Взрослый

26. Бороться

Лишь дураки влюбляются в заранее начертанную обречённость - и она буквально кричала нам об этом. Кричала с самого начала. Кричала о том, что самостоятельно Богдану сложно будет вытягивать себя из ямы
нищеты. Кричала о том, что по итогу всё построенное упадёт - фундамент не удержит, на нём сэкономили.

Он боялся разочаровать меня. Я боялась, что он не вынесет постоянного напряжения. И осознавать можно только со слезами - впервые за долгое время он смог расслабиться, попав под движущийся трамвай.

Наши отношения совсем недавно были раем - и сейчас они превратились в поле боя, где Богдан воюет за свою жизнь.

Я пуста. Разбита. Выжита из собственных мыслей. Вырыта для меня могила - двухместная, которую пророчат Богдану за моей спиной. Все. Даже отец (когда видит, что моя выдержка крепка).

Но я продолжаю надеяться на Бога и дарить ему свою преданность - никогда больше моя ладонь, ощутившая запах истинной любви и потери, не дотронется до чужой.

Часами папа подготавливал меня. Пытался внушить, что летальный исход - вполне реален. Смотрел на меня, чуть не плача. Возможно, где- то мельком видел себя в более юном возрасте. Наблюдал за невидимой нитью нарастающей слабости во мне. Рассказывал о предстоящей операции. Шанс - три процента. И из этих трёх процентов - два с половиной я ставлю на Бога. Оставшееся - на врачей.

Папе нужно находиться в Киеве. Следить за проектом. Но он здесь. Не оставляет меня. И постоянно пытается успокоить, якобы моё бездействие в данной ситуации - героические поступки. Ведь я немощна перед обстоятельствами.

Бездействовать из-за страха ошибиться - грех. Грех даже для атеистов. Грех для всех.

- У него нога была тёплая, - говорю я, избегая зрительного контакта - боюсь расплакаться в который раз, а видеть мои слёзы для отца удар ниже пояса.

- Тёплая? Я знаю, милая. Но... Это симптомы гангрены, понимаешь?

- Понимаю.

Теплота в данном случае враг, заносящий его, меня - нас всех - в темноту - длинную, с множеством стоящих пассажиров и в миг вспотевшем от уведенного водителем, темноту.

Водитель включил аварийное торможение. Но Богдан не сумел
отбежать. Не успел. Не увидел. Не избежал. Не в состоянии больше молчать намерено. Только из-за аварии.

***

Я не выдержу. Я устала бороться. Я сломлена. И я больше не вижу выхода.

Около десяти часов я сидела в приёмной. Ждала. Молилась. Воскрешала его из мёртвых силой мысли.

Ногу пришлось отрезать слишком коротко. Пока что остаток ноги оголён - открытое мясо просто ежедневно обрабатывают и прикрывают повязкой. Сейчас папа не пускает меня к Богдану, но сам периодически остаётся с ним - беззащитным, лежащим без сознания, с отрубленной - словно топором для зарубки свиней - левой ногой.

Я ничего не понимаю, но из отрывков папиных фраз боюсь, что у Богдана не работает желудок, отказала почка и он не в состоянии самостоятельно дышать.

Не представляла, что я - железная, не из меди, дерева, бархата, - а из стали. Как и моя вера. Как и моя надежда. Как и моя любовь. Но сталь эта вымученная, металл обрушивается как низкие потолки сожженной квартиры. В карты проигрываю. В долги влезаю. Ищу место на заполненном кладбище. Беру под залог кредит.

Самосохранение отключилось. Саморазрушение опомнилось и заменило собой поздний завтрак.

Загадываю. Подброшу монетку. Боюсь, что ухмыляющийся орёл будет стоит Богдану жизнью. Способ монетки - удел слабовольных.

Прокручиваю, что будет с его матерью. Как сильно она возненавидит меня - ту, которую он любил. Я себя ненавижу. Тоже. В разы сильнее, чем возможно другим.

Лучше бы ничего не было. Ни моря. Ни Одессы. Ни откровений по ночам. Ни
ссор. Ни примирений. Ни поцелуев. Ни компромиссов. Ни меня. Лучше бы он уехал со своими друзьями.

Лучше бы меня изнасиловали и подожгли где-то за городом в поле. Но первое и второе в связке - слишком трусливо.

Уже тысячный раз оплакиваю своего обделённого милостью возлюбленного. Единственный раз захожу в реанимацию. Смотрю на ногу - на остаток, точнее. Отрезали с корнем. Будто не цветок - ненавистный сорняк. Множество трубок. Боюсь что-нибудь задеть, опрокинуть, сломать. Осторожно снимаю цепочку с крестом с шеи и наматываю ему браслетом на руку.

В ломбарде принимают поддержанные украшения, но души - отнюдь.

Я не в силах идти дальше. Я не справлюсь. И я думала, что не справлюсь.