Спазм

Часть 32.

Наиболее тяжелым испытанием для Гермионы являлась ускользающая концентрация. Из всех чувств, включающих похоть, возбуждение, страх, ненависть к палачу и теплоту к Теодору, она не смогла выбрать первостепенное. Язык во рту активно двигался от щеки до щеки, не сумев внятно сформулировать ответ. Палач страстно, даже яростно вдавил её тело в дверь одним сильным рывком, забрав из лёгких остатки воздуха. Голова кружилась, и даже спасительная темнота, скрывающая встревоженное личико, не замедлила потерю ориентации. Если бы палач убрал свои лапы, то Гермиона улетела бы не вниз, а вверх, пока не встретилась бы с потолком, получив шишку на лбу. В извращенном смысле такой поворот событий стал бы для неё разочарованием, но доля рациональности трепетно кричала, какую чудовищную ошибку она совершила, решив добровольно отдаться палачу… точнее Нотту. Ублюдок решил идти более изощренным способом и напомнил про её чувства к Теодору. Гермиона не знала, что сказать, поэтому рискнула отвлечь палача знакомым способом.

Сцепив ладошки на его затылке, она подалась навстречу и требовательно сомкнула уста на его верхней губе. Чуть всосала и прошлась по серединке кончиком языка. Лодыжки скрестила на пояснице и не сдержала сожаления, когда складки платья помешали прижаться ближе и почувствовать его желание. Только по тактильным ощущениям она поняла, что его губы по-прежнему сохраняли подобие улыбки. Чёрт… Ожидание худшего оправдалось, когда палач быстро ответил на поцелуй, но затем резко качнул головой, отстраняясь. Чёрт, чёрт, чёрт…

Она зажмурилась и негодующе скривила рот, уже зная, что услышит.

— Малышка, я так сильно скучал по тебе, — сместил руки, завел их под мантию, и заскользил ладонями по талии, — поговори со мной, Гермиона, — она отвернулась, а он провел носом окружность на щеке и кратко поцеловал, двинувшись к ушной раковине, — ты скучала по мне? — голос был едва слышен, когда он поддел мочку и пощекотал её кончиком языка.

Если бы это был Тео, то… Одна только мысль об этом заставила Гермиону вспыхнуть. Она вздрогнула всем телом и неосознанно наклонила голову в сторону, чтобы улучшить ласку. Палач не прокомментировал её жест, а послушно закружил языком по ушной раковине. Руки достигли груди и грубо сжались, вызвав у Гермионы низкий, приглушенный стон. Без его поддержки ей пришлось ухватиться крепче, сомкнув руки на мужских плечах. В момент, когда кончик языка плавно юркнул под хрящик в глубину, она всхлипнула и ответила:

— Нет, но… — и этим «но» уничтожила остатки здравомыслия, потому что не поняла, как объяснить ему свою просьбу о своеобразной игре по смене ролей.

Гермиона терялась в плотских ощущениях, но в одном была уверена — отвращение к палачу никуда не делось, и если он продолжит напоминать про свою истинную сущность посредством бессмысленной болтовни, то её порыв превратится в очередную пытку, искренность — в фальшь, а секс — в изнасилование.

Он даже не старался скрыть притворного огорчения, щелкнул языком рядом с её ухом и издал разочарованный звук, однако Гермиона была уверена, что он как раньше улыбался. Почему-то на мгновение мелькнула догадка, что он тоже решил сыграть в собственные шарады, но она отогнала ненужные мысли, так и не поняв его мотивов.

— Очень жаль, детка. Тогда… — он понизил голос и, захватив пальцами кромки лифа, потянул их вниз, — чем ты занималась всё это время? — Гермиона удушливо вздохнула и запрокинула голову, когда раздался треск ткани.

Вшитые в платье чашечки сползли вниз, оголив грудь, а бретели растянулись. По коже пробежал холодок, грудь приподнялась от давления материи снизу. От горла до груди она в полной мере могла прочувствовать горячую дорожку его дыхания, создающую на коже контраст с прохладой.

