we aren't bulletproof

chapter 19

Чимин медленными ленивыми шагами нарезает круги. В правой руке зажата деревянная рукоять любимого орудия убийств. Начищенная до блеска бита в нетерпении кружит перед своей сегодняшней жертвой. Худощавый мальчишка семнадцати лет стоит в центре, не скрывая своего животного страха перед палачом, о котором наслышаны буквально все. Он нервным взглядом бегает по помещению с какой-то глупой надеждой найти спасение. Все пришедшие поглядеть на казнь лишь ухмыляются злобно, а в глазах у каждого жажда крови, расправы над провинившимся. Спасения нет.

За зданиями, в малолюдной части лагеря расположена небольшая площадка, огороженная металлической сеткой. Своего рода арена, где бывают бои насмерть среди нарушителей. Тут же происходят казни и небольшие наказания, служащие как для утехи публики, так и для ее поучения.

Перед сеткой, в окружении жителей лагеря, пришедших посмотреть на казнь, на мягком стуле восседает Шуга — правитель нового мира, вершитель правосудия, что устанавливает свои законы и незамедлительно карает за их неисполнение, посылая за виновным саму Смерть, которую держит по правую руку от себя. Он с наслаждением затягивается сигаретой, следя за представлением и неторопливо покачивая носком ботинка.

— Я был уверен, что в Утопии все люди чисты и податливы, что нет необходимости применять к ним силу, — неохотно начал Шуга хриплым голосом, выпуская дым и облизывая пересохшие губы. Чимин все расхаживает вокруг мальчишки, словно голодная акула, скалится и кидает на него парализующие взгляды, загоняя все дальше в пучину страха. Парнишка свою судьбу знает. Каждый из присутствующих знает. Он загнан, он в клетке со зверем и выхода нет. — Мирные жители выполняют все беспрекословно, вовремя поставляют необходимые продукты и предоставляют своих людей для исполнения прихотей моих парней, — хмыкает Юнги, стряхнув пепел с кончика сигареты на землю. — Бесхребетные, готовые на все, лишь бы не сдохнуть. Но всегда и везде найдется отклонение, неповиновение... — он кривит лицо, недовольно взмахивая рукой в воздухе. — А в чем причина? В какой-то сопливой детской любви?

Чимин резко останавливается, буравя парня взглядом и расплываясь в дьявольской улыбке. Он вздергивает биту и парнишка отшатывается, чуть ли не спотыкаясь об собственные ноги, что еле держат. Он дрожит, словно в лихорадке, и время от времени жмурится, мечтая исчезнуть отсюда и переместиться в свой собственный мир, где ничто не угрожает.

— Это лишнее, если хочешь выжить, — продолжает Юнги, возвращая виновного на грешную землю. — Мой человек захотел твою подружку и ты как законопослушный гражданин Утопии должен молча принять чертов закон и не брыкаться. Ты не исключение из моих правил. Если ты не здесь, — Шуга обводит указательным пальцем лагерь, — то ты недостаточно силен, и поэтому работаешь для меня, живя в общине. А значит, права выбора у тебя нет и на твои чувства всем плевать, они не имеют веса. Твоя подружка все равно достанется любому из них, — он ткнул пальцем на своих головорезов, что довольно скалятся и кивают в подтверждение слов своего лидера, — стоит только захотеть. А ты сегодня сдохнешь за нарушение двух пунктов из прописанного мною закона.

Чимин не торопится. Смотрит на Шугу и быстро проводит кончиком языка по губе, растекаясь в довольной ухмылке. Юнги выпускает вверх очередную дозу сигаретного дыма, неотрывно глядя в черные глаза своего ручного демона. Он едва заметно подмигивает Чимину и берет из рук рядом стоящего парня приготовленный бокал, наполовину заполненный янтарной жидкостью. Прикрывает глаза и припадает губами к кромке бокала, с наслаждением делая глоток под нечеловеческий крик.

Мальчишка валится на колени, хватаясь за голову и душераздирающе вопя. Чимин веселится еще больше. Смеется и разглядывает биту, получившую свою дозу крови. Густая жидкость течет по дереву и скапливается круглыми каплями на кончиках гвоздей, что напоминает новогодние игрушки на елке. Публика оживляется. Кто-то выкрикивает места на теле парня, куда стоило бы ударить, кто-то просит, чтобы со следующим ударом Чимин не торопился, давая еще живому парню помучиться сполна. Но механизм всегда один.

— Сегодня я трахну твою подружку, — шепчет Чимин у уха парня, присев на корточки. Еле соображающий парнишка с трудом осознает сказанное, медленно искажаясь в еще более болезненной гримасе. Удовлетворенный чужой болью, Пак оскалился и рассмеялся, поднимаясь на ноги.

Хосок, стоящий неподалеку от лидера, поджимает губы, но взгляда не отводит. Это нужно видеть, чтобы наконец привыкнуть. Каждый раз по новой. Каждый раз внутри Хосока что-то обрывается при виде гвоздей, дырявящих чью-то голову, а к горлу подступает тошнота. Он стискивает пальцами края толстовки и хмурит брови. Хоуп будет смотреть до тех пор, пока не привыкнет, пока частичка внутри не перестанет обрываться каждый раз. Каждый тут знает, что у Чимина явные сдвиги, но реагируют по-разному. Одних это беспокоит и пугает, другие же от этого в восторге, и, вероятно, вторые такие же отбитые.

— Думаешь, на этот раз справедливо? — спрашивает Хосок, завидев рядом белобрысую копну волос.

