис Рид всё вмиг изменила — дружба юнцов, поддерживаемая посредством переписки, со временем померкла, будучи поглощённой разверзнувшейся между ними пропастью глубиной в долгие десять лет.

— С тех пор прошло немало времени, — едва усмехнувшись, ответил Макэлрой. — Я уже и подавно не лелеял надежды, что вновь смогу тебя увидеть. Если бы не случайная встреча с мистером Ридом, я бы и думать забыл, кто ты такой! — не сдержавшись, Николас хохотнул, но тут же осекся. — Помнится, он всегда желал того, чтобы ты учился здесь, в Иннер — Темпле.

— И я, как бы этого не хотел, не смог ему перечить, — хмуро проговорил Рид. — А всё ведь могло бы быть иначе... Ты помнишь нашу старую совместную мечту?

По лицу Николаса скользнула снисходительная улыбка. Тогда они были всего лишь несмышлёными детьми, со своими идеалами и представлениями о жизни. Они были другими. Теперь те мальчишки навсегда поселились в прошлом, от которого не осталось ничего, кроме имен и тлеющих воспоминаний.

— Это была не мечта, а самое настоящее безумие, Сидни. Австралия! Тогда мы даже представить не могли, на каком расстоянии она от нас находится. И всё ради чего? Ради какой-то бабочки!

— У меня до сих пор хранится несколько редких экземпляров, тех самых, которые я получил в подарок от твоей матушки... Какие же они всё-таки превосходные! — лицо Рида восторженно засияло. — В наших краях таких днём с огнём не сыщешь!

— Они достались ей от тётушки Маргарет, она в своё время любила собирать бабочек. Я ведь встречал её совсем недавно... — Николас запнулся, вспомнив недавний приём, посему взор его внезапно помрачнел, а по лицу заходили желваки — тогда в Линден-Холле он не видел смысла задерживаться, и потому поспешил скрыться, будто невзначай упустив возможность поприветствовать чету Клементайн.

— Это ведь та самая тетушка Маргарет с Ричмонда? — Рид с любопытством посмотрел на приятеля.

— Ты прав, как никогда, ибо у меня больше нет тётушек с таким именем, — Макэлрой, досадливо усмехнувшись, закусил нижнюю губу. Он чувствовал, что беседа постепенно заходит не в то русло, но сменить тему для разговора, однако, не спешил — вопреки всем приличиям и нормам, неистовое желание выговориться захлестывало его; казалось, Николас оставался как всегда бесстрастным, но изнутри он трепетал, будто натянутая струна. Последние капли самообладания медленно растворились в полупустом стакане из-под джина; мысли, которые он прежде хоронил в себе, толпились и рьяно рвались наружу.
Николас устало прикрыл глаза. Его кружило, будто на карусели, и он вновь открыл их, в упор уставившись на Рида. Воспоминания из детства, доныне хранившиеся в тёмной пучине забвения, резко нахлынули на него; казалось, прошлое намертво впилось в сознание, смешавшись с настоящим, посему терзавшие его сомнения канули в небытие, стерев черту, которую Николас Макэлрой до этого момента ни под каким предлогом не осмелился бы перешагнуть.

— Ты ведь ещё не разучился хранить тайны? — он пытался выглядеть непринуждённо, однако пальцы его правой руки нервно теребили обивку дивана.

— О Никки, если мне не изменяет память, то мы всегда делились друг с другом самым откровенным! У нас были очень доверительные отношения, — голос Рида звучал весьма убедительно. — Помнишь тот званый ужин, когда ты, играя с Джимми, упокой, Господи, его душу, разбил любимую китайскую вазу моей матушки? Тогда я взял всю вину на себя, дабы ты избежал наказания.

— Это было так самоотверженно с твоей стороны, — Николас печально улыбнулся: перед мысленным взором возник образ друга детства, которому, увы, так и не посчастливилось повзрослеть. Его напряжение таяло, сменяясь расслабленностью, как почти всегда бывает, когда мнимая опасность оказывается далеко позади. — Бедный Джимми... Его смерть была такой нелепой.

С того момента прошло немало лет. Сидней и Джимми, будучи детьми, не раз соперничали друг с другом, в то время как Николас считал обоих своими лучшими приятелями. Тогда никто даже и не предполагал, что тот день мог так ужасно закончиться. Они втроём играли в прятки у заброшенного сарая, в который раз ослушавшись няню — забравшись наверх, Джимми сорвался с ветхой крыши, разбив голову о камень. Несчастный случай. Роковая случайность, которая, увы, закончилась трагично.

— По правде говоря, я уже и не помню всех подробностей. Мне жаль, что всё закончилось именно так, — Рид сделал скорбное выражение лица. — Если бы мы не ослушались миссис Скотт и не убежали играть в тот заброшенный сарай... Эта история имела бы совсем другой конец. Я до сих пор помню, чья это была идея, Никки. Ты был скверным мальчишкой, — Сидней шутливо пожурил его пальцем, — И мне не раз доводилось прикрывать твои прегрешения.

— В этот раз, мой дражайший друг, у тебя всё получилось в точности наоборот.