Если бы это был Тео…

Гермиона выгнулась, оттолкнувшись туловищем от двери, и прикусила нижнюю губу, сдержав томный вздох. Честно признаться, его слова с трудом достигали разума из-за знойного рефлекса на интимную патетику их контакта. Шейные позвонки начали болезненно покалывать от давления жесткой поверхности, но Гермиона всё равно опиралась лишь на них, потому что нижние части тела прильнули к объекту вожделения. Воспоминания пережитых эмоций, тайного пристрастия к слизеринцу и постыдной мастурбации в ванной загорелись необузданным пламенем разврата, который путал мысли и толкал до точки невозврата.

Это Тео! По-другому она не хотела и отдалась во власть своего греховного желания. Пылкость чувств повлияла на движения. Капюшон ужасно раздражал, Гермиона резко смахнула его с головы и зарылась пальцами в мягкую шевелюру, взъерошенную от её жеста.

Не услышав ответа, Теодор ущипнул её за грудь и сразу провел языком по соску. Гермиона издала тихий возглас от неприятного ощущения, но рук не убрала, только сдавила его волосы на затылке. Предельно стиснула пряди и услышала похожий звук болезненного стона. В ответ он толкнулся вперед корпусом, и обоих накрыло волной пробежавшей удовлетворенной дрожи, когда их тела соприкоснулись каждым сантиметром. Одежда определенно была лишней, но Гермиона вовсе не задумывалась о дискомфорте, по-видимому, так же как и партнёр.

— Гермиона, — особое звучание имени, произнесенное неровным, глухим шепотом, вернуло ей слух, — ты никогда мне не солжешь, верно? — когда-то она дала обещание и сейчас рефлекторно закивала, пребывая в любовном дурмане смятения и страсти. — Чем ты занималась в моё отсутствие?

— Я… — плечи напряглись, каждый мускул реагировал на ласку, он закружил большим пальцем по соску и провел языком по ложбинке.

Перед тем как сказать, он схватил её запястья, выдернув руки из своих волос, и прижал их к двери по двум сторонам от головы.

— Наблюдала за ним? — шепнул в область подбородка, а потом кратко лизнул по контуру нижней губы.

За ним? За кем? Гермиона снова не ответила, приоткрыла рот и, в упоении встретив его губы, приникла с жарким, напористым поцелуем. Будь её воля — целовалась бы с Ноттом вечно, однако…

— Кому принадлежит кольцо, детка?

О нет! Конечности отправились в самоволку. Гермиона одним быстрым движением опустила ноги вниз. Крепко зажмурилась, сделав попытку освободить руки. Ни черта это не Тео! Опять! Она ловко вывернула руку. Палач промедлил на секунду, оценивая её реакцию, и упустил одну ладонь из захвата. Гермиона со страхом поймала удачу и одновременно с восторгом выпустила на волю огромную порцию гнева, вложив его в звонкую пощечину.

Один, два, три. Сглотнула и моргнула пару раз. О Господи! Захлестнула пауза, которая обездвижила обоих. Гермиону по причине осознания содеянного, а палача… она не знала почему, но поскольку они по-прежнему плотно соприкасались телами, его внезапная дрожь ощутимо передалась и ей. Гермиона осторожно вывернула вторую ладонь из его ослабшей хватки и не знала, что делать дальше. Ничего лучше побега не придумала и толкнула его в грудь, чтобы развернуться и убежать. Недостатком плана стала неожиданно возникшая преграда. На её горле сомкнулась чужая рука.

— Нет! — выдохнула от испуга, когда он сдавил пальцы и стремительно развернул её, толкнув к дальней стене в глубину каморки.

Гермиона врезалась поясницей в ровный край и спустя несколько секунд догадалась, что позади стояла то ли тумба, то ли стол. На пол полетели пузырьки и флаконы, создав в тесной комнатушке звонкие звуки катившегося стекла. В кромешной тьме звучание обладало особо пугающим эффектом, как и реакция изувера…

Оперевшись ладонями на край стола, Гермиона восстанавливала дыхание и услышала шорох со стороны палача… шелест упавшей на пол мантии. Дернулась в угол, но он оказался рядом за одно мгновение. Гермиона зажмурилась, ожидая ответной пощечины, грубых слов или наоборот насмешливых издевательств, но…

Легонько вздрогнула и свела губы в тонкую линию, когда почувствовала на щеке невесомое прикосновение. Стол под ней заскрипел, Гермиона прижалась к нему спиной и прерывисто дышала. Мантия вместе с лямкой платья сползла с плеча, напомнив про частичную наготу, но, к счастью, во мраке невозможно было что-то разглядеть.

