Спазм

Часть 20. Катексис

Тео пришел к мнению, что привычка получать удовольствие через мучения сделала его мазохистом. С момента затишья ангелочка прошло несколько часов, а он как сидел, не двигаясь в качестве подушки, боясь лишний раз вздохнуть, так и продолжал сидеть. Почему? Всё просто — как только она уснула, напоследок бросив сладкими губёшками знакомое имечко, он остался в ступоре и задался глупым вопросом — существовал ли ещё какой-нибудь Теодор Нотт… может, он просто не в курсе… Отвернувшись от малышки, он аккуратно убрал с брюк невидимые пылинки, посчитал рядки шнурков на ботинках, отвлекся на боль обгорелой лапки, и… таким бессмысленным образом пролетел часок, пока вдруг на него не упал ангел. В прямом смысле. Тео вздрогнул, когда на плече появилась неожиданная тяжесть. Малышка неуклюже отпустила коленки, которые медленно наклонились в его сторону, а головка приземлилась на плечо. Собственно, с тех пор он не двигался, страшась разбудить её…

Время шло. Так про что он?

Про мазохизм.

Точно. Рука по-прежнему варилась в котле. Края раны чесались, пальцы часто подрагивали сами по себе. К счастью, Грейнджер использовала в своих спальных целях здоровое плечико, а то совсем всё было бы плохо.

Так что про мазохизм-то?

Всё просто! Мне больно, хочется промыть рану, тело болит от долгой, неизменной позы, до волшебной палочки не дотянуться, малышкины волосы щекочут шею, свитер липнет к коже из-за жары, казалось бы — кризис недомогания, однако…

Тео невесомо облокотился щекой на кудрявую макушку и опустил взгляд вниз. Мазохизм? Вероятно! Иного объяснения заметному стоячку-торчуну он не нашел.

Прикрыл глаза. Стало ещё хуже, поскольку перед глазами мельтешили те самые губёшки, складывающиеся в звуки «Теодора Нотта». По какой невероятной причине она вспомнила про него?! Он зажмурился, промотав последовательность своих слов…

Открыл глаза. Тео объяснил это напоминанием про нумерологию. Возможно, Грейнджер обратила внимание на успеваемость, хотя Тео редко показывал знания ради оценок даже по любимым предметам. Малышка как староста имела доступ к бумагам и часто общалась с преподавателями… Медленно вздохнул, раненая рука задрожала, на белом платке вокруг ожога алела кровь. Стиснув зубы, он небрежно помял пах. Тео мог бы пенять на обычную утреннюю эрекцию, но… твою ж мать, он даже не спал!

Он несколько раз повторял проклятия и сетовал на необузданную молодость, вспомнил даты принятий всех волшебных Хартий, даже Филча с Макгонагалл представил голыми, пока не понял, что лет этак через семьдесят они с малышкой станут такими же. Член заныл, а Тео назвал себя старым развратником… почему-то он был уверен, что бабулька Грейнджер по примеру Макгонагалл будет собирать седую гриву в пучок.

Черт, черт! Как некстати! Он снова вообразил семейную идиллию Каштанчиков. Тео хотел бы большую семью и неосознанно сравнил её с Уизли. Шесть или семь детишек — оптимальное число. Будучи любящим отцом, Теодор заботился бы о детворе лучше, чем Тёмный Лорд о крестражах. К тому же у них был бы замечательный дедушка Нотт и роскошный дом, а Грейнджер мило бы квохтала, что не одобряет наличие эльфов на кухне и сама возьмется за поварёшку, но Тео скептически переглянулся бы с младшенькой дочуркой и с интересом наблюдал бы за напрасными попытками жены ровно до тех пор, пока старшенький сынок не высказал бы шутку про плохое сочетание статуса Министра магии со статусом мамы-домохозяйки. После долгих споров средненькие двойняшки окончательно задобрили бы упрямую Гермиону, что папа Тео был прав с самого начала. В итоге счастливые эльфы вернулись бы на ноттовскую кухню, мама всю ночь ластилась бы под папин бок, а утром собрала бы стрижку в пучок и отправилась бы на совещание в Министерство…

