Слёзы Бугенвиллеи

Глава 15. Ложь во имя призрачного блага

  Последний цирковой номер подходил к концу, а Николас всё не возвращался. Хартли до последнего оставалась на месте, с тревогой наблюдая за тем, как зрители неспешно покидают свои места. Где-то под ложечкой неприятно покалывало, и со временем это гадкое ощущение только усиливалось. Вскоре ряды полностью опустели — мисс Клементайн осталась одна.

Спустя некоторое время на арену вышли двое мужчин в весьма перепачканной одежде, принявшись убирать тумбы, обручи и прочий оставленный цирковой реквизит. Один из них сразу же заметил Хартли.

— Эй, мисс, нам пора сворачиваться! — громко крикнул он, едва не уронив тяжёлый ящик. — Представление окончено!

По спине пробежал мерзкий холодок. Нервно сглотнув, Хартли медленно направилась к выходу. Она понятия не имела, который час, но это было не самой главной проблемой.

В груди всё ещё продолжала теплиться шаткая надежда, что Николас будет ждать её снаружи, но его там не оказалось. Растерявшись, Хартли остановилась в нескольких шагах от шатра.

Резкий порыв ночного ветра ударил её по лицу хлестко, наотмашь, будто пытаясь привести в чувства. Вернуть к реальности. Ей до сих пор верилось с трудом, что Николас Макэлрой оставил её здесь, одну. В совершенно незнакомом месте. Он будто вновь посмеялся над ней, изощрённо и жестоко. Войдя в доверие, он без зазрения совести предал её — Хартли корила себя за то, что вновь поверила ему, и оттого на душе стало совсем гадко. Комок подступил к горлу, а глаза вновь защипало от слез.

— Посмешище! Теперь о моём побеге узнает не только тётушка Маргарет, но и весь Ричмонд! — на эмоциях выкрикнула она, заслонив лицо ладонями. — Отлично вы всё продумали, мистер Макэлрой!

Конечно. Ведь всё сходится. Он сделал это намеренно, чтобы его ненавистная сводная кузина вновь оказалась в неловком положении. Хартли не знала дороги домой. Мысль о том, что на рассвете её не окажется в Крендерфорд- Хаусе, повергала в ужас. Она чувствовала себя обманутой. Омерзение к себе и боль разочарования захлестывали разум. Он был тем, кто позволил ей воспарить высоко к небесам, и тем, кто больно швырнул её оземь. Хартли злилась. Злилась и ненавидела себя за то, что с детства не усвоила урок, преподанный ещё тогда, в библиотеке. За то, что так неосмотрительно позволила себе оступиться.

— Какая же я дура!

Взглянув в сторону неподалёку пролегающей узкой просёлочной дороги, Хартли нахмурилась. Эта местность была ей совсем незнакомой — она бы могла отправиться в путь прямо сейчас, но первая встретившаяся развилка тотчас же собьет её с толку. Из уст сорвался глухой досадливый стон.

— Милочка, с вами всё в порядке?

Хартли вздрогнула от неожиданности. Дабы убедиться, что обращаются к ней, она обернулась и тут же узрела перед собой ту, чьим выступлением ещё совсем недавно от всей души восхищалась. Мадемуазель Леруа крепко сжала тонкий мундштук губами и поднесла к нему зажжённую спичку — глубоко затянувшись, она выпустила струйку густого дыма и пристально посмотрела на Хартли.

— Я прошу прощения... — обескуражено пробормотала она. — Я уже ухожу.

— Нет, нет, что вы! Подойдите-ка сюда. Я же вижу, что с вами что-то не так. Не бойтесь.

На первый взгляд мадемуазель Леруа производила впечатление дамочки весьма своенравной и даже отчасти тщеславной — смелый гордый взгляд и снисходительная улыбка будто подчеркивали превосходство над остальными, однако всё это было не что иное, как напускная ширма, скрывающая за собой отзывчивую натуру и доброе сердце. Хартли неуверенно шагнула ей на встречу, судорожно подбирая слова для дальнейшей беседы — она никак не ожидала, что привлечет внимание кого-то либо, находящегося неподалеку.

— Вы ведь та самая укротительница мадемуазель Леруа? — сболтнула она первое, что пришло на ум.

— О да, та самая, — девушка устало улыбнулась. — Правда, мне не очень нравится, когда ко мне так обращаются. Уж слишком официально, — она протянула руку. — Бернадет, можно просто Детта.

Хартли в какой-то мере обескуражил этот простой, по-дружески непринуждённый жест, однако ей ничего не оставалось, как ответить взаимностью. Так или иначе, это знакомство было для неё необычным.

— Я Хартли, — замявшись, коротко бросила она.

— Что же с вами произошло, Хартли? Я наблюдала за вами с того самого момента, как вышла наружу. Могу ли я вам чем-то помочь?

— Я... Я не знаю дороги домой. Меня оставили здесь одну, и...

Детта печально улыбнулась.

— Полагаю, у нас с вами есть кое-что общее.

Хартли с недоумением взглянула на неё. Приятная внешность и мягкая речь невольно располагала к себе — на удивление, беседа носила весьма непредвзятый характер. Хартли судорожно пыталась понять, чем же именно привлекла внимание этой незаурядной особы.

— И что же это? — осторожно поинтересовалась она.

— То, что с нами обеими в какой-то мере жестоко обошлись, — Бернадет вздохнула. — И то, что мы с вами одиноки. Конечно, я могу ошибаться, ведь я вас совсем не знаю... Скажите, где находится ваш дом?

— Рингсмид-роуд... Это в Ричмонде.

— Я не смогу ответить, где это, однако я знаю ту, кто сможет помочь, — ободряюще кивнув, ответила девушка. — Должно быть, Джейн сможет подсказать вам... Она ведь раньше жила здесь. Мы делим с ней один вагончик на двоих. Думаю, она уже вернулась. Ну же, пойдёмте! Вам нечего бояться. Джейн весьма гостеприимная.

— Но... Если я отнимаю у вас время, просто скажите...