Сначала появилось тепло на щеке. Она плотнее смежила веки. Чуток. Кончик пальца… затем по скуле скользнул прохладный ободок… Мерлин! Ещё разок. Он погладил её. Задержался, приложив ладонь к щеке, и слегка надавил на неё только безымянным пальцем.

Это его кольцо.

Она открыла глаза. Да, это кольцо Теодора. Ладонь снова начала движение, перстень задел уголок губ.

Тео задел уголок губ…

Дыхание участилось, вернувшись к прежнему — тяжелому, как там у двери. Гермиона интуитивно наклонила голову, подставляясь под ласку. Перстень насыщал организм необходимой силой, подобно источнику тепла и света.

Потому что кольцо принадлежало…

— Ты… — в его голосе возникла странная тень неуверенности, словно он с трудом находил слова или боялся ошибиться в выборе, — наблюдала за мной?

Воодушевленный полет мыслей, головокружение, последствие алкоголя, возбужденное состояние и отвлекающая нежность на щеке превратили реальность в ту самую игру, в которую хотела сыграть Гермиона.

Это его кольцо. Это Нотт!

Знал ли об этом палач? Догадался ли? Гермиона не могла сообразить, но поняла одно — он принял на себя роль другого. Как трогательно — щедро до тошноты, но очень своевременно! Если бы она не ответила, то упустила бы шанс получить Тео.

— Д-да, — ответила с боязнью и задержала дыхание, когда его пальцы остановились, а кольцо прижалось к щеке, — я смотрела на тебя.

Услышала, как он медленно сглотнул и глубоко втянул в себя воздух через нос. Гермиона вцепилась в стол, как за планку над пропастью, и ощутила скольжение ткани по ногам. Свободной ладонью он задирал платье, собирая на бедре складки материи. Едва уловимый шорох не перебил бешеного сердцебиения, и Гермиона отчаянно надеялась, что он этого не слышал.

— Как часто? — ладонь медленно опустилась вниз, перстень двинулся по ключице и достиг груди.

Гермиона закрыла глаза и облизнула уголок рта. Он наклонился к ней, мазнув губами по брови, и нежно потерся носом по виску.

— С тех пор как… — говорить слишком сложно, Гермиона отвлеклась на движение, при котором подол платья оказался завернутым под ремешок на талии.

— С тех пор как… — он повторил и с нетерпением помял грудь, задев платиновым ободком кончик соска.

Вдохи потерялись где-то в путях, и Гермиона чужим, хриплым голосом ответила:

— С тех пор как вернулась в Хогвартс.

Его губы дрогнули на её щеке, он сдержал улыбку и снова судорожно сглотнул. Приложил ладонь к внутренней стороне бедра и двинулся вверх.

Секунда и…

— Детка, — почти жалобно с придыханием вымолвил и открыл рот в исступленном «о» из-за того, насколько она была горячей и мокрой.

Указательный палец с напором заскользил по выемке через нижнее белье. Тонкая материя прилипла к половым губам, и он протолкнул палец глубже, собрав ластовицу в узкую тканевую полоску. Гермиона с трудом держалась на ногах от охватившей всё тело судороги. Раздвинула ноги, и оба протяжно выдохнули, когда от малейшего движения пальцем послышались характерные хлюпающие звуки смазки.

Это Тео! Да… Она попыталась расслабить плечи и вцепилась кулачками в его рубашку, натянув её и едва не порвав. Он сократил дистанцию, вставив колено между ног. Лбом дотронулся до её лба и, подхватив пальцем полоску трусиков потянул её вверх. Гермиона рефлексивно встала на мыски, ластовица глубже прижалась к промежности, а за её края по бедрам стекли выделения. Тео натянул ткань до лобка и резко отпустил. Неизмеримый бунт всех органов чувств сочетался с жаром в гениталиях, который нарастал с каждой минутой. Гермиона дернулась, чтобы свести ноги, но обнаружила преграду в виде чужого колена. Нотт ещё раз натянул бельё, только на этот раз ткань между ног ощутимо потерлась по наружному отверстию и клитору.

Она смяла его рубашку, ослабила кулаки и заскользила руками по груди. В миг, когда внизу повторилось трение, её пальцы нащупали оголенную кожу чуть ниже горла, и Гермиона неосознанно прошептала:

— Я ненавижу твой галстук.