О нет! Трижды проклятие! Тео понял, что свернул не в ту сторону, ибо мысли про горячие ночи наречённых Ноттов ухудшили видок от терпимой эрекции до торчащего в ширинку твердого члена. Появилась неплохая идея — развесить в подвале картины, чтобы, в случае чего, можно было бы дотянуться и поправить уголок, правда тогда слепая малышка могла удариться о раму, либо при входе шарахнуть картиной в его пах… то есть в голову… нет, в такой ситуации нужно срочно в пах, желательно по яйцам! Ах, это невыносимо…

Теодор встряхнул ладонь, встретив моментальный, болезненный импульс от раны. Катастрофа! Одно плечо — спальное место Грейнджер, которая под действием крепкого сна обвила его предплечье в поиске дополнительного источника тепла. Другое плечо — явно не подойдет для быстрой мастурбации. Дело, определенно, дрянь. В голову лезли сумасшедшие идеи, что будь сигарета больше, то в руке получилось бы неплохое отверстие для… конечно, понадобилось бы время для сужения раны, но затем было бы удобно по примеру тугого кольца… Мерлин!

Тео мрачно поджал губы и посмотрел на Грейнджер. Если ей что и снилось, то наверняка нечто неприятное, потому что брови были сердито сведены, а нижняя губа слегка выгибалась вперед, как будто бы она злилась…

— Ненавижу! — прошептала так тихо, заглушив окончание, что Тео сразу же улыбнулся, угадав «что» или точнее «кто» ей снился.

Ангелочек наклонил голову назад, коснувшись теменем стены, а виском Гермиона по-прежнему лежала на его плече. Взору зеленых глаз открылся изумительный вид на её лицо и зону декольте. Полотенце плотно облегало грудь, одна рука спокойно лежала на бедре, вторая держалась за его предплечье. В какой-то момент детка пошевелилась и напрягла коленки, чуть сместив их ближе к его ногам, практически положила на бедра. Теодор хотел бы согнуть ноги в коленях, но так и не смог нарушить её сон подобной возней, поэтому сидел, вытянув их и скрестив лодыжки.

Мазохизм? Абсолютный! Потому что он как никогда чувствовал себя в нужном месте в нужное время. Счастливым в душе, но страдающим от боли в теле. В совокупности — идеально, ведь под боком ластилась женушка. Только детишек за завтраком не хватало…

Тео сменил выражение лица на серьезную, вдумчивую мину. Оглядел помещение, задержавшись неморгающим взглядом на раздавленных маффинах, пустых бутылках и треклятом окурке. Он прикусил внутренние стороны щек и задумался. Почему Грейнджер поступила именно так? В её легкомыслии не было стремления атаковать, чтобы затем сбежать или завладеть волшебной палочкой. Тогда почему?

Тео повернулся к Гермионе и уткнулся носом в волосы. Свежесть после душа служила контрастом для более пресного запаха, которым пропитался подвал из-за подземного месторасположения.

Своим отчаянным маневром она не только удивила его, но и заставила испытать предсмертные муки в секунды их борьбы. Теодор был уверен, что бойкая, проворная малышка никогда не совершила бы самоубийство. Характер не тот, да и условия не такие уж плохие, в отличие от издевательств Пожирателей. Тогда зачем?

«Я тебя удивлю!»

Он выразительно изогнул бровь, поскольку единственным мотивом её поступка стал некий крик протеста. За бровью изогнулись губы в слабую улыбочку. Малышке не нравились наблюдение и отсутствие личного пространства, но что ещё важнее…

«Теперь я знаю, что ты добровольно выпьешь его из моих рук»

Хитренькая, миленькая стервочка! Теодор не сомневался, что когда-нибудь наступит время её расправы над ним и, дай бог, если она воспользуется ядом, а не самым страшным проклятием в виде холощения или отсечения рук и ног. Грейнджер оставалась такой же упорной и сильной, какой он привык её видеть в Хогвартсе и на страницах журналов, но прежде он никогда не сталкивался с потерей грейнджеровского контроля. На что способна малышка, когда не оставалось сил для борьбы? Пожалуй, на опрометчивые поступки, вроде угрозы самоистязания. Вот только своим ожогом она угрожала не себе, а Теодору.