— Вздор, — Детта демонстративно закатила глаза. — Я настаиваю.

Преодолевая охватившее её чувство неудобства, Хартли всё-таки согласилась пройти в небольшой вагончик, что находился всего в нескольких шагах от шатра. Даже несмотря на то, что стены были его разрисованы яркими красками, выглядел он довольно-таки ветхо.
Взявшись за медную ручку, Детта потянула её на себя, и старая дверь со скрипом отворилась.

— Добро пожаловать в мою скромную обитель, — с лёгкой иронией проронила она. — Как вижу, Джейн здесь пока что нет... Наверняка, выясняет отношения со своим напарником, Гаспаром, — обернувшись, мадемуазель Леруа с прищуром уставилась на Хартли. — Вы ведь не намерены остаться снаружи?

Хартли лишь отрицательно мотнула головой.

— Тогда подождём её внутри.

Не мешкая, она зашла в вагончик вслед за его хозяйкой. Невзирая на внешнюю убогость, внутри него оказалось довольно-таки уютно: в воздухе витал сладкий аромат лаванды, а в крохотном, наполовину прикрытом бордовой портьерой окошке сияла выскользнувшая из-за тучи круглолицая луна. Нащупав в темноте керосиновую лампу, Детта неспешно зажгла её — тусклый свет упал на самодельную кровать из ящиков и стену, завешанную старыми афишами с изображенными на них львами и лошадьми. У изголовья кровати стояла деревянная тумба с потускневшим зеркалом — к самому его краю был аккуратно прицеплен старый дагерротип чопорной, но оттого не менее прекрасной молодой женщины со светлыми волосами и резной камеей на груди.

— Она так на вас похожа, — не отрывая взора от фотокарточки, тихо сказала Хартли.

— Моя мать, — будто невзначай бросила Детта и задёрнула портьеру. — Умерла, когда я была ещё маленькой.

— Прошу прощения... Мне очень жаль.

— Не нужно. Это было очень давно, — она попыталась придать голосу равнодушный тон.

— Мне нечего предложить вам, но... У меня припасена бутылка хереса.

— Простите? — сложив руки перед собой, Хартли присела на краешек импровизированной кровати.

— О Бог мой, милочка, вам будто кто-то в спину кол вогнал, — позабыв о манерах, возмущённо выпалила Детта и приоткрыла дверцу тумбы. — Совсем недавно мы были на гастролях в Испании, и один из моих поклонников преподнёс мне подарок. Был, конечно, и шоколад, но Джейн... Она такая сладкоежка, — улыбнувшись, она с лёгкостью откупорила бутылку и плеснула её содержимое в хрустальный бокал. — Вот, держите. Он согреет вам душу.

Сделав глоток, Хартли поморщилась. Выражение её лица позабавило Детту, и та, не сдержавшись, громко хохотнула.

— Бросьте. Это ведь не джин!

— Мне не доводилось пить джин, — обведя взором скромное убранство вагончика, ответила Хартли. — Эти афиши... Девушка верхом на гарцующей лошади, это ведь тоже вы?

Детта кивнула.

— Потрясающе, — воодушевлённо прошептала мисс Клементайн. — Как бы я хотела оказаться на вашем месте! В высшем обществе девушку, вслух изъявившую подобное желание сочли бы за умалишённую, однако...

— Вы что, аристократка? — мадемуазель Леруа удивлённо вскинула брови.

— О нет, это не так... Это долгая история.

— Но вы никуда не торопитесь?

— Мне бы стоило поторопиться, но я не хочу... Я не хочу возвращаться, — стиснув в руках бокал с янтарной жидкостью, Хартли нахмурилась. — Судьба оказалась благосклонна ко мне, она подарила мне чудесную возможность, о которой многим приходится лишь мечтать... Но я не способна принять это. Я не заслужила всего этого. Я...

Детта смотрела на неё, не отрывая глаз.

— Я не совсем понимаю вас.

— Скажите, Бернадет, почему вы так добры ко мне? Мы ведь едва знакомы. Вряд ли вы нуждаетесь во внимании со стороны такой, как я... Вами восхищаются сотни. Возможно, тысячи. Наверняка, у вас остаётся совсем немного времени, чтобы отдохнуть, но вы... Вы тратите его на меня. Разве это не...

— Хартли, немедленно прекратите! — строго отчеканила Детта — по её внезапно сменившимся выражению лица можно было понять, что слова Хартли возмутили её. — Господи, в какой я уже раз слышу подобные речи! Вы все видите лишь блестящую обёртку и даже не желаете понять, что за ней скрывается. Все эти аплодисменты, эти овации восхищённой публики... Это лишь проносящийся миг. Все они помнят о тебе только во время выступления, но, покинув цирк, тут же забывают. Это сродни комете. Прежде чем упасть, она ярко впихивает, оставляя на небе след. Яркую линию, которую сразу же поглощает тьма. И моя комета... Она уже погасла, Хартли. Сегодня я выступала в последний раз.

В вагончике воцарилась тягучая пауза. Хартли отвела взгляд в сторону: её щёки залились густым румянцем. Ей было стыдно. Стыдно и неудобно за свои мысли, которые она осмелилась произнести вслух. Теперь они казались абсолютно неуместными.

— Одна из моих львиц вчера ранила моего помощника, — не дожидаясь ответа, дрожащим голосом проговорила Детта. — Он повернулся к ней спиной. Безмозглый болван! Мне говорили, что он часто дразнил их, когда те были заперты в клетке. Мой дядюшка, владелец этого балагана, решил, что львицы опасны и, по его словам, мне больше не следует подвергать себя необоснованному риску. На днях он отправит их в зоопарк, к моему отцу... Но ведь это не справедливо! Они знают меня едва ли не с рождения! Мы так привязаны друг к другу!

Шмыгнув носом, Детта попыталась подавить предательский всхлип.

— Вы меня простите, Хартли, за излишнюю сентиментальность...