Она ожидала непонимания или слов о том, что сейчас не было никакого галстука, но он даже не усмехнулся, а свел губы в трубочку, медленно выдохнул и уткнулся лбом в область её переносицы. Вместо насмешки он хрипло спросил:

— Что ещё ты ненавидишь во мне?

Интонация его голоса свела с ума, поскольку совместила в себе оттенки мучительного наслаждения и сладостной истомы. Именно таким тоном Теодор разговаривал с ней во снах. Каждую ночь в блаженном сновидении она слышала его голос и двигалась согласно требованиям плоти… горячо и страстно.

Воспоминания уничтожили тормоза. Гермиона забыла, где она и с кем. Во всем мире существовали лишь два человека, желавшие друг друга до полоумия. Сама не заметила, как повторила жест, сложив губки в трубочку, и сделала прерывистый выдох, который он поймал ртом. Ладонь подрагивала, но Гермиона настойчиво провела по торсу и достигла паха. Его пальцы ускорились и проникли под трусики, закружив по клитору ровным, быстрым темпом. Гермиона расстегнула пуговицу и молнию на брюках. От пота лоб соскользнул, и ей пришлось уткнуться носом в его лицо. Губы соприкоснулись, но она избежала поцелуя, ведь должна была признаться:

— Я ненавижу твоё равнодушие, — задыхаясь, она запрокинула голову и громко застонала, когда стенки влагалища туго сжались вокруг двух пальцев, проникнувших предельно глубоко всего лишь одним движением, — ты… — он медленно вытащил, чтобы в следующий момент толкнуть их более резко, покрутив на конце и надавив на переднюю стенку, — ты так холоден…

Что он процедил в ответ, Гермиона не поняла, а плыла в эйфории собственного удовольствия, не заметив, как его свободная ладонь обвила запястье и подтолкнула её руку под ткань брюк. Стоны слились в единый дикий возглас наслаждения. Гермиона шире расставила ноги, пропуская в себя третий палец, а Теодор приспустил брюки с бельем, позволив ей обвить ладонь вокруг набухшей плоти.

— Детка, разве сейчас я холоден с тобой? — не дав ответить, он толкнулся бедрами, член заскользил по руке.

Шов её нижнего белья порвался. Он дернул ткань и отбросил трусики в сторону. Затем Гермиона содрогнулась от активной стимуляции влагалища и сомкнула пальцы вокруг члена, создав тугое кольцо.

— Нет, — ответила и прильнула к его губам, разделив сладкий привкус на двоих, — но…

К несчастью, «но» снова испортило концентрацию на самообмане. Гермиона не следила за языком, поэтому вместо неё противительный союз прозвучал из дальнего участка здравого рассудка.

Не только к несчастью, но и к ужасу для Гермионы, палач тоже заметил её оплошность и понял, что она вернулась к реальности, где вместо желанного человека рядом с ней был жестокий палач. Не успела она вскрикнуть, как его пальцы выскользнули, а затем её приподняли за талию, усадив на стол. Гермиона отодвинулась подальше, но палач вернул её обратно на край. Теперь в его речи только глухой не услышал бы самодовольных нот:

— Почувствуй меня, малышка, — палач приблизился вплотную, придержал член у основания и, мазнув головкой по лобку, совсем рядом возле её уха прошептал, — для тебя он всегда будет горячим.

Палач вцепился свободной рукой в плечо Гермионы, чтобы предотвратить сопротивление, и с приглушенным рыком сделал толчок. Через узкое отверстие, под её звонкий крик, он вошел и сразу же задвигался, не разрешив привыкнуть к размеру. Гермиона укусила его за руку, которая удерживала её плечо. Неприятный спазм в мышцах возник только на моменте проникновения, но потом дискомфорт исчез. Палач придерживал член у основания и не причинял боли. Она закрыла глаза, стараясь представить последние слова устами Теодора.

Палач подхватил её за бедра и стал двигаться более плавно, но стол под ними всё равно скрипел, врезаясь в стену. Оставшиеся флаконы покатились по поверхности. Гермиона задела их, когда выставила назад руки для опоры и равновесия. Чувства и сознание остались в прелюдии. Она с остервенением закрыла душу на замок, сосредоточившись на голом инстинкте по удовлетворению похоти. Гермиона ушла в себя, следя за изменениями в ощущениях. Тиски сдавили грудную клетку от чрезмерного, бесконтрольного волнения, возникшего вследствие воздействия на эрогенные зоны. Духота, нехватка воздуха влияли на визуализацию. Перед глазами возникли картинки влажных снов, где потные, разгоряченные тела ласкали друг друга в самых извращенных позах.