«Нет, ублюдок! Смотри!»

Тео сощурил глаза, припомнив выражение её лица. Решимость, невменяемость, поспешность, злость, ненависть и безусловный отголосок несогласия с простым фактом, что он вправе распоряжаться её судьбой.

Внезапно её мотив усилил возбуждение, щеки окрасились в красный. Тео зажмурился. Промежность горела не меньше лица, ведь он понял, что Грейнджер предпочла получить ранение взамен банального нападения, к примеру — она могла бы выхватить сигарету и прожечь ему глаз или хотя бы щеку, но, вместо этого, малышка решила доказать свою непредсказуемость. Зачем? Крик души? Гриффиндорское упрямство? Нет, к поступку подзывала ненависть, которая связала их крепкими узами, неспособными покинуть память. Как бы сильно Грейнджер ни старалась, а избавиться от неё не получится. Какая удача!

Ты рад?

Рад настолько, что прожег бы вторую ладонь!

Лучше член прожги, чтоб польза была!

Тео проморгался и перевел взгляд на валяющийся рядом с пивной бутылкой портсигар. Курить не хотелось, он решил бросить. Обещал же…

В таких разномастных раздумьях тикали часики, которых не было ни у Тео, ни у Грейнджер. Примерно он догадывался, что время достигло утренней зари. Через два часа Теодор позавидовал малышке, ведь сам не мог уснуть под влиянием недавнего шока. Эрекция спала, однако мысли тревожно бегали по сознанию, то и дело напоминая, что с ним рядом дремала любимая девушка. За всё это время Тео успел несколько раз обозвать Поттера и Уизли наглыми мерзавцами, поскольку готовность Гермионы спать в сидячем положении свидетельствовала о наличии такого опыта в прошлом, по всей видимости, в год погони за крестражами пацаны спокойно разрешали ей спать, прислонившись к дереву.

Наглыми мерзавцами?! А ты тогда кто?

Такой же, наверное! Но с уточнением — если бы я был рядом, то согрел бы собой…

Тео покачал головой, задев её щекой. Гермиона вздрогнула и облизнула губы, но не проснулась.

Время вернуло его к истокам, где детка шептала про скромность Теодора Нотта. Слова малышки пробрали до дрожи и трепета. Он игриво потерся лицом по её волосам, заулыбался как-то не по-доброму, потому что захотелось во всей красе показать ей изобилие скромности. Желательно в рот, да побольше, чтобы она в избытке ощутила горечь липкой, белой скромности.

Он задумался — каким являлся в глазах окружающих. Свои слизеринцы знали его достаточно, чтобы догадаться про скверный характер и странные привычки, но остальные явно напридумывали лишнего — скромности, например. Что замечала Грейнджер, чего не видел он? Если она вспомнила про нумерологию, значит подсматривала за работой на уроке и скорее всего удивилась его молчанию, спокойствию и отсутствию потребности в похвальных овациях учителей. Если учесть, что он часто дополнял её ответы только тогда, когда того требовал преподаватель, то… верно, отсюда и её мнение про его скромный характер. Итак, это всего лишь слова и наблюдательность Грейнджер, которая с таким же успехом могла бы запомнить, что Гойл не так уж и плох в зельеварении, а у Пьюси талант к гербологии…

Тео вспомнил разговор с малышкой и спросил себя про точный срок освобождения. Спросил и не ответил, ведь он понятия не имел, когда выпустит Грейнджер из подвала. Да и выпустит ли в ближайшее время… В его голову всё чаще приходили мысли — забрать её в ноттовское поместье, запереть и жить так всю жизнь, постоянно защищая дом от аврорских проверок. В данный момент никто не предполагал связи между Теодором и Гермионой. Отличный шанс — утащить её подальше! Никто не узнал бы.

