АБС: Бродячие псы

• Иви Шевалье •

Детский дом для старших оказался злачным и, мягко сказать, неприветливым местом, особенно для «богатеньких детишек». С самого первого дня в этой чертовой преисподней мы с братом стали центром насмешек, издевательств и презрения со стороны тех, кто был хотя бы на год старше. Нас ни во что не ставили и ненавидели, и я всякий раз поражалась тому, сколько в этих детях жестокости и желчи.

      Сироты с самого детства росли в этих белых стенах; в грязной, пыльной, старой обстановке без любви, заботы или радости. Эти дети с детства познавали насилие, подвергались побоям со стороны окружающих, таких же одиноких сирот, каковыми являлись и сами. Они не знали теплоты, не знали уважения, не знали дружбы, сбиваясь в хищные волчьи стаи, дабы не оставаться в одиночестве и в случае чего спрятаться под крылышко своих сородичей. Именно сородичей, ведь я так и не увидела в этих тварях ни капли человечности.

      Воспитателям (мы, как и остальные сироты, называли их надзирателями) было все равно на драки, дикое отношение детей друг к другу или на то, как обстояли дела в приюте в целом. Прозвища же им достались потому, что при любом проступке, нарушении устава или косом взгляде в сторону главных они спешили либо высечь тебя, либо запереть в комнате, лишив еды на целые сутки. Конечно, это было незаконно, но разве в этом поганом мире людям есть дело хоть до кого-то, кроме самих себя? Лишь завидев деньги, проверки закрывали глаза на беспредел персонала, позволяя им и дальше издеваться над сиротами в свое удовольствие.

      Мы оказались в месте, где люди не имели ни сочувствия, ни нравственности, ни любви. Мы оказались в железной ржавой клетке, до паники напоминающей тюрьму строгого режима.

      Я утопала в одиночестве, в страхе, в отчаянии, понимая всю безвыходность нашего положения. Мы не могли сбежать или сделать что-либо с нашим пребыванием здесь. Иногда мне хотелось, чтобы отец пристрелил нас тогда, в поместье. Все, лишь бы не быть здесь. Весь привычный образ жизни рухнул в мгновение, как по щелчку пальцев, заставляя мой внутренний голос вопить: «Все не так! Все не так! Все не так!»

      Леви изменился. Я не узнавала его с того самого злополучного утра, когда отец сошел с ума, пристрелив мать, а затем и себя. Он стал неразговорчив, холоден, задумчив и угрюм. Полностью замкнулся от окружающих его проблем и людей, замкнулся от меня. Что-то в его насыщенных, некогда целеустремленных глазах угасло, превратившись в тусклое подобие. Моим братом завладела апатия. Я больше не ощущала даже малого отголоска прошлого и оттого страдала, не в силах справиться с новшествами в одиночку.