Bebopovsky And The Orkestry Podyezdov – Black Heart
«За реками, за морями, за лесами и высокими горными массивами, там, где солнце восходило, озаряя границы бледными безжизненными лиловыми лучами, окрашивая блеклые цвета нежными тонами, в краю вечных снегов и беспощадных ледяных ветров расположилось небольшое королевство, скрытое от любопытных глаз завесой пурги и бурана. Замок, нелюдимый отшельник из белого камня и толстой корки изморози, такой же прочной и нерушимой, как лед в сердце правителя этих земель, стоял на отшибе, опасно кренясь в сторону пропасти-соседки.
Король их вечно пребывал в скверном настроении, не знал жалости, никогда не позволял себе и тени улыбки, жестоко обращаясь со слугами и наказывая за любую провинность. Холодный взгляд ярко-синих глаз прожигал насквозь, заставляя ежиться от страха, выворачивал душу наизнанку и подчинял, завлекая далеко нерадостными возможностями. Красота пленила дев, и она же губила несчастных, коих после жарких ночей попросту скидывали с обрыва за ненадобностью. Пресыщение наступало слишком быстро, заставляя искать новые источники удовольствия.
Он презирал высокие чувства, о которых слагали поэмы и сказания, из-за которых люди совершали глупости, убивали друг друга и кончали жизнь самоубийством, искренне высмеивал несчастных влюбленных и ненавидел, когда им пытались манипулировать, давя на жалость и надеясь найти у него слабые места. Таковых не было. Только чистый разум и холодный расчет, а по ночам крупица похоти ради удовлетворения собственных низменных инстинктов. Король не чувствовал ровным счетом ничего, кроме бесконечного раздражения, злости или усталости, а собственное будущее виделось в чарующем одиночестве.
И если когда-то давно подобное пугало мужчину, создавая иллюзию неправильности, то со временем вошло в привычку. Уникальность тешила самолюбие, пьянила и кружила голову. В конце концов, правитель и не должен быть похожим на других. А уж правил он исправно, не отвлекаясь на всякий вздор и укрепляя собственные границы, заслуживая тем самым уважение в глазах соседствующих провинций, не замечая чужого пристального взгляда, наблюдающего за ним со стороны. Взмах прозрачных голубых крыльев списывал на усталость и переутомление, а едва слышный шепоток на богатую фантазию, граничившую с безумием.
Король отмахивался от них, сбегал, погрузившись в работу и отлично играл роль равнодушного. Но дурные мысли лезли в голову, лишали сна и выводили из себя. За ним следили, сомнений быть не могло. Бессонница стала его вечным спутником, а раздражение обрело новые острые вершины, изводя жителей замка больше обычного, пока однажды ночью к правителю не пришел он. Мужчина был похож на зимнюю поземку, такую же невесомую, воздушную и свежую. Холодную. Его белоснежные волосы с застрявшими в них искрами снежинок струились по спине подобно тончайшей вуали, а голубые крылья едва заметно трепетали от незримых порывов ветра вместе с просторными полупрозрачными газовыми одеяниями.
Неземное создание, вероятно, заблудившееся, напутавшее что-то в бесконечном листе путешествий, иначе как еще объяснить явку незваного гостя? Глубокие черные глаза, казалось, проникали прямо в душу, не оставляя возможности спрятаться. Немой укор застыл на дне затягивающих зрачков, гранича с ненавистью. Они душили, карябали острыми иглами укора по грудной клетке, вспарывали тщательно выстраиваемые стены отчуждения, выворачивая внутренности, а когда ледяные пальцы коснулись щеки, король ощутил на коже что-то соленое и влажное. То были горькие слезы отчаяния и тоски, первые за последние двадцать лет. И тот факт, что правитель почувствовал что-то, кроме равнодушия и гнева, не на шутку испугал, орошая лоб блестящими каплями испарины.
– Знаешь, я наблюдаю за тобой с самого твоего рождения, – задумчиво протянул незнакомец, склоняясь над неподвижно замершим властителем. Его голос показался мужчине знакомым, будто когда-то давно, еще мальчишкой он слышал эти музыкальные нотки, от души хохоча над новой шуткой. – И я, по правде говоря, очень разочарован в тебе, – холодное дыхание оставило на коже узорную дорожку из инея. В комнате стало на порядок холоднее, и теплые меховые одежды не справлялись с непосильной задачей – сохранять тепло.
– Кто ты, черт побери, такой? – сипло выдохнул король, сжимая руки в кулаки. Ему бы оттолкнуть от себя чужака, вызвать стражу и прогнать того из покоев, но язык не поворачивался вымолвить что-то большее, нежели вопрос, на который понимающе улыбнулись, заставляя волосы на затылке зашевелиться от ужаса.
– Я твой крестный фей, ты можешь звать меня Ким Намджун, и тот факт, что мы сейчас разговариваем, говорит о том, что пришла пора расплачиваться за свои ошибки, – о каких ошибках шла речь, правитель понятия не имел. От этой жизни он привык брать все и не отдавать ничего взамен. Привык, что другие пресмыкались перед ним, на блюде принося желаемое. Привык использовать людей как средство для достижения целей, не заботясь об их чувствах. Привык причинять боль и получать от этого поистине безграничное удовольствие, оправдываясь заслуженностью наказания и кормя собственных демонов. Привык не оглядываться назад и шагать по трупам, игнорируя зов сердца. Считал ли себя при этом виноватым? Вряд ли.