Гермиона глубоко вздохнула и вплотную прижалась к нему. Тео решил оставить мыслишки о свободе на потом. Сейчас… хотелось скромности…

Он сложил губы в трубочку и медленно выдохнул. Нетерпение взывало к действиям, а тело вновь накрыло сильным возбуждением. Теодор решил, что дал ей немало времени для сна и новых сил. Малышке вовсе пока можно не просыпаться…

Качнув головой и зажав зубами озорную лыбу, Тео со второй попытки расстегнул ремень. По руке пронеслась чахлая дрожь, когда он задел пряжкой тыльную сторону ладони. Платок соскользнул с места ожога, открыв окружность бугристой кожи, но он вдруг встретил такой сильный наплыв нездорового азарта, что даже боль не смогла смыть с лица улыбку, а член дернулся от прилива крови. С пуговицей и ширинкой повозился дольше. Расслабился на минутку прежде чем повернуться носом к голове малышки. Опустил веки и глубоко вздохнул, зарывшись в волосы, а затем осторожно взял женскую ладонь, державшую его предплечье. Дрогнув, она слегка сморщила лицо во сне…

— Тише, тише, — прошептал ей в волосы и погладил по руке.

На границе здравого смысла появилась надежда, что она не проснется от такого маленького приключения, в которое отправятся её пальчики. Теодор зажмурился и сдержал неуместный смех, восприняв эту ситуацию, как комичный конфуз, но менять решение не собирался, да и не смог бы из-за требующей плоти. Ладонь малышки была теплой, мягкой и слабой, Теодор взял её за внешнюю сторону, обвив запястье большим и безымянным пальцами, а указательным и средним поглаживал пясть.

Поднял веки и мутным взглядом смотрел на пустой комнатный угол над головой Грейнджер. Следить за происходящим внизу он не осмелился, поэтому двигался, ориентируясь на тактильность. Задержал дыхание и неспешно поднес её ладонь к промежности, шумно выдохнул, прижавшись к члену через ткань нижнего белья. Раненой рукой собрал в гармошку брючную материю над коленом и прикусил губу. Низ живота свело приятной, горячей истомой, а на лбу выступил пот. Лишних фантастических эмоций добавляла эйфория от такой безбашенной шалости, в которой невинная малышка не могла защитить себя от домогательств. Теодор исступленно скривил лицо в блаженстве, когда сдавил её пальцы вокруг члена, а затем…

О нет! Только не сейчас!

Гермиона резко напрягла руку и издала подобие едва различимого, недовольного стона. У Тео были секунды для размышлений, поскольку Грейнджер всем своим видом давала понять, что не станет тихо посапывать в царстве снов в момент его активного онанизма. Жаль. Теодор больше не осторожничал, а крепче обхватил её ладошку. Скользнув по животу и кромке белья, засунул её под ткань и застонал от прикосновения пальчиков к основанию члена.

Внезапно Гермиона открыла глаза и непонимающе дернулась в сторону, но в тот же миг глухо выдохнула от неожиданной боли в голове.

— Ч-что? — последствия сна окутывали сознание замедленной реакцией. — Что ты делаешь? — под рукой ощущалось тепло, а на голове укус.

Какого черта? Непроизвольно она сжала руку.

— Тише, малышка, спи дальше! — рядом раздалось непонятное бормотание, а её напряженная ладонь заскользила по члену.

Один. Она в ужасе задрожала от осознания. Два. Дискомфорт в волосах создали зубы палача, зажавшие пряди волос на макушке. Три. Ниже…

— Отпусти! Ты… — она не смогла подобрать слов и стала выдергивать ладонь.

Тео мысленно негодовал от её несвоевременного пробуждения. Дрожали оба по разным причинам. Грейнджер попыталась оттолкнуться от него, чтобы подняться на ноги.

— Нет, детка, не сейчас! — ему пришлось поменять руки, одной крепко обнять её за плечи, оставив сидеть на прежнем месте, а второй, пострадавшей от ожога, опустить бельё вниз и схватить малышкину руку, чтобы снова прижать её к члену. — Я всё сделаю сам, не двигайся!

