Кукрыниксы – Холодно
Там, где заканчивается горе, начинается покой. Покой, приправленный тоской, сожалениями и черно-белыми выцветшими воспоминаниями, ведь память коротка, а человеческая жизнь скоротечна. Как и любые чувства, рано или поздно приедающиеся и тускнеющие, если их не наполнять новыми красками. Но где взять цвета, если сам насквозь пропитан серой гаммой уныния, поглотившей и сердце, и душу, и все естество?
Раньше Тэхён думал, будто бояться смерти бессмысленно. Удел простых смертных или трусов, не уверенных в себе. Ну в самом деле, что она такое? Ты есть, ее нет, а когда умираешь, не все ли равно? Уже как-то плевать на старуху с косой, которой нас пугают из века в век. Кима – на протяжении трех столетий. А что в итоге? Он смеялся над ней, превознося собственную неуязвимость, она же посмеялась над ним, забрав то, чем Тэ дорожил больше всего на свете.
Шах и мат.
Шутка удалась на славу, вывернув у Тэхёна наизнанку естество. Его выпотрошили, лишив самого ценного, разобрали на составляющие, оставив один на один с ноющей дырой в груди. Дырой таких размеров, что и целой вечности не хватит на ее заполнение. Жизнь Кима продолжалась: он дышал, думал, говорил, но не «жил». В том представлении, какое люди вкладывали в это слово, уж простите за каламбур. В своем существовании Тэ теперь не видел никакого смысла, потеряв и цель и какое-либо желание двигаться дальше.
Огонь горит, но в доме пусто.
Именно так по прошествии недели безумного гипнотизирования стены о нем сказал слуга графу Чону, счастливому отцу семейства, чьи дети были обязаны Чимину посмертно. Чимину, что с первыми лучами солнца навсегда превратился в куклу, свою безжизненную и идеальную фарфоровую копию, которую Тэхён не выпускал из рук ни на минуту, обустроившись в темном углу собственной спальни. Она стала хранилищем его воспоминаний, вместилищем его боли.
Блондин потерял счет времени, перестав замечать происходящее вокруг. Застыл в одном бесконечном мгновении, прижимая к груди хрупкую фигурку, единственное связующее звено с реальностью. Тэхён даже не мог сказать точно, превращался ли поутру в куклу сам – не чувствовал ничего, кроме хранившей его фарфоровой тяжести в руках. Поломанный и равнодушный ко всему, он утратил вкус к жизни и погрузился в воспоминания.
Там Чимин улыбался лучезарно и ярко, как не умел никто другой. Там Чимин смеялся заразительно, хохоча до слез, и жался к Киму теснее в попытке не упасть, потеряв равновесие. На самом же деле напрашивался на ласку, маленький хитрец. Там Чимин целовал его жадно, неумело, искренне, и шептал на повторе заветное имя на пике удовольствия. Там Чимин обнимал до сбитого дыхания и сплетал их пальцы в замок, заставляя тонуть в хитром прищуре серых пленительных глаз.
Там Чимин был жив.
А здесь Пак оставил Кима одного. Бросил, пожертвовав своей жизнью ради какого-то мальчишки, который боялся лишний раз заговорить с блондином, потому что знал, чем это закончится. Тэ не говорил вслух, но слова и не требовались, было достаточно пустого взгляда, горькой улыбки с изломанными уголками губ, чтобы понять, кого тот винил в смерти Чимина. Просто не осталось сил на крики и обличительные речи. Тэхён перегорел, утратив вкус к жизни, стал бесцветным блеклым сосудом, неподвижной статуей, которую никто не смел тревожить, проникшись глубиной чужого горя.
Зато не боялся идти на контакт Чонгук, жавшийся к отрешенному мужчине теснее, заставляя невольно обнимать в ответ, убаюкивать на руках, позволяя крошечным пальчиками сжимать фарфоровую куклу. Маленький несчастный одинокий мальчик, тоже горюющий по утерянному солнцу. У Хосока умер возлюбленный, обитатели замка потеряли доброго и заботливого человека, Тэхён с Гуком – целую жизнь, увязнув в черном омуте отчаяния. Тэ в нем утонул, захлебнулся и не имел ни малейшего желания выбираться на поверхность, но упорно выталкивал из него юного графа.