– Расплачиваться? По-моему, ты ошибся адресом, потому что я ничего тебе не должен и уж тем более не собираюсь платить, – холодно заметил король, приподнимаясь на локтях и принимая сидячее положение. Что-то неуловимо дрогнуло в тонких выразительных чертах лица напротив, а глаза зажглись недобрым предупреждающим огнем. – Проваливай из моей спальни, – процедил мужчина, окончательно смелея, однако, вместо того чтобы уйти, гость лишь расхохотался, наигранно и ломко, оставляя глаза холодными и колючими.
– О, поверь мне, я знаю, о чем говорю, – заверил его Намджун, расправляя свои широкие крылья и рассыпая по белоснежному одеялу лазоревую пыльцу. – Ты так сильно погряз в своих пороках, что совершенно позабыл, каково это – быть человеком. Посмотри на себя, в кого ты превратился? – кривя губы в грустной усмешке, махнул в сторону короля Ким, но тот остался равнодушен к порицанию. – Ты перестал слушать свое сердце, обратив все помыслы во зло. Что видит твой народ, кроме безграничной жестокости и злобы? Что осталось в тебе от того доброго и великодушного мальчика, каким ты был много лет назад? Я не узнаю тебя, – возможно, лет десять назад речь и возымела бы должный эффект, но сейчас на лице мужчины не дрогнул ни один мускул. Он ощутил, разве что, бесконечную скуку и желание поскорее закончить разговор, улегшись спать.
– Это все, конечно, жутко интересно, но мне нет до тебя и твоих слов никакого дела, – заворачиваясь в одеяло, коротко бросил правитель, начиная злиться. Но даже теплые пуховые покрывала не спасали от жуткой стужи, проникающей под кожу и замораживающей каждую клеточку дрожащего от холода тела.
– Разумеется нет, ты превратился в бездушное существо, не способное на сострадание или другие чувства, которые кажутся тебе великой слабостью. И этим ты ничуть не отличаешься от фарфоровой куклы, – понимающе кивнул Намджун, проводя рукой по волосам крестника, лишенного возможности сопротивляться. Взгляд, полный грусти, встретился с растерянными синими глазами короля, на этот раз глядя не с укором, а скорее с сожалением. – И, пожалуй, на этот раз вместо подарка на день рождения я преподам тебе урок, – обещание острыми иглами прошило сознание, за окном послышался жуткий вой ветра, который распахнул скрипучие ставни, проникая в комнату с хороводом танцующих снежинок, забившихся, кажется, в легкие.
Разгневанный мужчина, возмущенный столь хамским обращением, попытался вырваться из неожиданно сильной хватки пальцев на своих плечах, но вместо этого закричал от боли, пронзившей все тело, которое обрело удивительную легкость. Его ослепил яркий голубой свет, по венам будто запустили жидкий лед, а перед глазами заплясали смутные образы из прошлого с участием пугающего фея. Мир вокруг чернел, растекаясь густой патокой чернил, а после и вовсе потух, оставив после себя лишь возможность слышать отдаленное эхо знакомого голоса, выносящего вердикт.
– Отныне днем ты будешь не более чем бесчувственной фарфоровой куклой, – спокойно заговорил Намджун, вертя в руках небольшую игрушку, прекрасную, нарядную, холодную и бездушную. Идеально прорисованные неподвижные черты лица, изящное тело и застывшее легкое презрение в ярко-синих глазах с дымчатой поволокой. – Но в полночь и до самого рассвета я подарю тебе возможность принимать человеческий облик, считай это шансом исправить собственные ошибки. Ты никогда не умрешь, никогда не состаришься, но и не сможешь никогда быть собой прежним. По крайней мере, до тех пор, пока не найдешь того, кто сможет полюбить в тебе человека, а не красивую кукольную внешность. Непосильная задача, не правда ли? И, знаешь, это забавно, потому что любить тебя действительно не за что, – рассмеялся Ким и уложил собственное творение на кровать, способное только слышать, но лишенное возможности что-либо сделать, по крайней мере, до наступления полуночи так уж точно...»
– Чимини, сколько раз я тебе говорила, не засиживайся допоздна, – в двери появилась голова улыбчивой женщины, и мальчик, точная ее копия, застигнутый врасплох матерью и не успевший дочитать сказку до конца, мгновенно захлопнул книгу, положив ту на прикроватный столик, и забрался под одеяло, прижимая к груди красивую фарфоровую куклу.
– Мама, я читал Тэхёну, ты же знаешь, как он любит сказки, – попытался оправдаться юный принц, заслужив этим еще одну нежную улыбку. Королева, шелестя платьем, зашла в комнату и присела на краешек кровати, любовно откинув со лба сына непослушную прядку и запечатлев на нем мимолетный и мягкий поцелуй.
– Малыш, он же кукла, они ничего не чувствуют и не понимают, не порть свои глазки и ложись спать, – она подоткнула края одеяла, чтобы упрямо выпятивший нижнюю губу ребенок не замерз ночью, и, погасив ночник, вышла из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь. Чимин, мечтательно вздохнув, повернулся на бок и закрыл глаза, тихо нашептывая своей кукле на ушко успокаивающие слова, советуя не слушать его маму. Что она могла понимать в волшебстве?
Он искренне верил, что его игрушки были живыми, способными чувствовать и слушать, просто показывали свою человеческую сущность не всем, и это, если честно, очень огорчало мальчика.