Она вскрикнула, когда он оттянул зубами волосы. Тео сделал это не намеренно, а случайно из-за боли в руке. Сжал её пальцы вокруг члена и слегка толкнулся бедрами вверх. Гермиона снова рванула вбок, врезавшись коленями в стену. В углу ей некуда было скрыться. Палач крепко обнял её за плечи. На несколько мгновений она застыла, полностью сосредоточившись на ощущениях под пальцами. Он был твердым, горячим и влажным, по среднему пальцу пробежала вибрация от напряженной мышцы. Гермиона впервые прикасалась к нему подобным образом, и такой контакт привел с собой глупый страх перед мужским телом. Она издала приглушенный писк и не знала, что делать — либо попытаться причинить ему боль, сдавив пальцы, либо наоборот ослабить их, чтобы побыстрее закончилась пытка.

Гермиона опустила голову. Находясь в состоянии нарастающей паники, часто и прерывисто задышала ртом. Сделала попытку вырвать руку, но он сильнее надавил на внешнюю сторону ладони. Раздался глухой хруст пястных костей, заставивший Гермиону рефлексивно сжать пальцы вокруг члена, а затем палач наклонился к уху:

— Ослабь! — она вздрогнула, когда он шлепнул её по плечу. — Ослабь пальчики, детка!

Она крепко зажмурилась от вкрадчивой интонации и ломкого, томного голоса, превышающего привычный шепот. Тео ещё раз хлопнул по плечу, а затем неожиданно резко обхватил её за волосы и повернул к себе лицом. Гермиона спрятала губы во рту и шумно засопела носом, когда ощутила возле рта невесомое прикосновение, однако палач не поцеловал её, а задал вопрос в уголок губ:

— Я такой же скромный, как и Теодор Нотт?

Гермиона всхлипнула и ослабила пальцы, которые сразу же заскользили по стволу. Она не смогла сконцентрироваться на вопросе и плохо соображала. Забыла о том, кого упоминала ранее, и вздрогнула, когда пальцы прошлись по тонкой, сдвигающейся кожной складке. Под крайней плотью она ощутила нежную конусообразную головку, а на кончике палец задел капли смазки.

— Нет, — ответила, хотя так и не поняла, о чем он спросил.

У её рта зазвучал краткий смешок, превратившийся в протяжный стон из-за ускорения плотного трения. Он крепко сжал её пальцы, а затем толкнулся в кулак. Гермиона неохотно удивилась увеличению размера. Из-за сокращения мышц пережались тыльные вены, а каверны наполнились кровью, сделав член упругим и более твердым.

Теодор собрал волосы на затылке в небрежный хвост и резко запрокинул её голову, вынудив приоткрыть рот. Толкнулся головкой в выемки между пальцами и заглушил её испуганный возглас прихотливым поцелуем. Платок окрасился кровью, обнажив рану. По ладони стекла мелкая, красная капля, попавшая на пальцы Гермионы.

Паника достигла края, и она воспользовалась единственной возможностью, чтобы освободить руку. В момент скольжения по члену Гермиона надавила ногтями на крайнюю плоть и одновременно прикусила язык палача, бесцеремонно ласкавший её рот без разрешения. Тео зашипел и отстранился от губ, столкнувшись своим лбом с её. До слуха долетел его стон сквозь плотно сжатые зубы. К ужасу для Гермионы, он не остановился, а с силой провел её пальцами до основания члена. Она издала приглушенный всхлип, когда ногти оцарапали кожу, но ещё хуже стало тогда, когда палач прижался к её щеке губами и… господи, боже, она со свистом втянула в себя воздух, когда он растянул их в кривую улыбку.

Он псих, точно ненормальный! Она отвернулась и с отчаянной злостью плотно свела пальцы, сжав основание члена, но, вместо болезненного восклицания, услышала лишь тихий стук макушки по стене.

Теодор был в шоке не столько от малышки, сколько от себя. Ударился головой по стене ещё разок, но наваждение не утихло, а наоборот нарастало с каждой минутой. Организм получал двоякое наслаждение от одного только факта, что он дрочил ей в руку, пусть и с попытками Грейнджер причинить ему боль. К счастью, основание члена не было настолько чувствительным к стимуляции, в отличие от кончика, поэтому он вполне мог позволить ангелочку показывать свой своевольный нрав. Не менее важным он считал её реакцию на причинение ему боли. В силу своего характера малышка была не способна прожечь человека сигаретой и оторвать, к чертям собачьим, его ствол вместе с корнем и придатками. А уж игры в царапку он переживёт…

— Перестань, — процедила, слабо протянув последний слог, — хватит! — пальцы детки в бессилии ослабли.