Они лечили друг друга, разделяя одну боль на двоих. И если бы у Кима была возможность убить себя, он бы так и сделал. Но блондин оказался лишен и этого, несмотря на то, что Пак, его якорь, погиб, лишив магической опоры, условия, благодаря которому Тэхён принимал человеческий облик. Чтобы успокоить хоть как-то ураган внутри, мужчина стал заботиться о Чонгуке, поначалу негласно, осторожно, ну не прогонять же ребенка из своей комнаты, в конце концов, поводов для слез и без того хватало. А потом как-то стало чуточку легче, отвлечение срабатывало хотя бы на те часы, пока Гук бодрствовал, даруя возможность дышать и мыслить здраво. С рассветом все возвращалось на круги своя, придавливая грузом отчаяния к полу.
Поднявшись с насиженного места, Тэ пошатываясь вышел на балкон, баюкая на руках крошечную копию Чимина, чтобы впервые за бесконечно тянувшийся месяц, минувший с момента смерти любимого, взглянуть на занимающийся далеко на горизонте рассвет и ощутить странную щемящую грудную клетку тоску. Он бесконечно сильно скучал по своему драгоценному мальчику, мечтая в данный момент сжимать Пака в объятьях, а не безжизненную игрушечную куклу.
– Любуешься видом? – раздался за спиной насмешливый хриплый голос, заставив Кима невольно вздрогнуть и обернуться, прожигая гостя нечитаемым бесстрастным взглядом.
– Зачем ты явился? – гулко отозвался Тэхён, заходя в комнату и бережно опуская куклу на пуховые одеяла под пристальным наблюдением Намджуна. – Тебе было мало моих страданий? – насмешливо вскинул бровь блондин, разводя руки в стороны, мол, смотри, наслаждайся моим горем, торжествуй, ты добился своего. – Ну так можешь быть спокоен, я потерял самое дорогое, что было у меня в жизни, – заверил он его, истерично хохотнув, а после сел на край кровати, дрожащими пальцами прикоснувшись к святыне – фарфоровому личику любимого.
– Я рад, что ты наконец-то это понял, Тэхён, – добродушно ответил Джун, подходя ближе к отчаявшемуся безумцу. – Он научил тебя любить, не правда ли? – и столько желчи было в голосе фея, что внутри Тэ забурлил гнев обиды. Этот мерзавец после всего того, через что заставил их пройти, еще смел насмехаться над ним.
– Замолчи! Слышишь? – в сердцах выпалил Ким, впервые за месяц чувствуя хоть какие-то эмоции. О, он не смог смолчать, оскорблённый до глубины выжженной души. – Лучше бы я и дальше был ничтожеством, вытирающим о других ноги, – ощущая едкую горечь сожаления на языке, пробормотал Тэхён. – Тогда хотя бы не было так больно, – сорванным шепотом закончил блондин, пряча лицо в ладонях. Но Намджун услышал последние слова, и губы его снова тронула улыбка, на этот раз теплая и понимающая. – Почему... – начал Тэ и осекся, не зная, что сказать, как передать мешанину из мыслей и чувств.
– Почему «что», Тэхён? – охотно подхватил Нам. – Почему Хосок не превращается в куклу, хотя Чимин поцеловал его? А ведь ты тоже теперь избавлен от этой ноши. Или, может, почему Чимин не умер, как обычный человек? – ошарашенный и растерянный, Тэхён поднял голову, с непониманием глядя на фея. Да, он не раз задавался такими вопросами и не находил на них ответа. Но могло ли быть так, что... – Все просто, Тэхён, Чимин отдал Хосоку свою человеческую сущность, магия же спасла душу, запечатав в фарфоровом неподвижном сосуде, – Намджун бросил короткий взгляд на куклу, и внутри Тэ что-то испуганно екнуло, заливая холодом внутренности. Страшная догадка взорвалась скользким пузырем надежды, едкой щелочью оседая на едва затянувшихся ранах. – Мальчик хотел наставника себе навсегда, чтобы тот был рядом и после выздоровления, и вуаля – желание исполнилось, – щелкнул пальцами Джун, и сердце, предательское безжизненное сердце, дрогнуло, зашлось рябью и сделало один нерешительный удар, обманувшись путанными объяснениями фея. – Скажи мне, Тэхён, – склонившись над побледневшим блондином, вкрадчиво заговорил Нам, – если бы была возможность оживить его, пожертвовав своей жизнью, ты бы согласился?