Она облизнулась, на щеке снова возникла ладонь с перстнем, только на этот раз он надавил пальцами на губы. Гермиона широко раскрыла их и едва не подавилась, когда он небрежно нажал на подбородок внутренней стороной ладони и засунул в рот три пальца. Мизинец оцарапал уголок рта, а перстень задел внутреннюю часть губы.

Гермиона невнятно промычала претензию и вцепилась рукой в его запястье с намерением оттолкнуть их от себя. Прозвучал протяжный стон, когда он сорвался на скорость и входил на всю длину, врезаясь в дальнюю мышечную преграду.

— С-стой, — она ненавидела безудержное, грубое долбление, потому что каждый толчок приносил боль в углублении.

Ладно, а если бы это был Тео…

Господи… больно! Теперь больно.

Гермиона ясно понимала, что он её не услышал и потерял контроль. Его ногти до крови вонзились в бедро, а движения превратились в рьяные и дикие толчки. В приоритете была только скорость и соответственно — стимуляция возбужденного органа… который вновь довел Гермиону до слёз.

Но если бы это был Тео, то…

Она всхлипнула. Палач вытащил пальцы из её рта, оставив ладонь на щеке. Гермиона терпела.

Представь, представь, представь! Сделала глубокий вдох, потерявшись в воспоминаниях, и…

— Тео, — прошептала, сорвавшись на ещё один всхлип, и внезапно ощутила ослабление ноющего дискомфорта внизу, потому что палач остановился.

Просто остановился в одной позе и услышал облегченный вздох Гермионы. Она подумала, что ей показалось, но на самом деле он и вправду чертыхнулся, по-видимому, вспомнив, что они не подходили друг другу по величине. Сделал медленное поступательное движение и ослабил ладонь на бедре.

Сорвавшееся имя застало Гермиону врасплох, ведь теперь палач точно убедился, в чьих объятиях она хотела провести рождественскую ночь, однако его прикосновения стали более сдержанными. Он легонько толкнул её на стол, положив на спину, и обвел контур каждого соска, удовлетворенно вздохнув от их напряженности. Гермиона хранила молчание и расслабила руки, положив их вдоль тела, но не удержала смущенного стенания из-за того, что он снял с неё обувь вместе с чулками и закинул одну ногу себе на плечо, а вторую развел шире, ухватив за коленку.

— Я…

— У меня больше? — из-за непонятного вопроса она нахмурилась и посмотрела на его лицо с недоумением, как будто бы на самом деле могла видеть в темноте.

Палач сделал глубокое поступательное движение и вызвал у неё стон сквозь прикушенную губу.

— Что? — выдавила из себя и постаралась расслабить мышцы от нового ощутимого толчка.

Кратко, но как-то беззлобно ухмыльнувшись, палач ласково протянул слова, чуть ли не по слогам:

— У кого больше член?

Что-что, чего? Изумление вместе с ещё одним стоном вырвалось из гортани, и Гермиона неумышленно шарахнулась затылком по столу, не сдержав вдобавок и негодующего восклицания. С новым движением член выскользнул, головка прошлась по выемке влагалища и снова толкнулась внутрь. Палач подогнул колени и уменьшил интервал фрикций, только на этот раз входил более плавно и под другим углом. Гермиона не ответила, потому что ни черта не поняла вопроса. Он наклонил голову, придерживал её ногу на плече и прижался лбом к лодыжке, позволив ощутить жар и влажность от пота. Секс превратился в испытание выносливости… что ж, недавно за столом Тео советовал ей что-то подобное, какая ирония!

— Детка, я задал тебе вопрос! У кого больше?

Ещё один толчок. Знакомые чувства. Только бы не потерять нужное ощущение… Гермиона сравнила себя с пловчихой, ожидающей правильную волну, но сильно сомневалась в успехе, поэтому не подумала о смысле своего смелого заявления, предсказуемо приняла сторону Нотта и со злобой огрызнулась:

— У Теодора!