— Сентиментальность свидетельствует о чистоте и искренности проявляемых нами чувств. Они связаны с душой одной неразрывной цепью, делая человека по-настоящему живым. Без них он не более чем простая фарфоровая статуэтка, внутри которой только пустота, — Хартли с сочувствием взглянула на девушку, в надежде не увидеть её слёзы.

— Возможно, вы правы, — дрожащими пальцами она налила напиток себе в бокал. — Я пыталась переубедить его, но безуспешно. Мой дядюшка слишком упрям, чтобы вестись на жалкие просьбы внезапно свалившейся на его голову горе-племянницы. Хотите расскажу свою историю?

— С условием, что вам от этого станет легче, — мисс Клементайн добродушно улыбнулась.
Бернадет тяжело вздохнула и присела рядом, устремив усталый взор на потёртую бархатную занавеску.

— Всю свою сознательную жизнь я прожила в Париже. Вскоре после смерти моей матери отец женился во второй раз. Я даже в уме не могла себе представить, что когда-то стану изгоем в семье, но... В одно мгновение всё изменилось. Эта напыщенная особа, которая и так относилась ко мне с видимым пренебрежением, через пару лет родила сына. Моего единокровного брата, Кристиана — по мере взросления этого избалованного лягушонка моя жизнь постепенно превращалась в ад. А три года назад произошло непоправимое. Мой отец вложил свои средства в строительство Панамского канала — он надеялся, что со временем он принесет ему дополнительный доход, но просчитался. Он потерял свои деньги. Даже несмотря на то, что у него осталась довольно солидная часть сбережений, в доме заговорили о моём скорейшем замужестве. Что уж тут говорить... Мартина позаботилась о том, чтобы поскорее от меня избавиться. Я ведь прямая претендентка на наследство! В её представлении это было недопустимо.

— И Кристиан был тому причиной, — подытожила Хартли и неодобрительно поджала губы.

— Тщеславный индюк. Тогда я всех поставила в известность, что лучше брошусь с моста прямиком в Сену, чем стану женой какого-то обрюзгшего толстосума, — Детта иронично хмыкнула. — Благо, я вовремя встретила дядюшку — он поговорил с моим отцом, и тот, зная мой нрав, согласился. Я покинула дом. Сначала я выступала с лошадьми, потом сломала лодыжку — казалось, моя цирковая жизнь на этом закончилась, но... Но неожиданно появились львята. Один из приятелей дядюшки привёз их из Африки — они были совсем хилыми, а я выходила их. Я сама воспитала их, сама придумала цирковой номер. А теперь мне придётся вернуться в Париж.

— А потом что?

— А потом я выйду замуж, как того желал отец и Мартина, — одним быстрым движением Бернадет опрокинула содержимое бокала себе в рот. — Вот и сказке конец.

— О, Детта... В вашем сердце поселилось отчаяние. Оно терзает вас, изъедая душу, но... Разве мы не имеем право на то, чтобы быть просто счастливыми? — Хартли горько улыбнулась.

— Иногда обстоятельства сильнее наших с вами желаний. Вы очень романтичная особа, Хартли. Могу ли я поинтересоваться, счастливы ли вы?

Данный вопрос застал её врасплох. Она не знала точного ответа. Но она знала одно — Детта Леруа внушала доверие. Хартли овладело неистовое желание открыться ей, поведать то, что она так долго скрывала в глубине своей души. Возможно, это бы стало для неё своего рода избавлением, однако... Что-то заставило её сдержаться.

— Никто из нас не может назваться ни счастливым, ни несчастным. Нам с вами предначертан долгий путь, и каждый грядущий день может принести как радость, так и слёзы, — невзирая на досадливое жжение в груди, она пыталась придать голосу бодрость.
— Так уж вышло, что смирение — наш с вами удел, но всё же я безмерно признательна судьбе за то, что имею. И... Не хочу даже думать о том, что произойдёт со мной утром, возможно, я совершила глупость и мне придётся за неё отвечать, но в эту ночь я счастливее всех на земле, — вспомнив о Николасе, Хартли нахмурилась и тут же попыталась отогнать тягостные мысли. — Я счастлива, что случай даровал мне возможность познакомиться с вами, Детта.

— Какие разумные слова. Пора мне научиться ценить то, что имею. Как бы там ни было, вслед за смирением придёт награда, не так ли?

Наивная ложь. Когда она научилась так лгать? Уклонившись от ответа, Хартли лишь кивнула. Смирение... Безымянная благодать, добродетель, которую она так и не смогла принять и усвоить.

— На самом деле, могло бы быть и хуже. К счастью, меня не лишили возможности видеть моих кошек... Хоть иногда. Мне повезло, что единственный крупный зоопарк в Париже принадлежит моему отцу. Вы когда-нибудь были в Париже, Хартли?

— О, нет... Но мне бы очень хотелось, — мисс Клементайн мечтательно вздохнула.

— Поверьте мне, он прекрасен. Особенно весной, — Детта взяла с тумбы записную книжку с кожаным переплётом; вырвав из неё клочок бумаги, она наспех что-то чиркнула на нём карандашом. — Вот, держите. Это на тот случай, если вдруг надумаете посетить столицу Франции.

Хартли, даже не взглянув что на листке, свернула его пополам и спрятала в кармашек.

— Приму во внимание, — она улыбнулась краешками губ.

— Возможно, он вам и не понадобится... Но кто знает.

— Кто знает, — задумчиво протянула Хартли, обратив внимание на противно скрипнувшую дверь.

— Это Джейн, она танцует со змеями, — заправив за ухо выбившуюся прядь волос, шепнула Детта. — Иногда она бывает слишком резкой, но не принимайте это на свой счёт. На самом деле она совсем безобидная.

Джейн ворвалась в вагончик будто вихрь — в её чёрных, немного выпуклых глазах присутствовал какой-то дикий, нездоровый блеск. Прежде всего, в её внешности угадывались яркие восточные черты: густые брови, широкий лоб, крупный мясистый нос и тёмные, вьющиеся волосы, что были связаны сзади в один небрежный пучок.