— Я не совсем понимаю, о чём идёт речь, — Рид бросил на друга недоумевающий взор, на что Макэлрой лишь ухмыльнулся, досадливо покачав головой.

— Тебе не следовало отправлять то письмо, чёрт его подери. Пожалуй, прежде я не бывал в положении, которое было бы глупее, чем это. Как я посмотрю в глаза тётушке Маргарет? Мне стоит признаться, что это моих рук дело, иначе... Вот дьявол!

Николас, наклонив голову, сжал её ладонями и глубоко вздохнул — его мысли путались между собой, сбиваясь в один хмельной клубок.

— Иногда мне кажется, что я постепенно схожу с ума.

Сидней не совсем понимал, что сейчас происходит, но, даже несмотря на это, в его глазах скользнуло немое сочувствие вперемешку с живым любопытством. Он никогда не видел его таким — сбросившим маску, сотканную из лицемерия, предрассудков и условностей, которая, казалось, была неотъемлемым и обязательным атрибутом в его повседневной жизни.

— Тебе стоит поведать мне, что было в том письме, — мягко проговорил Рид, пододвинувшись к нему поближе — лицо Николаса не выражало ничего, кроме холодной отрешенности. — Никки... Иначе ты никак не сможешь избавиться от этого непосильного груза. Об этом никто не узнает. Клятвенно обещаю.

На мгновение в комнате повисла гнетущая тишина, нарушаемая лишь мерным ходом настенных часов.

— Я соврал тебе. Не было никакой помолвки, — сквозь зубы процедил Николас, чувствуя, как в груди у него что-то больно сжалось: ему никогда прежде не было так тяжело говорить. — Это всё ложь. Наглая, бесстыдная ложь, в которую я едва ли сам не поверил. Гарленд, эта проклятая хитрая крыса, просто обвел меня вокруг пальца, будто последнего глупца! Если бы ты знал, мой друг, кого он предпочел Рашель? Её! — отрешенность в его глазах сменилась раздражением: гневно округлив глаза, он с силой ударил кулаком по подлокотнику.

— Кого ты имеешь ввиду? — Рид многозначительно приподнял брови.

— Мисс Хартли, эту безродную девчонку! Эта особа будто околдовала его, сама того не замечая! Знаешь, в ней что-то есть, что-то... Безмерно отталкивающее и притягивающее одновременно. Она всегда была странной, не от мира сего, и я не удивлён, почему леди из высшего общества непроизвольно её сторонятся. Самое забавное то, что они даже не догадываются о её происхождении! Хартли, она... Даже принимая в соображение её вышколенные манеры и безупречную речь, она напоминает мне маленького, загнанного в угол зверька, который рано или поздно бросится в атаку, выпустив свои острые коготки. Я видел отчаяние в её глазах, Сидней... В последний раз её взгляд будто умолял о помощи. Внимание со стороны мистера Гарленда обременяет её, это слишком очевидно. Оно обременяет меня. Обременяет нас обоих...

Руки его раздосадовано взметнулись вверх и тут же опустились на колени. Слова клокотали, они рвались наружу, текли и жгли, будто раскаленная лава из жерла извергающегося вулкана. Он ещё никогда не был так зол на себя, ибо прежде никогда не позволял себе такую вольность, как проявление чувств. Яд, копившийся в душе всё это время, медленно отравлял его изнутри — Николас чувствовал свою слабость, беспомощность и беззащитность перед самим собой, отчего бессильная ярость охватывала его с ног до головы.

— Я немного сбит с толку. Безродная девчонка? — задумчиво переспросил Рид. — Но ведь ты однажды говорил мне, что она дочь погибшего кузена лорда Джеймса Клементайна, супруга твоей тётушки...

Николас откинулся на спинку дивана, возведя взгляд к потолку — он до последнего надеялся, что сможет избежать вопроса, на который ни в коем случае не стоило отвечать правдой. Он понимал, что сболтнул лишнего, посему чувствовал себя неловко.

— Это не имеет никакого значения, — сквозь зубы процедил он. — Пребывая во власти эмоций, я поступил как никогда опрометчиво, позволив себе написать это письмо. Оно было адресовано не кому иному, а самой Хартлей Клементайн. И то, что это сумасшествие, я осознал слишком поздно. Мне надо было сразу же разорвать в клочья эту бумажку, не раздумывая ни минуты! Я ничего не ощущаю, кроме всепоглощающего чувства стыда. Стыда за собственную глупость.

Лицо его вмиг раскраснелось, будто в провинившегося в чем-то нерадивого ребёнка — Сидней сразу же заметил это, но виду не подал.

— Что такое стыд, Николас? — Рид, плеснув себе джина в стакан, участливо положил руку ему на плечо. — Стыд — это порождение греха, а в каждом грехе есть своя глупость.

— Разве в том, что я желаю счастья своей сестре, ты видишь только глупость? — в голосе Николаса пронеслось возмущение. — Ты даже предположить не можешь, как много для неё значит Питер Гарленд! Она бы, несомненно, была счастлива с ним в браке, если бы не мисс Хартли. Он увлёкся нею, словно мальчишка, напрочь позабыв о своём обещании! Разве Рашель заслужила такого отношения к себе? Он поступил бесчестно. Он поступил так, как никогда не поступают люди его круга.