Его долгий, протяжный выдох опалил щиколотку, а движения потеряли размеренный ритм. Гермиона напрягла бедра и выгнулась дугой от скольжения члена по особо чувствительным зонам.

— Он трахнул тебя в моё отсутствие?

Сознание путалось. Не осмыслив его интонацию, Гермиона испугалась обжигающего импульса, прошедшего по коже из-за фантазий на этот счет. О, она бы хотела! Хотела бы до помешательства! И представила в темноте очертания Нотта. Они занимались сексом прямо сейчас, вопрос был глупым, поэтому она облизнула верхнюю губу, двинулась навстречу поступательному движению и неистово прошептала:

— Да.

Он укусил её. Больно. За ногу. Запустив обратный отсчет, приближающий к финалу и бурному оргазму. Гермиона не обратила внимания, как его губы расплылись в улыбке.

— Расскажи мне!

Он вставил до упора, на конце аккуратно двинув бедрами по кругу. Её тело отреагировало рефлекторным сжатием. Стенки влагалища создали всасывающий эффект. Нотт издал долгий, прерывистый стон и запрокинул голову.

— В м-моей спальне. В ванной! — тональность голоса срывалась от шепота до крика, она с трудом подбирала слова, а трение ускорилось и дразнило сексуальные рефлексы звонкими шлепками тел, — я… он надел кольцо… — судорога превратилась в общую дрожь, движения не замедлялись, член свободно скользил по вагине и с каждым толчком доводил обоих до финиша, — наклонился и трогал меня рукой…

Гермиона вскрикнула от возникновения ладони на лобке. Воспоминание превратилось в реальность, когда Нотт провел пальцем по клитору, мимолетно задев его кольцом.

— Так?

— Да, а потом… потом… я, он… — Гермиона замотала головой, жар в гениталиях стал нестерпимым, ягодицы соскальзывали с края стола из-за обилия смазки, стекающей по бедрам, — он, ты заставил его облизать…

Словно подтверждая её слова, он лизнул лодыжку и, наклонив голову назад, провел языком по стопе и зажал губами большой палец.

По её щекам текли слёзы, впервые не связанные со страданием, а служившие реакцией организма на взрыв нервных окончаний. Если бы Гермиону спросили, она бы ответила, что покинула земной шар, превратившись в одну мощнейшую точку, которая в данный момент разбрасывала по телу потоки неимоверно горячего трепета. Каждый нерв откликался на ласку. Лицо изобразило высшую степень блаженства. Сквозь безумно приятную негу она вымолвила:

— Ты прижал его лицо ко мне… — фразу оборвал ещё один стон, его пальцы закружили по клитору, при каждом толчке касаясь члена, вдалбливающего её в любовную эйфорию.

— Сколько раз ты мастурбировала на него?

— Один, но…

— Но?

Гермиона вытянула вперед руки, схватилась за ворот рубашки и подтянулась, приблизив его к себе. Истомно выдохнула:

— Он преследует меня во снах! Я схожу с ума и думаю только о нём! Я… я… хочу его!

— Ты бы сосала ему?

— Да!

— Трахалась бы на сухую?

— Да! — она не смогла продолжить ответ и не уточнила, что рядом с Тео сухой быть невозможно.

— Занялась бы анальным сексом?

— Д-да!

С силой схватив её волосы на затылке, он придвинул Гермиону к себе и добавил фрикциям грубости.

— Тогда почему ты, будучи такой порочной, испорченной сукой, осуждаешь мою одержимость? — она затряслась от взрыва миллиона сильнейших импульсов и заглушила изумление от его слов собственным ощущением внеземного наслаждения, однако он договорил и задрожал сильнее, чем Гермиона. — Из-за тебя я тоже потерял рассудок, детка!

Он отпустил её волосы. Оперевшись руками на стол, сделал интенсивный толчок. Гермиона вцепилась в него, позволив упасть сверху. Стон превратился в истошный рёв, который она заглушила, укусив его за плечо. Руки так сильно прижимали его к себе, что Нотту пришлось опуститься на локти. Он едва держался на ногах, когда тело потеряло чувствительность. Всё пылало в огне, он кончил внутрь и конвульсивно подергивался, слабо толкаясь ещё глубже. Сперма обильно смочила и так мокрые стенки, он чувствовал, как набухшая плоть медленно теряла твердость, но мышцы влагалища до сих пор сокращались, создав эффект вибрации. Теодор расслабился, накрыв Гермиону тяжестью своего тела. На плече по-прежнему ощущался крепкий, влажный укус, а спину сквозь рубашку царапали её ногти.

