Лопушок

Поцелуй, с привкусом табачной горечи

Клуб, судя по всему, и правда был здесь святая святых. Чистота такая, что чуть ли не стерильная, кажется. Во всяком случае, Арс чувствует себя там не только лишним, но и каким-то грязным что ли. Скверно себя чувствует. Особенно под навязчивый аккомпанемент гитары.

Потолки высоченные, с огромной старомодной люстрой по центру. Старомодной, но начищенной до сверкающего блеска. Стены выкрашены приятной бежевой и белой краской. Сцена и вовсе возвышается как подиум - кулисы, бежево-кремовые, пышные и торжественные, прожектора здоровые, а на самой сцене, кажется, ни пылинки. Сам зал пустой - нет рядов стульев-кресел, в смысле. Одну стену, узкую, целиком занимают стеллажи с книгами, какие-то фотографии и всевозможные вырезки из газет. Прямо под люстрой стоит длинный узкий деревянный стол с комплектом совершенно разномастных стульев. Тут и там разбросаны не менее разнотипные кресла и пуфики, а ближе к сцене скромно и одиноко стоит синтезатор. Все остальное место свободно, очевидно, для танцев. Нехило так для деревни-то.

- Шторы видал какие? Кулисы в смысле. Кузнецова твоя шила, со Сурковой вместе, - тихонько шепчет Катя.

- Не моя она... пока, - бурчит Арсений, рассматривая всё вокруг. - А кулисы и в правду очень красивые.

- Так, блин, иди и скажи об этом Ире! А то ты пока сообразишь, у тебя вся сирень нафиг завянет, - девушка легонько подталкивает Попова в спину.

- Блять, Кать!.. - Арс сердито смотрит на Катьку, но выбора нет. На него и так уже все смотрят. Все - это в буквальном смысле все, тут сегодня вся молодежь собралась. Попов на себе каждый взгляд чувствует, да и сам краем глаза Антона видит. Сидит на единственном высоком стуле, всё гитару свою несчастную мучает. И вот этот взгляд его надменный, только больше подстегивает Арса, и он уверенно к Кузнецовой направляется, стискивая в пальцах пышный бело-фиолетовый букет сирени.

- Миледи, Вы так прекрасны, позвольте я Вас потревожу! - Арсений картинно раскланивается перед Ириной, сидящей в глубоком кресле с каким-то журналом.
Она поднимает на Попова свои темно зелёные глаза, без интереса скользит взглядом по сирени и снова утыкается в журнал.

- Может, уже хватит природу губить? То маки, то сирень.

- Почему же хватит? Ты мне нравишься. Тебе разве не приятно?

- Хочешь, по секрету скажу, что для меня приятно будет? - Кузнецова изящно выпрямляется в кресле и переводит свой холодный взгляд на парня.

- Ну... Давай.

- Мне будет очень, невероятно, неимоверно приятно, если ты от меня отстанешь, наконец-то, окей? И сирень свою засунь себе куда-нибудь, - четко и тихо говорит она и снова теряет к Арсению какой либо интерес.

Позорненько, однако. Арс кидает растерянный взгляд на Катю, а та, в свою очередь, не менее обескураженно пожимает плечами ему в ответ.

- Давай сюда сирень, - раздается требовательный голос, где-то за спиной Попова. - Будем считать, что это мне, Арсюша.

Антон так выделяет голосом его имя, что Арсу становится даже немного не по себе. Хочется этот несчастный веник сирени швырнуть на пол и свалить куда подальше, но улыбка Шастуна заставляет его не делать этого. Довольно того, что Кузнецова его лохом перед всеми выставила, ни к чему тут концерты напополам с дешевыми драмами устраивать.

- Будем считать, дарю, - Арс вручает букетик цветов Антону, случайно касаясь его тонких пальцев. Холодные.

- Приглашаю тебя потанцевать, в таком случае, - хитро скалится Шастун и, отложив сирень куда-то назад, цепко хватает Арсения за запястье, сверля его своим изумрудным взором. - Отказы не принимаются. Вернее, нет, не так: откажешься - будет хуже.

Последнюю фразу Шастун произносит гораздо тише и выжидающе смотрит на Арса, не переставая стискивать в пальцах его запястье. В зале повисает звенящая тишина. Попов опускает взгляд на руку Антона, что держит его и только сейчас замечает, что почти все тонкие пальцы парня украшают массивные серебряные кольца. А его запястье начинает понемногу ныть.