— Гаспар, этот негодник, он вновь испытывает моё терпение! — на одном дыхании выпалила девица и, прищурившись, уставилась на Хартли. — Ах, да у нас здесь гости!

— Этой мисс нужна твоя помощь, — скрестив руки перед собой, Детта оперлась о стену.

— Хм. Надеюсь, от меня не потребуется много усилий. Чем могу быть полезной?

Джейн выглядела раздражённой. Своими грубыми манерами она в какой-то мере пугала Хартли. Но даже это было сущим пустяком по сравнению с тем облегчением, которое она ощутила — благодаря этой странной особе ей удалось избежать тех каверзных вопросов, на которые совсем не хотелось отвечать.

— Мне бы добраться до Ричмонда, — пересилив себя, тихо проговорила Хартли: Джейн была не из тех, с кем бы хотелось поддерживать беседу.

— Ричмонд... Хм. Да вы непростая дамочка, — едко заметила Джейн. — Вы ни за что в жизни не доберетесь туда пешком. Нужно брать экипаж.

— Но ведь здесь нет стоянки кэбов! — в голосе мисс Клементайн проскользнули нотки отчаяния.

— Иногда они проезжают мимо. Правда, если вы поймаете кэб ночью, можете считать, что сорвали куш.

— Но что мне делать?

— Не стоит поднимать панику, — подняв руку, она успокаивающе взмахнула раскрытой ладонью. — В миле к югу отсюда находится стоянка — прямо на площади возле старой лечебницы Святого Лазаря. Чтобы найти её, нужно будет пойти по просёлочной дороге и свернуть налево на втором перекрёстке. Ничего сложного, вы увидите её сразу.

— Благодарю, мисс Джейн, — поднявшись с кровати, Хартли направилась к выходу, но Детта вдруг остановила её, и, схватив за руку, втиснула в ладонь несколько монет.

— Вам не стоило бы...

— Я не терплю возражений, — посмотрела она той прямо в глаза. — Деньги вам пригодятся.

— Детта... Вы просто удивительный человек, — восхищенно промолвила Хартли. — Я так рада, что встретила вас. И вы, мисс Джейн... Выручили меня. Без вас мне пришлось бы худо. А теперь... Мне пора.

— Пусть удача сопровождает вас, — губы Бернадет тронула чуть заметная, простодушная улыбка.

После того, как Хартли покинула вагончик, её охватила приятная тоска и меланхоличная грусть. Знакомство с мадемуазель Леруа не только произвело на неё приятное впечатление, но и натолкнуло на некую мысль. Теперь она понимала одно: постараться забыть о мечте ни капли не страшно. Намного страшней обрести её и потом потерять.

Большой цирковой шатёр остался далеко позади. То и дело оглядываясь по сторонам, Хартли ускорила шаг. Вокруг не было ни единой души, но темнота и предвещающие дождь шквальные порывы ветра внушали страх — он сжимался противным комком где-то в горле, заставляя сердце тревожно колотиться. Наконец-то добравшись до заветного перекрёстка, она остановилась, чтобы перевести дух. Ветер продолжал безжалостно трепать кроны деревьев: их скрип походил на стон, зловещий и как никогда пугающий.

Хартли поёжилась и, придерживая одной рукой шляпку, продолжила путь. Где-то со страшным грохотом разразился гром, прокатившийся по всему небу. Сверкнула молния. В один момент все звуки смешались в неразличимый гул, отчего по коже вмиг побежали мурашки. С неба, затянутого чернильными тучами, сорвались первые капли дождя.

— О, нет, нет... Только не это! — от отчаяния Хартли безудержно хотелось плакать: мысль, что на площади может не оказаться экипажа, приводила её в ужас. Тогда, покидая Крендерфорд-Хаус, она совсем не задумывалась о том, что каждый необдуманный поступок влечет за собой последствия. Будь ты проклят, Николас Макэлрой! Что было у него на уме, когда он притащил её сюда? Это известно только Богу. Однако Хартли знала одно — она совершила вопиющую глупость, и мысленно корила себя за это.

Внезапно сзади послышались чьи-то торопливые шаги. Внутри всё похолодело. Не оборачиваясь, мисс Клементайн ухватила подол юбки и уже собралась бежать, но не успела — она почувствовала, как кто-то резко схватил её за руку и потянул на себя так, что та едва не упала. Страх вновь подкатил к горлу, и она отчаянно вскрикнула.

— Я же говорил оставаться на месте и никуда не уходить!

Казалось, Хартли хотела что-то сказать в ответ, но не смогла этого сделать. Тревога сменилась облегчением, вместе с которым пришло ощущение полного замешательства. Ноги вдруг стали ватными, а мысли спутались и перемешались.

Дождь всё усиливался. Шерстяное платье постепенно промокало, противно прилипая к телу. Но она не придавала этому особого значения.

— Вздорная девчонка! Ты понимаешь, что с тобой могло бы произойти?! — напрочь позабыв об условностях, Николас во все глаза уставился на Хартли: он лишь заметил, как на её побледневшем лице дрогнули губы, будто она силилась что-то сказать, но, застигнутая врасплох, не могла собрать свои мысли воедино.

— Что произошло, Николас? Я... я не понимаю, — пробормотала она отрешенно. — Это такая шутка?

— Это недоразумение. У нас нет времени на разговоры, я потом всё объясню!

До заветной площади оставалось совсем немного, но для неё этот путь показался едва ли не вечностью. Пробираясь сквозь пелену дождя, она была несказанно рада блеснувшим вдалеке мокрым железным крышам трехэтажного кирпичного здания.

— Надо же, как повезло, — услышав ржание лошадей, сквозь зубы процедил Николас: смахнув назойливые капли с лица, он быстрым шагом направился к одиноко стоящему бруму. Хартли, будучи в нетерпеливом предвкушении поскорее оказаться в сухом месте, последовала за ним.

— Проклятый ливень! — пропустив мисс Клементайн вперёд, он забрался в экипаж.

