Ретроспектива падения

Глава 17. Неопределенная степень занятности

I

Стах сидит за столом, ковыряет бежевые полоски подушечкой пальца — ногти у него коротко подстрижены. Отдирает от крыла. И только потому, что рука Тима попадает на глаза, клеит на тыльную сторону его ладони. Сколько помещается. Помещается три штуки. Приглаживает. Похлопывает — ободряюще. Усмехается:

— Ну, расскажи, Котофей, как ты до этого додумался.

Тим показывает указательный палец с глубокой, вымытой до основания, царапиной: как если бы кожу распороли, но кровь не потекла. Заключает:

— Бумагой порезался.

Стах разглядывает палец, сдерживая смех.

Он откручивает крышку от тюбика, промазывает Илу рану ватной палочкой. Сосредоточившись, перестает быть колючим, но сохраняет дьявольщину в глазах. Может, потому, что щурится — по-лисьи. Скрепляет крыло с корпусом и держит. Считает про себя.

— Там еще посыпались? Давай их тоже. Заодно.

II

Тим притащил с кухни табурет, уселся рядом. Наблюдает, подперев рукой голову. Усыпленный или, скорее, попавший под гипноз чужой работы, спрашивает лениво:

— Ты давно этим занимаешься?

— Четыре года.

— Долго делать один?

— Не могу перестать, пока не закончу. Так что выходит недолго. Месяц или два.

Тим странно смотрит. Не мигая. Но Стах не замечает, слишком увлеченный делом. Тим берет в руки Ил. Недолго держит. Наверное, он успел рассмотреть каждый в подробностях, особенно этот, потому что нашел спрятанные под крылом вензеля инициалов «А. Л.», интересуется:

— Лофицкий — это мамы или папы?

— Матери.

— Ты вторую фамилию не пишешь?..

Стах усмехается. Тим вспоминает:

— И Соколов тебя зовет одной.

— Да. Он сказал: одна на выбор, а то я — слишком длинный, и ему запарно обращаться. На самом деле, остальные учителя отцовской зовут. Потому что отец там учился. И его отец. И мой брат.

— Это который Сергей?..

— Ты даже помнишь? — усмехается.