Снова сделка, еще ужаснее прежней, снова скрытый подтекст между строк, но Ким, до того уставший бороться с чем-то сильнее его, играя роль жертвы, просто не смог уже сопротивляться неизбежному. Да и зачем? Какой смысл ему цепляться за одинокое бесполезное существование? Поэтому и вопрос сорвался с губ сам собой, не обремененный сомнениями.
– Ты можешь это сделать? – жить без Чимина в тягость, с ним, вероятно, нельзя в силу обстоятельств, так, может, хоть его жалкая жизнь даст Паку шанс стать счастливым с кем-то другим. Он молод, чист сердцем, ему не составит труда полюбить кого-то вновь, а вот Тэхён...
Тэхён окончательно и бесповоротно в одного и навсегда.
Ничего не поделать, такое случается.
– Вот так просто? – искренне удивился Намджун и не удержался от колкой шпильки, острой иглой вонзившейся в заходящееся в судорогах сердце. – Даже не подумаешь хорошенько над вопросом? Не пожалеешь себя любимого? – тяжелый пытливый взгляд Ким встретил смело и без всяких сомнений, не отведя глаз.
– Я потерял все, что у меня было, – устало вздохнул Тэ, испытывая недостаток кислорода в стенах спальни, давящих на виски, умирая бесчисленное количество раз в этом бессмертном теле. Бесконечно измученный, распятый и перегоревший. – Отдать жизнь за любимого человека единственное полезное дело, что я совершу за свое вековое жалкое существование, – равнодушно пожал плечами Тэхён. Пусть не с ним, пусть с кем-то другим, но Чимин, так или иначе, будет счастлив. Уж Ким постарается, чтобы все получилось в лучшем виде. – Так что давай, действуй, – блондин закрыл глаза, не заметив по-отечески доброй и теплой улыбки, мелькнувшей на губах Намджуна перед тем, как комнату озарила яркая изумрудная вспышка света, а грудную клетку заполнила нестерпимая, разрывающая изнутри боль.
Тэ закричал, падая обратно на кровать, не слыша вторящее ему эхо знакомого голоса рядом с собой. Его ломало, крутило внутренности, выжигало раскаленными углями незатухающего пламени и сводило судорогой конечности, заставляя корчиться в агонии. И без того измученное сознание, уставшее от бесконечных пыток разума, на секунду помутнилось, а потом наступила спасительная непроглядная чернота, встречи с которой он ждал бесконечно долгие три столетия.
Приходил в себя Тэхён медленно и мучительно, словно неделю провалялся в хмельном бреду (случалось когда-то с непривычки), хотя от силы прошло не больше получаса. Голова буквально раскалывалась на части от боли, а в теле ощущалась странная слабость. Руки и ноги не слушались, онемели, как и язык, буквально прилипший к нёбу. Осторожно приоткрыв глаза, Ким увидел перед собой размытую картинку плывущей из-за выступивших слез комнаты и Чимина, мерно посапывающего рядом.
Чимина.
Настоящего, в полный рост, из плоти и крови, а не фарфорового. Чимина не крошечного, не игрушечного, живого, осязаемого и щекочущего своим дыханием лицо Тэ, который не удержался от испуганного всхлипа и в следующее мгновение под безумный галоп сошедшего с ума сердца потянулся вперед, до возмущенного мычания сжимая в объятиях хрупкого юношу, угрожая задушить. Ким прижался к нему всем телом, пряча лицо у того на груди, сотрясаясь в беззвучных рыданиях, сомневаясь в реальности происходящего. Или то был смех счастья и облегчения?
Так или иначе, Чимин в его руках был невозможно теплым, сонно бормоча что-то блондину на ухо и зарываясь пальцами в светлые пряди, как обычно делал это, когда тот принимал человеческий облик. Грудную клетку сдавило спазмом облегчения и затопило ломающей выставленные барьеры самообладания нежностью, вынуждая безмолвно открывать и закрывать рот, жадно глотая крупицы кислорода вперемешку с необходимым ароматом чужой кожи, в попытке вымолвить хотя бы слово. Но сил не было, как и желания отпускать наверняка перепугавшегося Пака, первого осознавшего случившееся.