— Куда вам, сэр? — пожилой извозчик, прикрыв рот рукой, громко и сухо закашлял.

Николас взглянул на Хартлей и сразу замешкался — продрогшая, в промокшем платье и неряшливо обвисшей шляпке она выглядела как никогда жалко. Вздохнув, он потянулся за часами. До утра было ещё далеко, и от осознания этого его губы тронула кривая ироничная усмешка.

— В котором часу отпирают дверь в вашем доме?

Дабы не соприкоснуться с ним взглядом, Хартли отвернула голову.

— На рассвете, около шести, — дрожа от холода, отрешенно проговорила она.

— Это... Это безумие какое-то, — Николас раздраженно качнул головой.

— Сэр?

— Чизвик Хай-роуд, гостиница «Парплхейз», — собравшись с мыслями, наконец выпалил он и откинулся на мягкую спинку сиденья.

В этот момент возница взмахнул хлыстом и экипаж тронулся. Нахмурившись, Хартли бросила на Николаса взгляд, полный недоумения.

— Мы ведь едем в Ричмонд, правда? — с надеждой в голосе тихо спросила она, будучи уверенной в том, что ей послышалось.

— Нет, мы отправимся туда на рассвете, — его взгляд пронизывал её насквозь, отчего той на мгновение стало не по себе. — Возвращаться прямо сейчас в Ричмонд — не самая лучшая идея. Там, куда мы едем, есть отличная возможность согреться у камина. А ещё там подают превосходный глинтвейн.

Хартли ничего не ответила. Казалось, она постепенно приходила в себя, отчаянно пытаясь привести в порядок свои мысли. Гнев, разочарование, изумление и приятное облегчение смешались воедино, заглушая доводы здравого смысла. Пути назад не было. Она зашла дальше, чем могла себе представить, загоняя себя в бездну неизвестности. Неизвестности, в предвкушении которой что-то приятно сжималось в животе.

— Или это всё сон, или я медленно схожу с ума, — прошептала Хартли и тут же стыдливо заслонила рот ладонью.

Николас, бросив на неё мимолетный взгляд, сделал вид, что не услышал.

Гостиница «Парплхейз» была зданием ничем непримечательным, сливающимся на фоне остальных построек в георгианском стиле. Спрятавшийся за банком фасад из красного кирпича можно было бы и вовсе не заметить, если бы не поблескивающая в свете газового фонаря табличка с яркими вычурными буквами.

Им предоставили одну из комнат на верхнем этаже — поднявшись по скрипучей лестнице, они оказались у высокой резной двери. Покрутив ключ на пальце, Николас вставил его в замочную скважину и плавно повернул против часовой стрелки. Внутри что-то щелкнуло, и дверь отворилась.

Хартли вошла внутрь и осмотрелась. Комната была обставлена без единой претензии на роскошь. Деревянный двухстворчатый шкаф с большим зеркалом со временем покрылся мелкими трещинами; на тёмно-зелёных плюшевых портьерах присутствовали пятна, а на старом паркете были заметны потёртости. И только отделанные дубовыми панелями стены с узорчатыми обоями в мятных тонах свидетельствовали о лучших временах, которые для этой гостиницы уже давным-давно минули.

В недавно разожженном камине играли язычки пламени, свет от которых размеренно падал на кровать, что стояла у стены напротив. Растерявшись, Хартли застыла посередине комнаты. Невнятная игра зашла в тупик, часы остановились, а время, казалось, застыло — в эти безмолвные секунды она смотрела не него, силясь задать один единственный вопрос.

— Зачем?

Убрав с лица мокрую прядь, Хартли повернулась к камину и обхватила себя руками. Мокрое платье неприятно липло к телу, от него мерзко покалывало кожу — она прикоснулась пальцами к серебристым пуговицам, но тут же отдернула руку, поймав на себе цепкий взгляд Николаса. При мягком свете камина его изящное, с правильными чертами лицо не выражало ничего, кроме притворного спокойствия, однако это впечатление было как никогда обманчивым. Николас Макэлрой читал её, будто открытую книгу, в то время как сам оставался для неё неразрешимой загадкой. И чем сложнее была эта загадка, тем сильнее она привлекала, манила к себе так же, как чаща манит лесного оленя, жаждущего поскорее скрыться в густых зарослях диких деревьев.

— Если бы однажды столкнувшее нас обстоятельство умело говорить, я бы задал ему в точности такой же вопрос, — пододвинув кресло поближе к камину, Николас бросил на него свой сюртук. — Пожалуй, вам бы следовало просушить платье, в ином случае вы рискуете простыть и слечь в постель.

Хартли взволновано сглотнула. Её щеки зарделись то ли от стыда, то ли от праведного негодования.

— Я подожду снаружи, — осёкся Николас, осознавая смысл сказанных им слов: эта неловкая ситуация несколько позабавила его, посему он, пряча улыбку, быстро зашагал к выходу.

Оставшись наедине с собой, Хартли принялась медленно расстегивать лиф платья — её пальцы дрожали так, что она едва могла ухватиться за пуговицу. Носившиеся в воображении мысли принимали самые, что ни есть, нелепые формы, смущавшие затуманенное сознание пленительными образами, то и дело возникающими перед её мысленным взором. Оставшись лишь в одной батистовой рубашке, Хартли подошла к зеркалу. Её кожа казалась неестественно белой, словно фарфор — в мерцающем полумраке она напоминала призрака, и только рыжая копна волос с багряным румянцем на щеках выдавали в ней воистину живого человека. Проведя рукой по нежной ткани, она отвела взгляд. Внутри всё вдруг тревожно сжалось: то ли от чрезмерного бессилия перед самой собой, то ли от понимания того, что в её облике есть что-то порочное, то, что глубоко возмущало её и приводило в состояние безвольного смятения.

Недолго думая, Хартли стянула с кровати покрывало и, укутавшись в него, устроилась на краешке кровати. Несколько минут спустя в комнату зашёл Николас: прикрыв за собой дверь, он присел рядом, молча уставившись на трепещущее пламя.

