Ретроспектива падения

Глава 26. Имена одиночества

I

Стах звонит в дверь и замирает в каком-то полуистерическом припадке. Со свихнувшимся пульсом. Это от того, наверное, что Тим непредсказуемый — и не всегда в хорошем смысле слова. Он может закрыть перед носом дверь или сказать, что все кончено, как-нибудь так, чтобы Стах не попытался — возразить.

Он цокает и звонит еще. А если Тим где-то в гостях? Вдруг никого нет? Стах не хочет возвращаться домой — во-первых, ни с чем, во-вторых, в целом — возвращаться. Ему даже кажется, что он ушел — надолго.

Наконец, дверь открывается. Немного, на щель. Тим смотрит на Стаха непроницаемо. Тот достает на свет оранжевый брелок и, всучив, прячет руку обратно в карман.

— Это... на твои ключи. Чтобы больше не терялись. Я обещал. Думал отдать... до того, как...

Стах застывает, и дверь немного шире отворяется: Тим ее отпускает, щупает пальцами пушистую птицу с виноватым притихшим видом. И Стаха почти прорывает всеми последними неделями:

— До того, как что?..

Тим поднимает взгляд, прижимает к горлу руку, как будто оно болит. Стах отворачивается и ковыряет треснувший бетон носком ботинка. Говорит:

— Я тебе пытался писать, но у меня не вышло. Без фигни. Даже не знаю, как к тебе обратиться. Друг, не друг, так...

В подъезде голос становится какой-то до одури громкий, с дурацким эхом. Стоишь, как на площади, и изливаешь душу... Так себе номер.

— Тебя оставили? Ты так и не сказал, — пытается — тщетно. Усмехается на тишину: — И не скажешь? Ладно. Здорово. Класс. С наступающим.

Стах сбегает по лестнице с чувством, что колено разрезали скальпелем — и оно сейчас вывалится наружу, и нога сложится, как треснувшая пополам палка. Никогда такого не ощущал во время ссор с кем бы то ни было. Тим, блин, во всех отношениях особенный. Чтоб ему пусто было.

— Оставили... — тихий голос падает откуда-то сверху.

Стах оборачивается на лестнице. Смотрит снизу вверх несколько секунд.

Тим не смотрит.

Стах медленно поднимается обратно, опять замирает у двери. Вроде и не открытой, вроде и не закрытой. Гонят, не гонят — разобрать не может. В подвешенном состоянии он ждет приговора, но приговора не наступает.