Убитые небом

Небо 35. Рай падёт.

Когда настал конец света, мы ещё даже не были рождены. Тот ужас от гибели родного дома довелось испытать нашим родителям лишь однажды. А мы испытываем это каждый день. Мы бездомны. Наше пристанище — глаза ближнего. Конечно же, если они не голубого цвета. Конечно же, если они не голубые и у тебя. Мы привыкли терять собственный дом. Мы привыкли терять ближних. Снова и снова, как на бесконечной тропе, усыпанной гвоздями и пеплом. Мы теряем их…

Я ясно ощущала, что людей возле меня становится всё меньше, но почему-то было и обратное чувство. Чем меньше их оставалось, тем сильнее я чувствовала свой «дом», находясь рядом с ними.

«Я дома…» — проговаривал я каждый день на протяжении почти месяца, когда заходила к Айдену в палату.
«Я дома…» — думала я каждый раз, когда созванивалась с Бартом или видела его воочию, когда он гостил у дикаря. В такие дни, если мы собирались втроём, я была особенно счастлива.

Барт нашёл себе убежище — у каких-то знакомых с круглосуточным патрулированием и горой оружия, которое уж точно не предаст. Каждый день он звал меня к себе под предлогом «ты будешь в безопасности», а я каждый день отказывалась под предлогом «я не могу оставить ЕГО». Заходил он редко. После того, что Джош сделал с Адом, Барт наконец полностью осознал ситуацию и перестал без повода высовываться из своего укрытия без охраны. Он сильно стремился чем-то помочь, но единственное, что было в его силах — время от времени присылать мне деньги, чтобы меня не аннулировали за штрафы и чтобы я не умерла от голода.

С Мирандой мы стали видеться чаще после того самого дня, когда она попросила прийти поговорить. И на это была самая ужасная причина из всех.

— Расскажешь мне, что случилось? — спросила я, когда молчание начало резать уши.
Мы сидели в её комнате. Её пустой и мёртвой комнате… По тому, что в люльке не слышался детский плачь, я поняла — Эбби ещё не вернулась из больницы. Но по тому, что Миранда сказала дальше, я поняла, что она больше и не вернётся.

— Эбби… — горько выдавила она из себя.
Я была уверена, что она заплачет. Она ведь всегда так делала, когда было трудно говорить или когда на неё повышали голос. Но ее лицо даже не дрогнуло. Холодная, безэмоциональная, она напоминала мне статую. Отстранённым взглядом уставилась на детскую кроватку и даже не моргала, а её лицо не выдавало никаких чувств ни во время молчания, ни во время монолога.
— Я потеряла её.