— Куда вы исчезли во время представления? Я уже думала, что вы покинули меня, — не поворачивая головы, тихо проговорила Хартли.

— Как вам в голову пришла подобная нелепость? — он усмехнулся. — В цирке я случайно увидел одного человека, и мне нужно было с ним кое-что обсудить.

— Обсудить? — в её голосе проскользнуло досадливая горечь: придерживая покрывало руками, она повернулась, тут же обратив внимание на разбитую бровь.

— Как бы это прискорбно не звучало, но на днях я проиграл ему в карты кругленькую сумму.

— Николас Макэлрой — картёжник? — Хартли пренебрежительно закатила глаза. — И вы не удосужились вернуть ему деньги? Это ведь совсем не по-джентльменски.

— Сейчас это не столь важно.

— А что важно? — от волнения она запнулась. — Что происходит? Я не понимаю. Вы появляетесь так же внезапно, как и исчезаете.
Пишете мне письмо, а потом утверждаете, что не делали этого. Тогда, в Линден-Холле, вы говорили мне, что я так и не научилась искусству обмана, при этом вы сами, того не замечая, запутались...

— Продолжайте.

— Запутались в собственной лжи.

Николас бесстрастно посмотрел на Хартли, не подавая виду, что её слова как-то задели его.

— Вы можете обвинять меня в чём угодно, подвергая сомнению чистоту моих помыслов, однако... Смею признать, я вам соврал тогда, в библиотеке.

— Вы лгали мне? Как это низко.

— Вам что-нибудь известно о лжи во имя блага?

Хартли вопросительно вскинула брови.

— Я соврал вам, когда утверждал, что не ищу дружбы с вами.

В ожидании ответа он напрягся, будто игрок за карточным столом, наблюдающий за тем, как вскрывают последнюю карту, от которой зависит весь выигрыш.

— Всё, что сейчас происходит... Лишено смысла. Это нелогично. Неправильно, — с уст Хартли неуверенно срывались диктуемые трезвым рассудком слова, заглушаемые участившимся стуком взволнованного сердца.

— Возможно, ты до сих пор в обиде на меня за тот случай, но...

— Николас...

Реальность постепенно ускользала от разума — Хартли смотрела на него со слепым обожанием, отметая любые ввергающие её в сомнения догадки и основательно убеждаясь в том, что ни капли не знает его. Ещё совсем недавно Николас казался ей лишь надменным франтом, со смелыми манерами и холодной самоуверенностью аристократа, но теперь, в этой чуждой, но в какой-то мере по-домашнему тихой и приятной обстановке, нельзя было даже с ходу сказать, кто он такой на самом деле.

— Это благо... Оно ведь так эфемерно и так несущественно! — к горлу подступил предательский ком, и глаза защипало. — Я смею обвинять вас во лжи, при этом противоречу своим же убеждениям. Я чувствую, как сама, того не замечая, скольжу вниз, прямо в колодец, наполненный лицемерием и фальшью. Мне так тяжело притворяться, Николас. Быть тем, кем не являешься на самом деле, просто невыносимо. Я...

Хартли умолкла, понимая, что сболтнула лишнего. Ей стало стыдно перед ним, и оттого противно. Она не вправе жаловаться. Тем более — ему.

— Я позволила себе быть несдержанной. Простите.

Николас почувствовал, ка его переполняет ликующее чувство торжества — удовлетворенно улыбнувшись, он повернулся к ней вполоборота.

— Послушай, Хартли, — его лицо вновь приобрело серьезно-деланный вид. — Я был не вправе позволять тебе уехать со мной.

— Но тогда почему вы... Ты... — в груди что-то больно кольнуло, и голос её задрожал.

— Мы оба знаем ответ на этот вопрос.

— Я так хочу, чтобы это была правда, — тихо ответила Хартли: сейчас она смотрела куда угодно, но только не на него.

— Разумеется, это правда. Я так же хотел этого, как и ты.

Николас говорил мягко и вкрадчиво, с глубокой, совсем не свойственной ему нежностью. Как ни странно, это приносило ему несравнимое удовольствие, чему он втайне безгранично удивлялся.

— Все мы изнутри сотканы из желаний, свершение коих в какой-то мере приносит облегчение.

— Но есть ли в этом смысл? — в её голосе вдруг засквозило тоской. — Моя жизнь не принадлежит мне — это всего лишь бутафория, спектакль, а я в нём неумелая актриса. Мои желания не значимее пыли. Я вынуждена быть кем-то другим, но не собой. Моё будущее уже предрешено, но всё равно я слепо продолжаю верить в чудо. И...

Николас, чуть помешкав, осторожно накрыл руку Хартли прохладной ладонью, отчего та вздрогнула, но не отпрянула.

— И это меня убивает, — едва слышно молвила она, наконец-то осмелившись взглянуть ему в глаза.

Николас смотрел на неё из-под полуопущенных век, что придавало ему слегка фривольный, но оттого не менее привлекательный вид. Только от одной лишь мысли об этом у Хартли сладко закружилась голова.

— В мире условностей нет места простоте и искренности, и ты сама это прекрасно понимаешь. Но сейчас... Я знаю, что вряд ли заслуживаю твоё доверие, но то, что я сейчас скажу — чистая правда. Ещё тогда, в первый раз, на балу, я обратил на тебя внимание сразу, как только увидел. Вначале это был лишь праздный интерес, и потанцевать с тобой я возжелал всего лишь каверзной выходки ради, но после... Я разглядел в тебе то, чего нет у других. В самом деле, ты ведь совсем ни на кого не похожа! — он крепче сжал её руку. — Право, я вёл себя как идиот. Прости меня. Я был с тобой чрезмерно холоден и даже резок, но лишь потому, что хотел скрыть то, что я испытываю, когда ты рядом. Возможно, это чувство безумное и напрочь лишенное смысла, но оно... Оно такое волшебное, Хартли.