Гермиона не могла прийти в себя. Напряжение долго не отпускало мышцы, а щекотка жгла каждый участок тела. Оргазм стал самым долгим по сравнению с прошлыми актами. Под такими бурными проделками организма она не могла вернуть способность мыслить. В памяти померкло прошлое, осталось лишь событие последних минут, и Гермиона, словно в трансе, прижалась к Тео ещё сильнее. Выпустила плечо из зубов и исступленно забормотала, сама не понимая слов:

— Я не противна тебе? — раздался всхлип, слезинки попали на его шею, в которую она уткнулась лицом. — Почему ты не замечаешь меня, ведь я… я рядом с тобой! — ладони заскользили по его спине, которая снова напряглась, чтобы приподняться над Гермионой. — Ты мой сладкий и любимый…

— Ангелочек, детка? — с улыбкой он ровно спросил, но в вопросе явственно зрела ирония.

Гермиона распахнула глаза. Ручонки замерли на его спине где-то в области талии.

Что сейчас произошло?

О нет! Не может быть! Боже…

Палач неспешно качнул бедрами и вытащил член. Приподнялся на локтях и аккуратно наклонил голову, нащупав её губы своими.

— Нет, Гермиона, в мире существует лишь один ангел, а твой Теодор совсем не такой, каким ты его считаешь! — поцеловал, довольно-таки лениво, трепетно и неуклюже из-за истомы после оргазма.

Она боязливо убрала руки и небрежно опустила ноги по двум сторонам от его туловища. Вот и результат…

Что ты будешь делать дальше? Получила, что хотела, идиотка, а теперь?!

Защищать слизеринца — теперь привычка, поэтому она отвернулась и пробормотала:

— Он не такой, как ты! Он бы никогда…

— Не простил бы предательства! — палач открыто ухмыльнулся и фривольно облизнул уголок её рта.

— О чём ты? — брови вытянулись на лоб, Гермиона попыталась оттолкнуть его.

Однако ей даже не нужно было утруждать себя лишней возней, поскольку он сам выпрямился. Не успела Гермиона подняться следом, как появился слабый ветерок от снятой через голову рубашки. Палач не расстегнул манжеты, поэтому на пол отлетели пуговицы из-за резкого движения.

— Ты отдала его кольцо мне, помнишь? — он схватил её за руку, потянув на себя, Гермиона сползла со стола и вскрикнула, когда он грубовато развернул её к себе спиной и сорвал с плеч мантию. — Что подумал бы твой птенчик, если бы узнал, как сильно тебе понравился мой член? — застежка платья опустилась вниз, Гермиона прикрыла грудь и рванула в сторону, но он схватил её за волосы, а второй рукой сдернул платье вниз. — Ты предала его!

— Нет! Это не так! — наступив на свалившуюся с её тела ткань, палач откинул платье под стол и толкнул Гермиону вперед, прижав лицом к столешнице. — Ты лишь замена, я ненавижу тебя!

Внезапно раздался шлепок. Палач ударил и, оставив ладонь на ягодице, придвинулся вплотную. Гермиона зажмурилась и почувствовала, как он несколько раз провел рукой по члену. Головка легко прошлась по промежности благодаря смазке и так же легко вошла бы во влагалище, но он не спешил.

— Смелые слова, но… — он помял ягодицу и наклонился ближе, пока его подбородок не достиг её плеча, — признайся, детка, ты бы хотела, чтобы Теодор взял тебя силой! — она замотала головой в отрицании, но он продолжил, — так же, как и я, правда?

— Нет!

Гермиона вдруг напомнила себе сцену в ванной, где палач и Тео стали одним лицом, и ужаснулась подобным мыслям. Шепот не унимался и доводил её до помрачения:

— Ты хочешь, чтобы он был похож на меня!

— Нет, я не хочу!

— Ты всегда будешь возвращаться ко мне! Ты предашь его снова!

— Нет! Я не сделаю это! — последнее слово, похожее на вой, прозвучало за секунду до проникновения.

Палач издал хриплый стон и толкнулся глубоко во влагалище. Выгнул спину и прислонил ладони к столу по двум сторонам от её плеч.