– Тэхён? – шепнул он недоверчиво, впиваясь ногтями мужчине в плечи. – Тэхёна? – с тихим всхлипом и накатывающей истерикой, чтобы наконец-то увидеть голубые глаза, встревоженные и полные безграничной любви к нему. Глаза, которые больше не надеялся увидеть снова. – Тэ? – протянул на одной ноте Чим, обнимая ладонями заплаканное лицо Кима, и названный неожиданно засмеялся, счастливо и легко, без конца шмыгая носом и провоцируя на ответный смех.
И места словам просто не осталось, их заменили поцелуи, поначалу легкие и воздушные, а после глубокие и сладкие, пылкие, голодные, отчаянные, способные передать всю гамму терзающих сейчас чувств. Живой, настоящий, только его, и мысль принадлежала обоим сразу, потому что в своем инстинкте собственника они были единым целым, как и в эмоциях и любви, которые разделяли на подсознательном уровне. Сплелись телами, душами, боясь лишний раз отпустить чужие пальцы из страха расстаться снова, в этот раз навсегда.
Но нет, мираж не исчезал, кружил голову, забивался в легкие восторгом, заставляя соприкасаться лбами и дышать, дышать, дышать друг другом без конца, шепча на выдохе в едва приоткрытые искусанные до крови губы неразборчивые глупости. Они оказались не способны наглядеться и наговориться даже за всю оставшуюся жизнь, утопая во взгляде напротив. Расцветала синяками кожа, глубже становился голос, хрипел на окончаниях от нескончаемого потока слез, и быстрее билось сердце, норовя пробить грудную клетку. То ли в бреду оба, то ли в сказочном раю, наконец-то воссоединившиеся и получившие шанс быть вместе.
– Но как... – решился на вопрос Чимин, самый смелый из них двоих, потому что Тэхён, знающий правду, не мог ответить, ожидая кары, наказания, благодарный за самое лучшее в жизни прощание. Сердце обмирало, наливалось кровью и угрожало вот-вот остановиться навсегда, сгнить вместе с ее хозяином в круговороте уничтожающей магии.
– Считайте это моим подарком вам обоим, – раздался голос со стороны балкона, и натянувшиеся нити нервов дрогнули, разрываясь на тонкие безжизненные волокна. Намджун улыбался спокойно и снисходительно, даже и не думая лишать Тэ жизни в обмен на чудесное воскрешение Чимина. – Теперь вы обычные смертные, и я очень надеюсь, что мы больше никогда не встретимся. Используйте мой подарок с умом, – попросил фей и растворился в облаке разноцветных зеленых огней, будто бы его никогда и не было, оставляя ошарашенных молодых людей наедине.
Возможно ли такое, чтобы карающий перст судьбы наконец-то благословил, а не наказал за очередную ошибку? После пережитых пыток и горя верилось с трудом. Ким давно оброс колючками скепсиса, во всем ища подвох. А теперь не находил слов и терялся, не зная, как быть дальше. Боялся показать слабость, обнажить душу, чтобы не пострадать еще больше. И так хватило с лихвой. Маленькие тонкие пальчики мазнули по щеке, приводя Тэхёна в чувства, заставляя обратить внимание на их хозяина, вполне себе живого и счастливо улыбающегося ему. Снова улыбающегося, а не ужасающего бледностью застывших навеки черт.
– У тебя исчез шрам, – недовольно хмурясь, заметил Пак, не находя шершавого уродства на прежнем месте. Кожа выглядела гладкой, ровной и мягкой, будто на ней никогда и не было никаких рубцов. И огромная волна облегчения прокатилась по телу мелкой дрожью. Тэхён снова притянул шатена в тесные удушающие объятья, которым принц не противился, наоборот, обнял в ответ, жмурясь от свежей порции соленых дорожек, расчертивших собственные щеки. В завершение затянувшегося кошмара верилось с трудом, но лед недоверия тронулся с мертвой точки, растекаясь теплом глубоко внутри отчаянно зашептавшего Кима:
– Ты снова живой, господи. Я очень сильно тебя люблю. Люблю, люблю, люблю, – сорванно на повторе в малиновые губы, растянувшиеся в новой смущенной улыбке И, кажется, все-таки остановившееся сердце от робкого:
– И я тебя, Тэхёна-а-а.
Тоже очень-очень сильно, окончательно и бесповоротно в одного и навсегда.
Теперь-то уж точно.