Хартли попыталась вновь отвести взор, но не смогла этого сделать. Все прежние предубеждения и доводы превратились в расплывчатое марево за гранью её понимания. Разделявшая их стена приличий грозилась вот-вот рухнуть в ущелье исступлённого восторга.

— Тогда, вечером в Линден-Холле, ты говорил, что счастье обязательно придёт, стоит лишь прислушаться к собственному сердцу... Скажи, ты знал?

Хартли изнемогала от всецело завладевшего ею волнения. В этот момент ей казалось, что он знает о ней больше, чем она сама.

— Ты знал, что моё сердце уже решило за меня?

Помедлив, Николас кивнул.

— И моё тоже.

Он даже не заметил, как эта фраза непроизвольно соскользнула с его губ.

В комнате повисла неловкая тишина. Хартли смущённо поджимала губы, потупив взор и больше не находя ни слова, что ответить. Николас молчал и, глядя на неё, лишь мило улыбался. Её рука взметнулась в попытке поправить растрепавшуюся причёску, но вдруг зацепила жемчужный гребешок — не удержавшись, он выпал из волос прямо на пол.

— Право, какая же я неуклюжая, — растерянно пробормотала Хартли и уже хотела поднять украшение, но Николас остановил её.

— Постой. Я сам.

Пододвинувшись, он аккуратно собрал её волосы и будто невзначай притронулся пальцами к шее, отчего Хартли вмиг бросило в жар.

— Прежде это делала только моя горничная...

— На самом деле это совсем просто, — слегка отклонив голову назад, Николас заправил прядь волос ей за ухо.

Он ещё никогда прежде не был так близко. Его касания были скользящими, чувственными, они сводили с ума. Казалось, в его глазах отражался целый мир — он был похож на видение, самое прекрасное, которое она могла себе когда-либо представить.

— Скажи, что это не сон, — сердце Хартли колотилось, норовя выскочить из груди. — А если это сон, то я бы... — на мгновение она запнулась. — То я бы не хотела просыпаться.

Придя в секундное замешательство, Николас на мгновение отпрянул. Он понимал, что разрешил себе переступить грань позволенного, но совсем не это тревожило его. Беспокойство, подпитываемое внезапно возникшим чувством необъяснимой вины, терзало душу, в то время как страх потерять самообладание таял, будто лёд, пребывая под гнетом самых противоречивых эмоций. Внутренняя борьба, которую он вел с самим собой, невыносимо утомляла — собравшись с мыслями и, наконец, отбросив всякие сомнения, Николас решительно притянул Хартли к себе. Прижавшись щекой к её щеке, он блаженно закрыл глаза, ощутив то, чего боялся больше всего — упоительное облегчение и разливающееся по всему телу приятное тепло.

— Ты вся дрожишь, — прошептал он, наслаждаясь ароматом её волос: они пахли розмарином и чем-то ещё, приятным и пьянящим.

Хартли продолжала сидеть неподвижно. Нелёгкий выбор разрывал её сознание на части — она должна была понять, определиться, что для неё теперь важнее. Желание или же долг? Это была опасная, рискованная близость, о которой они в скорейшем времени могли бы оба пожалеть, но не сейчас. Не в этот момент. Наконец-то убедив себя, что терять ей больше нечего, Хартли, чуть отстранившись в сторону, вновь подалась вперёд и вдруг застыла — их губы разделяло всего лишь каких-то пару дюймов.

— Я много раз представляла себе этот миг, и чей-то образ перед собой, но... Ни за что бы не подумала, что это будешь ты, — смущённо пробормотала она, всё ещё пребывая в полном замешательстве от того, что собиралась совершить.

Ощущение полного бессилия сопровождалось неловким осознанием того, что она перестала принадлежать самой себе. Хартли понимала, что пропала. Она хотела сказать что-то ещё, но вдруг умолкла, ощутив на губах лёгкое прикосновение, отчего в животе сладко заныло. С немалым изумлением следуя заново охватившему его чувству, Николас поцеловал её трепетно и вместе с тем несмело, с особой осторожностью, будто боялся причинить боль.

— Чувствую себя преступником, — на мгновение прервавшись, он дерзко усмехнулся и прильнул к ней снова, углубив поцелуй.

Всё то, что происходило у него в голове, не поддавалось никакому объяснению. Хартли целовала его в ответ робко и неумело, и в этом была какая-то своя чарующая, неповторимая прелесть. Его сознание распирали вопросы, на которые он не находил ответов. Мог ли он сомневаться в том, что обманул себя? Смог ли ощутить то, что ощущал наедине с Рашель? Это чувство было приятным, но оно было совсем другим. И, как ни странно, в нём не было ни порочного желания, ни нечестивого соблазна.

— Нет... Пожалуйста, — Хартли вдруг отшатнулась от него. — Не надо.

Николас уставился на неё с лицом, полным искреннего недоумения. Увидев блеснувшую на её щеке слезу, он удивлённо вскинул брови.

— Ты плачешь? Но почему?

— Мне придётся забыть об этом, — потупив взор, с тоской в голосе ответила Хартли. — Нам придётся. Обоим.

— Нет, не придётся, — Николас вновь прижал её к себе и, обхватив руками, положил подбородок ей на макушку.

— Разве мы в силах что-то изменить? Нам по своей природе свойственно что-то выдумывать, мечтать о чём-то... — уткнувшись носом в его грудь, Хартли закрыла глаза. — Но только познав настоящую горечь зависимости, со временем учишься хоронить свои грёзы.

— У каждого из нас в душе есть своё маленькое кладбище несбывшихся желаний, — Николас вдруг вспомнил о Рашель и сразу помрачнел.

— Тётушка ни за что не допустит этого. Она ведь с упоением ждёт того момента, когда наконец-то объявит о моей помолвке. Боюсь, Питер Гарленд настроен более чем решительно, даже невзирая на мой весьма дерзкий проступок на пикнике, где присутствовали он и его отец.

— Вы не перестаете меня удивлять, мисс Клементайн, — неохотно отстранив от себя Хартли, Николас игриво прищурился. — И что же вы в этот раз натворили?