Тео дернул головой, убрав прядь волос с глаза, и медленно выдохнул, возобновив ритмичное трение. Потянул Грейнджер за волосы к своему лицу и потерся носом по её лбу.

Гермиона позволила ему управлять движением руки. Она почувствовала слабый запах терпкой смазки, пальцы двигались в ритм хлюпающих звуков. Он надавил её указательным пальцем на продольную уздечку и помассировал головку члена. Гермиона сипло захныкала, когда он обвел окружность на конце. Её ноготь задел мелкое углубление, из которого выступила липкая капля.

Из-за этого жеста он внезапно сдавил её запястье, вернув ладонь к основанию члена, и задрожал, прижавшись к щеке и прошептав:

— Полижи его! — низкая интонация достигла ушей Гермионы, вызвав испуг на грани ужаса.

— Нет! — более чем решительно она замотала головой, а спустя секунду воскликнула от сдавливания волос, однако палач сразу же ослабил хватку.

Тео закрыл глаза и боролся с дыханием. Сознание путалось в дурмане, а необходимость ощутить тепло её рта стала невыносимой. Он так давно этого хотел, что не мог отказаться от заманчивой возможности. На разум обрушилась забытая достоверность — пока малышка в подвале, он мог делать с ней всё что захочет. Теодор захватил хвост её волос и, толкнувшись в руку, торопливо прошептал:

— П-поттер получил письмо касательно твоих родителей! — Гермиона оторопела и едва не подавилась слюной. — Я… расскажу тебе про них, если… — он натянуто усмехнулся и отпустил скользившую по члену ладонь, чтобы дотронуться до её подбородка, — если отсосешь мне.

Она по рефлексу разомкнула уста, переваривая информацию, и округлила глаза, когда он проник указательным пальцем в рот. Поморщилась от солоноватого привкуса и качнула головой, но он добавил средний палец и сделал глубокое поступательное движение, достигнув нёбного язычка. Сработал рефлекс. Издав горловой звук «р», она закашлялась, а Тео запрокинул ей голову и, обхватив нижнюю челюсть, неразборчиво с придыханием произнес:

— На конверте была зеленая символика трилистника.

По щекам потекли слезы. Гермиона судорожно вздохнула, пустив на волю глухой плач. Это ирландское отделение… она так долго ждала ответа из этой больницы. Единственная оставшаяся надежда на исцеление памяти…

Жестокость, запугивание и гнусный шантаж палача выворачивали душу наизнанку. Гермиона вымолвила:

— О чём там…

— Нет, нет, малышка, у нас с тобой равноценный обмен язычками! — плечи конвульсивно дернулись от его слов. — Я расскажу тебе про письмо, а ты активно поработаешь своим вот здесь, — Тео замолчал и провел её пятерней по члену, усилил хватку волос и надавил на затылок.

Гермиона напряглась и вцепилась в его свитер, останавливая любое принуждение. Из его уст раздался ещё один сдавленный смешок, а затем он обвил пальцами её горло и спросил:

— Тебе интересно узнать, что было в письме?

Сквозь тихое рыдание с её губ сорвалось лишь тихое «да».

Тео медленно кивнул, посмотрев на Грейнджер исподлобья. Она убрала руки, позволив наклонить себя вниз. Гермиона села на колени сбоку от палача и вытерла лицо сгибом локтя. В голове не осталось идей для сопротивления, на первом месте было желание узнать про письмо из Ирландии. Он отпустил её волосы, позволив густым прядям упасть на лицо. Гермиона инстинктивно дернула головой, убрав их за плечо.

— Детка, быстрее! — она скривилась от прозвучавшего нетерпения в его голосе и стиснула зубы от злости.

