Правда лжеца

4.

—Думаешь, Мия — гей? — неожиданно спрашивает Сакуса во время обеда. Комори давится брокколи.

— Я... что? — Ты думаешь, он гей? — повторяет он, как будто это был самый обычный разговор. — Э-э... — начинает Комори. Он кладёт вилку и цепляет руки в замок. — Я… до меня доходили кое-какие слухи, но я не знаю, правдивы ли они. Сакуса что-то мямлит, глядя в пустоту. Комори понимает, что он ходит по тонкому льду, но все равно решается спросить:
— А что, разве… он, ну, тебе нравится, что ли? Сакуса не смотрит на него с отвращением, не начинает яростно отрицать этого, он даже, кажется, не удивлён вопросом. Комори наклоняет голову и думает: «Это что-то новенькое».

— Нет, — наконец произносит Сакуса, как будто немного подумав. — Я не.… Я думаю...
— Так ты думаешь? Между ними повисает долгое молчание, пока они продолжают есть свой ланч.
— А как ты думаешь, можно ли ненавидеть кого-то настолько сильно, что тебе хочется заняться с ним сексом?

На этот раз Комори реально поперхнулся едой. Несколько рисовых зёрен летят на стол, и Сакуса, заметно поморщившись, отстраняется.

— Чувак, — бормочет Комори. — Какого чёрта?

Сакуса продолжает смотреть на него с невозмутимым выражением лица, как будто это не было чем-то странным. Комори не думал, что такой разговор между ними когда-нибудь произойдёт.

— Что? — спрашивает Сакуса, он искренне смущён и слегка недоволен.
— Это, ну, так… ничего?
— Нет, нет, это… — Комори колеблется. — Это определённо прикольно. Я просто не ожидал, что мое воображение решит подкинуть мне картинку тебя и его… Сакуса съёживается.

— Прости.

После этого они молчат ещё дольше. Комори думает о том, как испуганно выглядел Сакуса в ту ночь, когда он совершил каминг-аут. Наверное, это был первый и последний раз, когда Киёми произнес это вслух. Ему также кажется, что это был первый раз, когда его кузен плакал при нем. Он смотрит на Сакусу, сидящего перед ним. Тот ест куриную грудку так, как будто он только что не говорил о желании заняться сексом с Мией Ацуму. Это был какой-то абсурд. Комори полагал, что такие мысли у Киёми во многом связаны с тем, что время в тренировочном лагере будет самым долгим промежутком в его жизни, провёденным вдали от родителей. Добавьте к этому факт того, кто будет его соседом по комнате в течение следующих четырех дней. Комори даже представить себе не мог, каково это — жить, зная, кто ты, и не имея возможности ничего с этим поделать. Комори жалел, что не смог сказать ему в ту ночь: