Poets Of The Fall – Sleep, sugar
Начинать заново всегда трудно, особенно когда позади остаются не совсем приятные воспоминания и догорающие мосты некогда светлой жизни, а будущее пугает неизвестностью. Тэхён не питал никаких иллюзий касаемо новых начинаний, потому и смотрел на такое развитие событий с налетом холодного и едкого скептицизма. Ему не впервой проходить раз за разом через одну и ту же тоскливую процедуру расставания. Их жизнь с Чимином после ухода из отчего дома не вернулась в прежний ритм, как ожидалось. Да и вряд ли положение, в котором они оказались, можно было назвать таковым.
Неопределенность – вот точное слово, описывающее текущую ситуацию между ними. Ким не знал, куда идти, зачем и где вообще возможно обрести покой двум искалеченным судьбой людям. Да и людям ли? Что они могли, кроме работы по ночам? Да и глупо было бы растрачивать крохи свободного от заточения времени на бесполезную работу, не имеющую для бессмертных ровным счетом никакого смысла. Им не требовался сон, пища или какой-либо кров. От дождя спрятаться, разве что, или от пурги, а в остальном – бесполезная трата природного пространства. Налет дворянской гордости давно стерся в нем мелкой крошкой брезгливости о горечь сожаления.
Вот если бы удалось избавиться от проклятия, тогда бы дела пошли в гору. Тэхён, может, и не имел за душой ни гроша, но обязательно взялся бы за ум ради Чимина. Намджун же с того злополучного разговора в лесу не появлялся ни разу, и потому Ким не имел ни малейшего понятия о том, как быть дальше. Где искать теперь избавление от проклятия. Пак пусть и пошел за Кимом, но по-прежнему старался держать дистанцию, словно стыдился сказанного в порыве чувств, практически не разговаривал и выглядел очень подавленным. Его подвешенное состояние ржавыми лезвиями вины больно царапало по выжженному сердцу, оставляя крошечные рваные раны от каждого неосторожного прикосновения.
Будь то поданная рука, поддержка за локоть или столкновение кистей, иногда просто пальцев, Пак вновь и вновь испуганно вздрагивал и мгновенно отстранялся. А Киму кричать хотелось от осознания собственной ничтожности и шаткости положения, его и в живых-то оставили наверняка из жалости, но он не подавал виду, только старательно растягивал губы в улыбке и молча уходил вперед, давая принцу необходимые крохи уединения и свободы, которых лишился сам. Всяко лучше, чем общество какой-то поломанной жалкой куклы, не стоящей даже робкого взгляда.
Тэ пытался, правда пытался быть хорошим наставником, находя для них места дневного схоронения в густых лесных зарослях по пути в город и обучая всему, что знал сам. Вбивал в голову необходимые для выживания знания и объяснял, как правильно управлять собственным телом, казавшимся чужим и неповоротливым. Бессмертным и неуязвимым к повреждениям. Но даже от Тэхёна, бесполезного и неправильного, не ускользало то, с каким страхом в глазах Пак просыпался от заточения каждую ночь, поспешно отворачиваясь от блондина.
Конечно же, нежному мальчику, выросшему в роскоши, не пристало скитаться по лесам и кричать в ужасе, когда не получалось принять человеческий вид. Слишком избалованный, он оказался не готов столкнуться с суровыми реалиями жизни простых крестьян и аскетов. Мужчину рвало на части, выворачивало наизнанку от чужих мучений, но помочь, увы, Тэ ничем не мог. Да и свое помилование не считал таковым, скорее уж воспринимал как новую извращенную пытку.
Смотри, мучайся и живи с чувством вины вечность, ведь ты умудрился сломать даже то, что сумел полюбить.
Тэхён никогда не верил в Бога и прочую чушь, но именно тогда впервые в жизни подумал, что если бы Ад все-таки существовал, то был бы именно таким, ведь боль физическая не шла ни в какое сравнение с болью душевной. Шрамы рано или поздно затягивались, а вот некоторые моменты из жизни оставались в памяти навсегда, и никак не удастся их стереть, сколько ни пытайся. Бесконечный укор без надежды на прощение. Смерть для некоторых и вправду казалась великой роскошью, а душевные пытки рисовались красочными перспективами вечного истязания себя.
С тех пор как Тэ помиловали, он только и мог, что мечтать о подруге с косой, лишенный возможности избавиться от мучений. В конце концов, трусами не становятся – ими рождаются. И те, кто мечтал о бессмертии, были сущими глупцами, не понимающими масштабов последствий. Теперь Ким знал наверняка – нет ничего страшнее вечной жизни. Бояться следовало не одиночества, не неизвестности, не войн или потери близких, а именно бесконечного созерцания страданий дорогих тебе людей.
Одиночество и пустота оставались после их смерти на пару с завистью от того, что не смог уйти с ними, что обязался переживать из раза в раз одно и то же. История циклична, обречена на повторения, а память людей слишком коротка для того, чтобы учиться на ошибках предков. В конечном итоге, все возвращалось на круги своя, но уже с более серьезными масштабами катастроф. Но одно дело переживать это в привычном одиночестве и совсем другое – обрекать на подобное любимого.
– Расскажи мне о себе, – спустя бесконечно долгий месяц попросил Чимин, когда они добрались до западных земель, оставив позади бесконечные леса и встречаясь с высокими массивами гор, на одну из которых Тэхён и затащил Пака, чтобы полюбоваться небольшим городком внизу. Шатен заговорил с ним впервые с того дня, как они покинули его родину. Господи, да мальчишка иногда просто не желал возвращаться в человеческий облик, и, заглушая в себе крик отчаяния, Ким бережно прижимал к собственной груди фарфоровую куклу, продолжая намеченный путь.
Сердце зашлось аритмией из-за волнения, внезапно охватившего каждую клеточку тела Тэхёна. Блондина переполняло какое-то нездоровое чувство радости от того, что принц наконец-то снизошел до беседы с ним. Сам!
– Ты знаешь обо мне все, что только можно вообразить, – просто ответил Ким, с затаенным страхом заглядывая в грозовые глаза нервно кусающего нижнюю губу мальчика. О, Намджун постарался на славу, обличив все грехи короля в одной несчастной книжонке, зачитанной Паком до дыр. – Та книга ведь была твоей любимой, – слишком тихо и гулко, безэмоционально, словно любой намек на эмоции был для Тэ непозволительной роскошью.
Чимин любил книгу.
Но он не любил Тэхёна.
– Я хочу услышать эту историю от тебя, – выдыхая в ледяной воздух облачка пара, не унимался Чим, и Ким не мог понять, чем был обусловлен столь неожиданный интерес к его персоне. Такая ничтожная личность не заслуживала внимания принца, и, тем не менее, Тэхён набрал в грудь побольше воздуха и начал свой рассказ:
– Я родился в краю, где солнцу никогда не удавалось выглянуть сквозь густую пелену снежных облаков, поэтому в тех местах царила вечная мерзлота, как и в сердцах тех, кто меня воспитал и погиб от моей же руки, – как бы Чимин ни пытался остаться равнодушным, а от Кима не укрылась болезненная бледность страха при упоминании родителей. Пак, в отличие от короля, своих отца и мать любил и потому наверняка считал убийство близких величайшим грехом. Что ж, он был прав, но черному сердцу этого не объяснишь – прогнило насквозь с малых лет, воспитанное на жестокости. – Книга не врала тебе, Чимин, – лицо Тэ превратилось в холодную жесткую маску, заострив черты. – Я был безжалостным правителем, требуя от слуг невозможного и наслаждаясь чужими мучениями. Я был завоевателем, не признающим отказа, королем с большой буквы и не считался с чувствами других, – выдохнул блондин с жаром, заставив шатена смутиться под тяжелым пытливым взглядом и опустить глаза, нервно облизав пухлые губы. И Тэхён был готов поклясться, что дыхание Пака сбилось, когда длинные аристократические пальцы коснулись его подбородка, вынуждая поднять голову и встретиться с пожирающим голодным взором. – Я получал то, что хотел, любыми доступными мне способами. Я вертел людьми, как мне вздумается, и всегда добивался тех, кого хотел.
А он никого не хотел так сильно, как невинного мальчика с глазами пугливой лани, доверчиво подавшегося навстречу требовательным рукам, объятьям, близости, захватившей оробевшего юношу врасплох. Просто зависимостью здесь страдал не один Тэхён, терзаемый голодом тела и сердца. Только теперь не требовалась спешка – будущее обещало им вечность страданий, томления и взаимных мучений с нервотрепкой и ссорами. Тэ был согласен на пытки от маленьких пальчиков Пака и ничьих более.
– И, наверное, впервые за три сотни лет я жалею обо всем, что натворил, – тихо закончил Ким, и без того подобравшись непозволительно близко.
– Почему? – едва слышно шепнул Чим, ощущая чужое дыхание на своих губах и утопая в бездонном взгляде неожиданно теплых голубых глаз, при свете луны отливающих полночной синевой.
– Потому что я утащил тебя за собой в адово пекло, – соприкосновение лбов обожгло кожу, и оба задохнулись под давлением слишком ошеломляющих чувств, которым не смогли противостоять при всем желании. Пак хотел бы злиться на Кима за эгоизм и утайку правды, да только толку от этого? Он без него не представлял теперь своего будущего, доверяя лишь ему, единственному не отвернувшемуся, и, кажется, уже достаточно измучил, отомстив за разбитое сердце. Да и разбитое ли?
Вот же он, Тэхён, как преданный пес, ластился к рукам, выпрашивая ласку, и заглядывал в глаза отчаянно, выискивая в дымчато-серых омутах прощение. А Чимин все продолжал сопротивляться, цепляясь за суеверные страхи, будто довериться пришлось бы самому дьяволу. Да, Сатане с ангельским лицом и порочными помыслами, нашедшими отражение в самом Паке. И никуда не деться от простой правды – он уже поддался искушению, ступив на скользкую дорожку грехопадения. Все, что ему оставалось, это смиренно покориться и признать свое поражение, последовать за искусителем в город и найти временное убежище в лавке редкостей.
А наутро исчезнуть бесследно, оставив Тэ одного с ворохом вопросов и первозданным страхом.
