К черту любовь!

45

Моя первая неделя на работе проходила прекрасно. Я все успевала, все понимала, а Градовский, кажется, совсем не думал меня совращать, что, безусловно, не могло не радовать. К Волжак я моталась почти каждый день. У нее был даже не перелом, а что-то типа трещины, гипс должны были снять уже совсем скоро, а вместо него она должна была носить лангету. Для безопасности ей рекомендовали оставаться в больнице. Кстати, как выяснилось, на этой резиновой штуке она держала ногу не по рекомендации и наставлению, а потому что ей так было удобно. Хотя врач сказал, что для ее случая это вообще не нужно. Волжак говорила, что это и переломом-то сложно назвать, но чтобы потом не возникало осложнений, терпеливо скакала на костылях.
Я же проводила с ней почти каждый вечер. Приходила ненадолго, но этот час, что я находилась у нее, был для меня, как глоток свежего воздуха. Я узнавала ее новую. Она была любительницей книг, особенно всяких детективов и энциклопедий. Я приперла ей почитать детектив, который сама когда-то буквально «проглотила» — он назывался «Фламандская доска», и я еле держала себя в руках, чтобы не спойлерить.
Волжак даже рассказала немного о своих родителях. Совсем немного, но я знала, что для нее это огромный шаг. Вообще, Екатерина Александровна больше предпочитала слушать, чем говорить, поэтому обо мне она узнавала куда больше.
Но несмотря на все это, меня очень беспокоила одна мысль – мы еще ни разу не целовались. В смысле, с того момента, как решили перейти на новый уровень. То есть, прошла уже неделя, Волжак через несколько дней уже выписывается и снимает гипс (выписку пришлось немного отложить по решению врача, хотя мы подозревали, что это из-за того, что один день в этой палате стоит десять тысяч), а мы, как говорится, даже за ручки не держались.
Может, она решила со мной ДРУЖИТЬ? Просто, зная Волжак и ее темперамент, вряд ли она стала бы долго тянуть. А тут вообще никакого физического контакта. Или она ждет, когда поправится, чтобы сразу и в постель меня уложить, минуя конфетно-букетный период? Черт бы побрал эту Волжак, ничего с ней непонятно!

Но если не думать об этом моменте, все было очень даже неплохо. Да, иногда были какие-то мелкие стычки, но мы обходили их стороной с помощью юмора и сарказма. Я неслабо поднатаскалась в этом, общаясь с Волжак, и вполне могла дать ей достойный отпор. Иногда мы были как два словесных фехтовальщика, парируя на каждую фразу и хихикая после.
Но, конечно, никакая идиллия не могла длиться вечно. За день до выписки Волжак, в среду, мне сообщили, что я еду в Москву. Причем, что самое ужасное, почти на две недели. То есть я пропускаю и ее выписку, и окончательное выздоровление. Я рассказала ей об этом, пока чистила мандарин. Она спокойно выслушала меня, но стала более молчаливой. Мне даже показалось, что она как-то посмурнела.
— Что? – я не могла понять ее эмоций.
— Ничего. Подай мне банан, пожалуйста, — Волжак отвела взгляд, протягивая руку.
— Нет, правда, что? – не унималась я, но банан подала. – Ты не хочешь, чтобы я ехала?
— Не хочу, чтобы ты ехала? – усмехнулась она. – С чего бы. Это же работа.
— А что тогда?
— Да ничего, просто... — она замялась, потом вздохнула и убрала банан на тумбочку. – Помнишь, я тебе рассказывала о некоторых... ситуациях с Градовским?
— Ну, — кивнула я.
— Так вот, большинство из них случались именно в командировках. Не на глазах у всех коллег, ты понимаешь, — помахала она рукой.
— И? – все еще не улавливала я.
— Что «и»?
— Ты думаешь, что он будет ко мне приставать? – усмехнулась я. – Лично я так не думаю. Он довольно приятный и еще ни разу не намекал мне ни на что. Никаких непристойностей или чего-то такого. Он довольно милый. Хоть и поначалу пялился на меня. А сейчас краснеет иногда, смущается.
— А я смотрю, тебе это нравится? – как-то странно усмехнулась Волжак.
— Нет, просто я не думаю, что он что-то будет предпринимать.
— Ну, да. Он же милый, — передразнила меня Волжак, а я решила пошутить в ответ.
— Ну, да. Совсем не бесчувственная сука, как мой бывший босс.
Когда в палате повисла тишина, я поняла, что шутка была не очень удачной.
Волжак смотрела в одну точку, а я закусила губу.
— Извини, — наконец, произнесла я. – Я не это имела в виду.
— Ага, — слегка улыбнулась Волжак. – Так всегда говорят, когда имели в виду именно это.
— Нет, правда. Я же просто пошутила. Я не считаю тебя бесчувственной сукой, просто...
— Уверена? – прервала меня Волжак.
— Что?
— Ты постоянно мне это твердила, может, я недостаточно быстро становлюсь хорошей, — фыркнула она.
— Ты... Ты стараешься быть хорошей? – нахмурилась я, не понимая, что она имеет в виду.
— А ты не этого хотела?
— Я хотела, чтобы ты была собой. Не закрывалась от меня.
— И не была бесчувственной сукой. Может, просто я недостаточно чувствительна, — пожала она плечами, продолжая смотреть в сторону.
— Что... Что ты делаешь? Ты хочешь поругаться из-за... Я даже не понимаю, из-за чего. То, как мы общаемся эти дни, меня вполне устраивает. Я не прошу тебя играть роль хорошей девочки и выкладывать мне все, как на духу. Я просто хочу, чтобы ты была настоящей.
— Смотри, как бы ты потом не разочаровалась, — проговорила Волжак и перевела взгляд на телевизор, который работал фоном.
Я не понимала, с чего она завелась, и в чем была причина этих ее слов. Но, очевидно, Екатерина Александровна устала от мирного сосуществования. Поэтому, чтобы не поругаться окончательно, я помолчала пару минут, а потом сказала:
— Знаешь, наверное, я пойду. Мне еще вещи собрать нужно. Я... напишу тебе потом.
— Хорошо, — кивнула она и даже не взглянула на меня.
Я встала, убрала стул, еще раз взглянула на Волжак, что так неожиданно заинтересовалась новостями на канале РБК, и вышла за дверь.