Сидней прищурился. Николас недоговаривал, и это его невольно раздражало.

— Ты винишь их обоих лишь в том, что твоя сестра лишилась выгодной партии?

В тот момент Николас почувствовал себя глупцом — отвращение к самому себе овладевало им. Теперь он зашёл слишком далеко, позволив голосу из прошлого помрачить рассудок, но, тем не менее, всей душой желал довести речь до логического завершения, посему поспешил исправить ситуацию.

— Я неверно истолковал свои мысли, — пытаясь унять волнение в голосе, произнёс Николас. — Я не могу винить кого-то, тем более, мисс Клементайн. Она лишь марионетка в руках тётушки. Сможет ли девица, будучи в её возрасте и положении, действовать так, как ей заблагорассудится? Это ведь чистой воды фарс! Сложившиеся обстоятельства тяготят меня. От одной только мысли, что хрупкое сердце Рашель будет разбито, я приходил в ярость — моё решение назначить тайную встречу мисс Хартли было как никогда необдуманным. Во мне говорили эмоции, и я наивно полагал, что смогу как-то отвлечь её, смогу помешать Гарленду... Чёрт возьми, как я мог так заблуждаться!

— Ты назначил тайную встречу мисс Хартли?! — не выдержав, Сидней прыснул со смеху, в то время как на лице Николаса не дрогнул ни единый мускул. — Никогда бы не ожидал от тебя такого ребячества! Подумать только, юной мисс, воспитываемой в приличной семье, назначают тайную встречу! Какая интрига, какая романтика! О Господи, Николас, да ты умом тронулся. Вот будет потешно, если письмо попадёт в руки леди Маргарет — теперь я понимаю, почему тебя мучает непомерное чувство стыда. Как тебе вообще пришла в голову подобная идея?

— Прежде чем насмехаться надо мной, вспомни, что это не я отправил это чёртово письмо, — гневно отчеканил Макэлрой, и, отстранившись от Рида, рывком встал с дивана. — Из-за твоей рассеянности мисс Хартли окажется в неловком положении, если уже не оказалась.

— Ну конечно! Теперь во всём виноват я! — театрально взмахнув руками, выпалил Сидней. — Полагаю, в том, что черти в твоей голове отплясывают кадриль, тоже моя вина? Нет, Николас, я тебя не узнаю. Ты должен принять всё, как есть. Смириться. Для мисс Рашель ещё наступит час, когда она сможет пойти под венец, но не с ним. Не с Питером Гарлендом. Её мнимые чувства к нему — всего лишь кратковременное увлечение, ты, как никто другой, должен это понимать.

— Это всего лишь твои ложные предположения, Сидней. Ради бога, избавь меня от них, — злобно прошипел Николас и второпях направился к двери — он осознавал, что пришло время остановиться, но едва находил в себе силы сдерживаться. — Моя сестра хрупка и нежна, а её душа светлее ангела. И никто, слышишь, никто не вправе пренебрегать её чувствами!

Сидней продолжал что-то кричать ему вслед, но в ответ услышал лишь громкий дверной хлопок — наспех поправив рубашку и повязав на шею атласный платок, Николас, прихватив с собой лёгкий чёрный сюртук, покинул квартиру. Он не должен был выдать себя, и поэтому у него не было иного выбора, как просто уйти прочь, оставив приятеля в гордом одиночестве.

Прохладный ночной воздух отдавал сыростью и запахом камня; расположившиеся вряд газовые фонари роняли мутный свет на мокрую мостовую. Она блестела, будто кожа чёрной огромной ящерицы, навеки застывшей в бесплодной вязкой почве. Остановившись, Николас беспокойно вглядывался куда-то во тьму, будто выискивая там что-то; переступив внезапно оказавшийся на его пути скользкий булыжник, он, теряя равновесие, неуклюже оступился, угодив левой ногой в неглубокую лужу.

— Да будь оно всё проклято!

Алкоголь кружил голову, путал мысли, освобождая нечто, тщательно спрятанное на самых дальних задворках сознания. Николас шёл по мостовой, ускоряясь с каждым шагом, будто пытаясь убежать. Убежать от самого себя. Сегодня вечером он едва не переступил черту, и, вероятно, ещё не раз будет винить себя в вопиющем безрассудстве, но... Об этом совершенно не хотелось думать. Не сейчас. Не в этот момент.

Теперь он остался один. Наедине с тёмной ночью и собственными пороками.

Первый проносящийся мимо кэб едва не сбил его с ног, но второй, к счастью, сразу же остановился — забравшись вовнутрь, Николас молча откинулся на мягком сиденье.

— Вам куда, сэр?

— Понятия не имею, — монотонно протянул он, и, выдержав паузу, добавил: — Куда угодно, лишь бы подальше отсюда.

Возница ничего не ответил. Он молча взмахнул вожжами, и кэб, противно поскрипывая колёсами, ровно покатил по мостовой. Вскоре он и вовсе скрылся из виду, растворившись в ночной полумгле.