Теодор погладил её по спине, зайдя за край полотенца большим пальцем. Закрыл глаза и облокотился затылком на стену. Раненой рукой вытер пот со лба и прикрыл рот. Полотенце соскользнуло с тела и отвлекло малышку от важного дела, однако она не стала поднимать его с пола и прикрывать грудь. Тяжело вздохнув, Гермиона несмело дотронулась до его живота. Тео слишком торопился, поэтому взял её руку и направил вниз. Так же как и ранее, она неуверенно сжала основание члена. Её волосы защекотали лобок, она медленно наклонилась и…

Тео жалобно свел брови и шире открыл рот в немом стоне. Нервно гладил её по спине, с давлением проведя по загривку. Губы, подрагивающие губы едва коснулись головки и отпрянули. Гермиона брезгливо начала тереть рот ладонью, смывая капли смазки. Терпкий запах усилил чувство отвращения, но голос, раздавшийся сверху, заставил поторопиться и вновь склониться над влажной плотью.

— Полижи, детка, возьми его в рот! — Тео выгнулся прямым позвоночником и здоровой рукой обхватил член, подставив к её рту головку. — Я кончу очень скоро, обещаю! Только соси быстрее!

Слова прошлись по слуху острым жалом. Гермиона облокотилась руками на его бедра и… ей стало плевать. Его голос — его хотелось заткнуть.

Просто сделай это! Не думай о том, что ты делаешь, просто заставь его заткнуться!

Гермиона широко открыла рот и поймала губами головку. Через уголки выступила слюна, она высунула язык и опустилась, вобрав в рот на предельную длину. Палач вздрогнул и напряг бедра, а головка члена достигла нёбного язычка, вызвав новый приступ кашля.

— Д-да, умница! — в момент легкой горловой вибрации его тело рефлекторно подалось навстречу.

Гермиона зажмурилась, когда он двинул бедрами и толкнулся внутрь, пройдя по миндалинам и дойдя до глотки. Она подавилась и с глухим кашлем отпрянула, однако палач резко ухватил её за гриву и, приблизив к своему лицу, почти мучительно процедил:

— Любимая, ещё раз! Умоляю тебя! Не останавливайся, — он поцеловал её в губы быстрыми чмоками и зашептал, как помешанный, — пожалуйста, детка, я сделаю всё что захочешь, только возьми его!

Гермиона опешила и пропустила момент, когда её вновь схватили за волосы и потянули вниз.

— Ты отпустишь меня! — закричала, преисполненная бесспорным утверждением.

— Да!

— Даешь клятву?

— Даю слово!

Обхватив основание члена, она зажмурилась и плотно сведенными губами вобрала головку. Услышав одобрительный стон, подавила новую порцию слёз и лизнула языком кончик.

Тео обвил пальцами её запястье и направил ладонь к мошонке.

— Оближи их!

Гермиона хотела спросить — кого «их», но он прижал её руку к складчатой коже и сжал мешковидное образование. Член выскользнул изо рта, палач приподнял его, открыв доступ к яичкам. Гермиона боязливо прикоснулась к ним губами, ощутив редкие, грубые волоски.

— Оближи, — он повторил и больше ничего не смог вымолвить, поскольку малышка послушно провела языком по всей поверхности.

Тело единой напряженной стрункой откликнулось на ласку. Тео вдавил голову в плечи и прикусил сжатый кулак, но в тот же момент протяжно воскликнул от болезненного спазма в раненой ладони, с которой потекла кровь. Эмоции смешались в одно сплошное удовольствие. Экстаз победил страдание, и Тео вцепился дрожащей рукой в каштановую гриву, вернув рот малышки к головке члена.

Гермиона мысленно прокляла его и шумно всхлипнула. Он толкнулся до предела, её рукой вновь сдавил мошонку. Она заскользила языком по крайней плоти и, когда дошла до головки, то на мгновение замерла от уменьшения веса под пальцами. Яйца сжались из-за сокращения и циркуляции крови, член набух, а её губы плотно сомкнулись вокруг влажного, солоноватого конца. Теодор толкнулся до горла, достигнув желанной тесноты…

— Я… сейчас! — по телу прошел судорожный озноб, ноги напряглись, а спина выгнулась дугой, заставив со всей силы удариться головой о стенку.