— Грейнджер, — она закрыла руками рот и уткнулась лицом в столешницу, а позади раздался чувственный, срывающийся стон, — ты хочешь меня не меньше, чем его!

— Н-нет, — он положил ладони на ягодицы и раздвинул их, трение стало более торопливым и быстрым, фрикции превратились в активную вибрацию глубоко внутри.

Гермиона запрокинула голову, поддавшись теплому порыву приближающегося оргазма, и захныкала от осознания, что получала удовольствие без фантазии о Тео. Не хотела, но получала, и согласилась с палачом, что это являлось предательством. На одно мгновение, а затем и на второе ей и вправду захотелось, чтобы Нотт оказался палачом, но мгновения прошли…

Ладони легли на стол перед лицом. Она карябала ногтями поверхность, а палач крепко ухватился за её талию и вбивал в стол, издавая тихие, томные стоны. На секунду он остановился, а затем резко толкнулся вперед, снова замер, а потом повторил рьяное движение. Гермиона закричала и вытянула руки вперед, врезавшись ногтями в стену.

Нет, нет, нет, только не так!

Грубые, сильные толчки не причиняли боль только потому, что он не пытался вставить на всю длину. Как только головка касалась предельного углубления возле шейки матки, он сразу же отстранялся, не успев навредить. Но само движение… Гермиона не задумывалась об этом ранее, но представила, что таким образом обращались, мягко говоря, с подружками за деньги. Главное описание движений роднилось с остервенением. Наслаждение превратилось в запретное, наглое, греховное удовлетворение.

— М-малышка, я кончу в тебя, — запрокинув голову, он облокотился руками на её спину и особо надавил на кожу пальцем с кольцом, — снова!

Она высунула язык, воздуха не хватало, лёгкие горели вместе с телом. Резко задрала голову назад, кудри отлетели и, к её недовольству, попали в его лапы. Гермиона зашипела от натягивания волос. Палач потянул на себя за кончики, заставив её прогнуться. Если бы было светло, Гермиона уставилась бы в потолок. Ради собственной гордости, она с ненавистью выкрикнула:

— Я хочу, чтобы в меня кончил он, а не ты! — представила, отдавшись в плен судорог, и кончила раньше палача, потому что не смогла предотвратить пытку чувствительного тела.

— Сука! — сдавленно процедил сквозь крепко сжатые зубы.

С силой потянув её за волосы, он почувствовал плотное давление пульсирующих стенок влагалища, услышал слова, оценив их в качестве дополнительного афродизиака, и кончил вслед за Гермионой, прижав её тело к себе.

Без его рук она не смогла бы долго находиться в вертикальном положении. По спине били судорожные колебания его грудной клетки, плечо обожгло лихорадочным дыханием. В сладкой, томительной усталости она опустила голову и дышала ртом.

— Я люблю тебя, Гермиона!

Он не раз говорил ей эти слова, но именно в этот момент она свела брови на лбу, потому что помимо теплоты и довольства в его словах отчетливо звучало облегчение, безмятежное и легкое, почти умиротворенное и спокойное.

Почему? Она столько всего ему рассказала. Призналась в чувствах к Тео и до конца доказывала свою симпатию. Её сильно беспокоило предательство, но Гермиона не собиралась влезать в жизнь Теодора, поэтому не считала свой поступок изменой. Почему же палач так странно отреагировал?

Даже сейчас…

Его руки обвили её плотными кольцами, бедра соприкасались, член по-прежнему был внутри, а по ногам текло семя. Палач крепко сжал объятия и издал звук, похожий на всхлип. У Гермионы сорвалось с языка:

— Что с т-тобой?

Он мотнул головой, задев подбородком её плечо, и прошептал:

— Я счастлив.

Гермиона свела губы в скептическом, злом выражении.

Итак, а теперь что будешь делать?

Бежать! Вернуть палочку и запустить в него Ступефай! Наколдовать вопли банши и вызвать таким способом авроров!

Один, два, три… Она досчитала и была уверена, что палач тоже прошептал какие-то цифры. Гермиона дернулась, толкнув его локтями, но…

— Нет, нет, куколка! — он бросил её на пол, Гермиона приземлилась на кипу их одежды. — У нас впереди вся ночь!

Опустился следом, приблизив её к себе за лодыжки, и горячо поцеловал…