— Всего лишь намекнула одной мисс, что бедные такие же люди, как и мы. Правда, я сделала это в весьма грубой форме...

— Это было очень опрометчиво с твоей стороны.

— Знаю. Из-за моего неподобающего поведения уволили мисс Китти, мою гувернантку, — Хартли виновато отвела взор. — Это, пожалуй, одно из худших наказаний за мою несдержанность.

— Значит вот что сподвигло тебя на побег, — с долей иронии в голосе проговорил Николас.

— Нет, тогда я думала совсем не об этом... О, если бы ты знал, что я сейчас чувствую! Наверняка, мне не следовало покидать дом. Ведь этой ночью я убедилась в том, что не хочу принадлежать человеку, который мне безразличен. Питер Гарленд весьма перспективный молодой человек, но... Я не люблю его. И никогда не полюблю, — в её глазах застыл густой туман печали. — Эта жизнь в постоянном притворстве, будто маленькая каморка со спёртым воздухом, душит меня. Я долго думала над этим, сомневалась, но теперь знаю точно. Я убегу, Николас. Насовсем. И будь что будет.

— Более безрассудных слов я ещё никогда не слышал. Как тебе в голову взбрела подобная мысль? — Николас неодобрительно поморщился. — В этом случае я не смогу тебе помочь — моя семья попросту тебя не примет. Более того, моя мать — родная сестра моей тёти. Должно быть, ты сама это понимаешь.

— Я попытаюсь найти работу. Я умею шить и совсем немного стряпать...

— Подашься в прислуги? Что за вздор! — не удержавшись, Николас повысил тон. — Возьми себя в руки. Лондон опасен, Хартли. Он поиграет с тобой, а потом проглотит и выплюнет, оставив барахтаться в луже собственной самонадеянности.

— И вправду, вопиющая глупость. Но что я могу сделать? — она понурила голову. — Разве что поведать Питеру Гарленду о своём происхождении. Вряд ли наследник титула захочет взять себе в жены приютскую сироту...

Николас нахмурился — он прекрасно помнил тот день, когда, будучи ещё совсем юнцом, стоял под дверью одной из многочисленных комнат Крендерфорд-Хауса и подслушивал разговор его матери с тётушкой Маргарет.

Нет. Это спровоцирует скандал, — осипшим голосом ответил он. — Ты рискуешь выставить в дурном свете не только себя, но и опорочить доброе имя лорда Джеймса. Запомни, что твой залог успеха — сдержанность и умение молчать. Ты вернёшься в Крендерфорд-Хаус и будешь вести себя так, будто этого и не было вовсе.

— Ты прав. Не знаю, что на меня нашло.

Николас смягчился.

— Не кори себя. Голос сердца не всегда благоразумен, однако иногда способен указать нам правильный путь. Я найду выход, обещаю. А теперь... Тебе следует немного отдохнуть, ты выглядишь слишком уставшей.

Хартли, ничего не ответив, лишь согласно кивнула. Поднявшись, Николас обошёл кровать слева и вновь сел, подложив под спину подушку и опершись на резную ореховую спинку. Мисс Клементайн, всё ещё продолжая кутаться в покрывало, прилегла рядом — свернувшись калачиком, она положила голову ему на плечо.

— Скажи, кем были твои настоящие родители? — выдержав недолгую паузу, поинтересовался Николас.

— Отец сдавал землю в аренду, я его почти не помню. Он упал с лошади и погиб, когда я была совсем маленькой. А мать... Я никогда её не знала. Однажды отец сказал мне, что в ответственный момент Господь не смог спасти нас обеих и забрал её к себе. Это всё, что я помню.

— Мне очень жаль. Жаль, что так произошло.

— Это давно в прошлом, — тихо промолвила Хартли.

На лицо Николаса вдруг легла глубокая тень задумчивости, порождающая целый сонм сомнений. Наконец-то собравшись с мыслями, он тяжело вздохнул.

— Я не знал, стоит ли говорить тебе об этом. Но прошу тебя, будь осторожна с Питером. Не знаю, какую игру он ведёт, и какие цели преследует, но мне известно лишь одно: он нечестивый человек.

— Что он сделал?

— Питер совершил великую подлость. Прежде, чем проявить к тебе интерес, он ухаживал за моей сестрой, Рашель. Наши семьи одобряли этот союз, и на прошлом приёме в Линден-Холле Гарленд-старший должен был объявить об их помолвке, но что-то пошло не так. Питер изменил решение, и, полагаю, никого не известил об этом.

— Как он мог так поступить? — возмутилась Хартли.

— Право, не знаю. Моя сестра не переживёт этого. Эта новость разобьет ей сердце.

— С трудом верится, что такой обходительный и галантный джентльмен, как Питер Гарленд, способен на нечто подобное. Он ведь обязан сдержать своё слово... Мне кажется, в этом замешан кто-то ещё. Маловероятно, но вдруг он также оказался жертвой обмана?

— В каком смысле? Кто его мог обмануть?

— Противники его предстоящего брака с Рашель. Возможно, его родственники, — предположила Хартли и вмиг смутилась. — Но это всего лишь догадки. Нам предстоит это выяснить, Николас. Так или иначе, твоя сестра должна обрести своё счастье.

Николас только хмыкнул. Она была такой наивной и неискушенной! Её слова могли бы воодушевить и даже успокоить, если бы не одно «но» — в них не было ничего, кроме слепого неведения.

Больше они не обмолвились ни словом. Спустя некоторое время Хартли задремала. Николас понимал, что уснуть ему сегодня не удастся – он сидел долго, не шевелясь и почти не дыша, наблюдая за тем, как в камине судорожными всполохами догорало пламя. Ему было хорошо с Хартли. Хорошо и по-настоящему уютно. Быть может, она бы и не заменила Рашель, однако смогла бы стать избавлением от терзавших его душевных метаний – от этой мысли Николас, прикрыв глаза, лишь грустно улыбнулся.