Первый снег со вкусом утраты.

В ожидании пули.

От лица Эрика Лима ~
Я...Я еще никогда не видел на столько морально убитых людей. Все еще Ник, все еще дышит и сердце качает кровь. Не гниет, но и не живет.
Пустая капсула, что еле движется, почти не говорит, а огонь в глазах замело вечной пургой, такой холодной и бездушной.
После встречи с матерью, он пришел в сознание, его посещал психолог, но пока все без толку.

Когда его выписали, я привез его к себе. Лекарства, чай с медом и ромашкой, молочная каша, фруктовое пюре, витамины, было его рационом.
Кукла, которую если не кормить – не поест. Кукла, которую, если не помыть – не помоется. И так во всем.
Бывало, когда я снова укладывал его спать, не выдерживал, склонялся над ним и умолял вымолвить лишь слово, но на меня лишь смотрели пустые, спокойные серые глаза. Та страшная, такая громкая тишина гуляла по всей квартире и сбивал ее лишь один голос живой души – мой.
Время тянулось медленно, но все еще не останавливалось. Наступило 20 ноября, похороны Дол. Прохлада скользнуло под одеяло, одарив не самым приятным ощущением. Завернувшись по плотнее в плед, я зашагал в зал проведать Ника. Таблетки, которые выписывал ему психиатр обеспечивали сон, но я не сказал бы, что они очень хорошо влияют на организм, одно лечат другое – калечат. И лечат ли вообще?
Звон ложки в кружке давит на виски, а запах кофе и утренней прохлады дает ясность всему происходящему.
Заварив кашу, я аккуратно начинаю будить Ника.
  – Ник, вставай. – аккуратно потрясывая за плечо, шепчу я.
Темные ресницы дрогнули, а веки пробивались сквозь тяжесть и вот безжизненные глаза снова взглянули на меня.
– Мгм. – хриплый, сонный голос прогремел в ответ.
Спустя какое-то время, не услышав никакого шуршания постели, я предпринял еще одну попытку поднять его тело с постели.
Утро сменил день. Сборы на похороны шли не очень спешно. Надев свой костюм, я начал помогать одеваться Николасу.
– Давай, Ник, нужно собираться. – сказал я будто пустому месту, никаких телодвижений в ответ, ни одна мышца на лице не дрогнула, видимо, даже не собиралась...
Надев рубашку на Ника, застегивал пуговицы с мыслями о том, когда же ему станет легче. А что если...Больше никогда?
Эти мысли не покидали мою голову и по дороге на кладбище.
Чёрные туфли потонули в небольшой прослойке снега, как только я вышел из машины и продолжали покрываться кристаллами льда. Снег, будто флёр, припорошил цветы, фотографию, гроб, чёрную массу живых и фарфоровую куколку, что лежала среди цветов.
Так робко мои глаза гуляют по фотографии Дол с чёрной лентой ... На ней она такая, счастливая, а глаза горят и в них пылает жизнь ярче солнца.
Всю речь о Долорес, я пытаюсь пропускать мимо ушей, но и это не помогло.
Правым ухом я слышу звук заряда пистолета и чувствую ледяное дуло у виска.  Глаза забегали, дрожь взяла контроль, во рту пересохло.
Сглатывая комок в горле, перевожу взгляд на опасность -это истерика приложила палец на курок и ждёт последнего указания.
Смотреть на лица людей тоже было страшно... Заплаканные глаза, чьи-то рыдания, а кто-то и вовсе смотрит на это до жути апатично, будто в этих людях нет самой концепции сострадания, привязанности.
Кажется, вот оно, нажатие на курок. Я успокаиваю свою мать, поглаживая ее по спине и вижу как Ник подходит к своей мертвой невесте, сплетает их пальцы вместе. Мое сердце стало лампадой, что сумбурно металось, угрожая погаснуть.
Николас будто начал просыпаться от долгого, черно-белого сна. Его глаза глядели на мир уже не так отстраненно и холодно, а меж бровей будто появилась морщинка. Он робко прикоснулся к ней, а я все еще держал мать за дрожащие плечи и не сводил взгляд с болезненной до горечи во рту картины.
Его ладонь мягко легла на ледяную щеку, а большой палец скользнул по ее мертвой губе.
Выстрел. Слезы размыли объектив, а затем скатились ручейком по щекам, где их встретил рукав пиджака.
Холод по всему телу немного заставлял оставаться в сознании, но когда Ника оттолкнули от тела Дол, волна ярости накрыла с головой. Ринувшись бежать, меня схватили чьи-то очень теплые и сильные руки.
– Эрик, тише! – это был голос отца, его руки пытались утешить мой пыл, но во мне бушевал огонь несправедливости.
– Ты! Николас, это все ты, ты убил мою дочь! Кха- кха. - кричала Клар Эванс – Умри! – продолжила она не человеческим голосом, толкая Ника в плечи, колотя его усталыми руками, в то время как ее муж пытается ее утихомирить.
Моя мама подбежала на помощь Николосу, уводя его от Клэр, а затем крепко сжимает его в объятьях, утыкается в плечо и рыдает.
Мои ноги подкашивает, а губы сводит в кривую улыбку, я начал рыдать как ребенок, лицезрев как робко Ник сжал мою мать в объятья.
Отец придерживал меня и слегка прихлопывал по плечу, пока я всхлипывал как дитятко, утирая слезы рукавом.