Гермиона начала захлебываться, когда нёбная полость заполнилась горьковатым семенем, в горле запершило, она по рефлексу сглотнула и закашлялась, подавившись слюной и спермой. Зубы коснулись члена, но из-за кашля не получалось их сомкнуть. Гермиона схватила руку палача и выдернула его пальцы из своих волос. Освободившись, отпрянула. Подвал наполнился надрывным, удушливым кашлем. По подбородку потекла слюна и белесая жидкость. Она схватилась за горло, боролась с подступающей тошнотой и рвотным рефлексом.

Теодор лишился слуха и с закрытыми глазами расслабленно сидел у стены. Где-то далеко возникла мысль о благодарности перед малышкой, но во рту пересохло и он промолчал. Слюна покинула тело вместе с кровью и спермой. Он вообще ощущал себя выжатым скелетом без мышц и вен. Пожевал нижнюю губу и с третьего раза пробормотал:

— Ты такая неопытная, — он облизнул уголки рта и с трудом натянул бельё, — но это лучший минет в моей жизни!

Такая же уверенность возникла у него после секса в хогвартской каморке. Состояние абсолютной усталости граничило с помешательством. После долгого бодрствования, бессонницы, боли в руке и шикарного орального секса он чувствовал себя ленивой амёбой, неспособной подняться на ноги.

— Если… — она поперхнулась и сплюнула, — если я такая неопытная, то чем заслужила твоё пристальное внимание? — ядовитой ненавистью в её словах можно было бы завалить дракона.

Тео так и не справился с дыханием. Пошатнулся, когда поднялся на ноги, и хромая направился за волшебной палочкой. Ответил честно:

— Тем, что бросилась к моим ногам!

Малышка не поняла. Тео нацепил глупую улыбку, припомнив, как чудила-девчонка отдала свою жизнь в его руки, приземлившись на колени за жабой в первый день первого курса…

Гермиона энергично вытирала рот и брезгливо сплевывала на пол. Теодор взмахнул палочкой, убрав весь мусор и пустые бутылки. Надел пальто и с расстановкой сказал:

— Я нашел тебя задолго до этого, Грейнджер, — забрал портсигар, поставил на тумбу новую бутылку воды и тарелку с антрекотом и овощами, — для себя.

Держась за стену, она поднялась и закрыла тело полотенцем, а Тео повысил голос и добавил:

— Навсегда.

Гермиона обняла себя за плечи, а палач открыл дверь и напоследок промолвил:

— Я сообщу тебе содержание письма.

Он ушел. Она ринулась под душ… Если ей ответили колдомедики, то скорее всего появился шанс вернуть родителям память. Гермиона закрыла лицо руками — из-за похищения она теряла время, а ведь каждая неделя отдаляла её от родных… Она горько усмехнулась тому факту, что теперь ей придется умолять его отпустить её как можно раньше.

«Любимая, ещё раз! Умоляю тебя!»

Она отвела плечо, отогнав несуществующую блоху… палач снова сделал это! Гермиона кожей ощущала оковы его нестерпимого вожделения и крепко обхватила голову… Прозорливый шепот, остервенение, фанатизм, безумный аффект… Гермиона включила холодную воду, но не различала температуру, потому что тело горело мрачным огнём из-за буйного озарения — ей до скорби ненавистны принуждение и насилие, но моменты его признаний въелись под кожу и…

— Закрой пасть, — прошептала в пустоту, но его голос не умолкал.

Она с кошмарной ясностью приняла пугающую правду, что привыкла к его словам, самостоятельно используя их в качестве утешения и поддержки. Палач будто бы обладал двумя разными личностями, одни фразы ранили, другие успокаивали. Гермиона так и не смогла понять, почему использовала в качестве психологической опоры именно его слова, а не счастливые воспоминания и беседы с друзьями. Влияние замкнутого пространства? Единственный собеседник-душегуб? Возможно…

Она опустилась на корточки и простояла под водой больше часа, горько рыдая от того, что её мысли крутились вокруг только одного человека…