Джин хмыкает и следит за тем, что происходит на арене, склонив голову набок. У него в глазах нет ни беспокойства, которое есть в хосоковых, ни удовольствия, присущего здесь каждому при виде подобного зрелища. Он смотрит отрешенно, равнодушно, как будто не происходит ничего необычного.

— Справедливо, Хоуп. Мальчишка нарушил закон и понес наказание, — спокойно отвечает Сокджин, пожав плечами. — Или ты не согласен с нашим лидером? — он поворачивает голову к Хосоку, заглядывая в карие глаза, но на деле куда дальше. Джин видит все.

От этого взгляда по спине мурашки пробегают. Хосок ежится, быстро качая головой и упрямо продолжая наблюдать за действием на арене. Джин порой вел себя жутко. Верный пес, вслепую следующий за лидером, куда бы тот ни пошел. И, кажется, если хоть кто-то усомнится в Шуге, то Ким без колебаний снесет ему мозги. Хосок не сомневается, даже искренне верит в правильность созданных правил, но от того, как смотрит Сокджин, возникает ощущение, что он прав, и что Чон — еще одно отклонение.

— Согласен, уж не сомневайся, — вздохнул Хоуп, закусывая губу.

Чимин медлит. На этот раз хочется развлечься подольше, оттянуть момент, когда настанет время раскрывать праздничный подарок. Он разглядывает кровавое лицо парня, у которого глаза уже закатываются неестественно. Первый удар был не смертельным. После такого можно остаться калекой, стать овощем, однако живым. Но тогда судьба ясна — ему в любом случае не выжить потом. Калек надо уничтожать. Поэтому Чимин вновь замахивается битой и бьет по правой половине лица, вкладывая в удар куда больше сил, чем в первый раз.

И это уже смерть.

Гвозди смачно вгрызаются в мягкую плоть, цепляя собой мышечные ткани. Мальчишка окончательно затихает и валится на пол с вонзившейся в лицо битой. Публика удовлетворенно загудела, кто-то присвистнул, кто-то во все глаза уставился на мертвое тело, рухнувшее на грязную землю. Чимин провел языком по нижней губе, слизывая брызги теплой крови, и дернул биту на себя. Один из гвоздей застревает в глазнице, цепляя кость и не позволяя орудию высвободиться. Еще один резкий рывок, и бита с чавканьем отрывается от лица с глазным яблоком на гвозде, подобно шашлыку, наколотому на шпажку.

Все кричат, гудят, одобрительно кивают, одним лишь наблюдением удовлетворяя свои потребности в жестокости. Пак ловит взгляды толпы и крепче сдавливает рукоять, начиная крошить череп быстрыми и мощными ударами. Он наслаждается хлюпающими звуками, летящими во все стороны ошметками мозгов, резким запахом крови, что наполняет легкие до краев. Голова парня словно в блендере побывала. Куски плоти застряли на гвоздях, а от лица не осталось ничего, кроме кровавого месива. Чимин весь в чужой крови. Теплая жидкость на лице только сильнее заводит. Он бьет до тех пор, пока голова не превращается в настоящую кашу, как Чимин и любит.

— Подсудимый свободен! — закричал он, вскинув биту вверх, тяжело дыша и нервно посмеиваясь. Дикий взгляд оглядывает каждого присутствующего и слишком быстро переходит с одного на другого, словно ищет новую жертву. В черных глазах пляшут красные искры пламени, готовые поджечь каждого. Он отшатывается и покидает арену, швырнув биту в руки парня, что отвечает за ее чистоту. — Вычисти как следует, — бросил он, толкая плечами стоящих вокруг парней.

Чимин идет размашистым шагом, чему-то опьянено улыбаясь и прикрывая глаза. Холодный ветер лижет горячую кожу, разнося по телу приятные мурашки. Он взъерошивает свои волосы и ухмыляется каким-то своим мыслям. Убийство — прекрасное дело. Оно как секс. Оно приносит наслаждение, накрывает с головой, как после крышесносного оргазма, и еще какое-то время окутывает собою. Чимин чувствует легкость. Ноги сами несут вперед, он почти взлетает, обретя крылья. Но на землю возвращает чья-то грубая хватка на плече, пригвождающая к холодной кирпичной стене.

— Юнги-я, — сладко тянет Пак и опьянено улыбается, откинув голову назад. — Я все правильно сделал?

Шуга прижимается к нему, а руками уже бродит по отзывчивому телу, закрадывается под окровавленную футболку и водит кончиками пальцев по крепкому прессу. Чимин тяжело сглатывает и закидывает одну руку на плечо Юнги, чуть сжимая.

— Конечно, малыш, как и всегда, — хрипло шепчет лидер, заглядывая в затуманенные глаза напротив. Он касается большим пальцем щеки и стирает еще свежую кровь убитого парня. Чимин ухмыляется и хватается за запястье Шуги. Обхватывает пухлыми губами палец и посасывает, вылизывая шершавым язычком кровь и пошло причмокивая. Сдерживаться трудно. Юнги резко вынимает палец из чиминова рта и впивается во влажные губы голодным несдержанным поцелуем.

— Он вкусный, Юнги-я, — шепчет младший, отрываясь от губ Юнги и поглаживая пальцами затылок. Теперь в его взгляде сияет чистая детская невинность с едва заметными проблесками дикого голода.

— Я приготовлю его для тебя, Чимин-и, — отвечает Юнги, расплываясь в светлой улыбке и вновь припадая к сладким губам.