Аспид [J.H.]

Глава 10

Мне пришлось провести в больнице три недели. Потребовалось несколько операций, чтобы восстановить лицо. Кости и кожу сшивали заново, чтобы вернуть мне прежний облик. От закрытой черепно-мозговой травмы у меня началась сильная мигрень, которая не прекращалась даже после принятия обезболивающего. Я постоянно чувствовала боль. Она циркулировала внутри вместе с кровью, отдавалась в глазах, висках и порой была такой сильной, что я едва соображала, где я и кто я.
Не знаю, что в итоге страшнее: смерть – или лишиться всего, чем я жила.
Я потеряла веру в Бога. Раньше в моей жизни не было ни одного дня, когда я не возносила бы Ему молитвы. А Он не помог мне в тот один-единственный раз, когда я так в Нем нуждалась. Я больше не смогу играть на пианино. Играть так, как раньше, – виртуозно и чисто. Правая рука не зажила полностью даже после гипса: к трем пальцам из пяти так и не вернулась чувствительность. И наконец – моя любовь к Джошу – всего за одну ночь она перестала существовать. Он даже не попытался защитить меня от гнева моего отца…
Я потеряла все.
Но за все это время я не проронила ни одной слезы и не сказала ни слова. Ни полицейским, ни репортерам, ни врачам. Ни Рейчел, что рыдала надо мной, бормоча свои бессмысленные молитвы; ни братьям, что клялись уничтожить Ричардсов; ни отцу, что деловито обсуждал с врачами мое лечение, сосредоточенно слушая и заботливо кивая. Решила, что больше ни с кем не стану говорить и не стану давать показания.
Я слишком боялась за свою жизнь, чтобы сказать правду. Но оговорить Ричардсов и доставить отцу это удовольствие – было еще хуже, чем страх смерти.
Только один раз мне захотелось выговориться и поплакать на чужой груди, пока боль не отпустит: когда Джейден Хосслер приехал навестить меня.
Он выглядел ужасно. Красные глаза, серое лицо, словно он не спал много дней, щетина на лице, мятая рубашка. Помню, он сел рядом и спросил, как я. Я подняла большой палец вверх. Хотела дать знак, что я более-менее, а получилось наоборот, потому что с пальца был сорван ноготь и выглядел он просто жутко. Я тут же спрятала руку. Джейден взял мою ладонь и развернул ее, вглядываясь. Потом хрипло сказал, что передвинул пианино в гостиную. Что теперь, когда я вернусь в его квартиру, я смогу играть, глядя в окно на город. Я покачала головой. Сжала перед ним руку в кулак, показывая, что, как бы сильно я ни старалась, три пальца на правой руке больше не могут двигаться. Он все понял.
– Прости, что не успел, – сказал он, пытаясь успокоить сбитое дыхание. Его душили эмоции, гнев, злость. – Я связался с Джованой и убедил ее, что Ричардси затеяли очень опасную игру. Она должна была помочь тебе вернуться домой, но Джош не позволил ей. Я жалею, что потерял время, пытаясь договориться с ними. Буду жалеть до конца жизни. Слова никогда не будут так же убедительны, как пули…
Я помотала головой, молчаливо возражая. Прикоснулась к его щеке, заглянула в глаза, положила руки на плечи. Как же мне хотелось возразить ему, поспорить! Слова всегда лучше, чем пули! А разговор, пусть и плохой, – всегда лучше, чем пролитая кровь. Каждая капля крови питает бога смерти. Он уже раздулся от крови, как пиявка, но ему все мало и мало. И никогда не будет достаточно.
Я обняла Джейдена. Он привлек меня к себе, склонившись надо мной. Потом отстранился и поцеловал меня в лоб. Словно давно хотел этого, давно хотел прикоснуться ко мне губами, но вот только сейчас пришло время.
Как жаль, что он не поцеловал меня раньше. Например, в ту ночь, когда я играла для него, а он смотрел.
Если б он оцеловал меня тогда, то сейчас я бы лежала не на этой больничной койке, а скорей всего, в его постели, на его груди. Мы бы пили вино, и я бы играла ему мелодии, сидя перед пианино в его рубашке на голое тело.
Судьба не швырнула бы меня Джошу Ричардсу, как котенка бультерьеру. Я бы не пыталась примирить непримиримое: огонь и воду, лето и зиму, солнце и мрак. И я бы не заплатила за это так дорого…
                                  * * *
Мое возвращение домой решили отпраздновать с размахом. Родня по отцовской и материнской линии, кузены и кузины, с которыми я не горела желанием увидеться. Гора подарков для меня, которые мне не хотелось открывать. Роскошный ужин, огромный стол, скатерти из египетского хлопка, дорогое вино – праздник, на который я предпочла бы не приходить.
Вызванные на дом визажист и парикмахер уложили мои волосы, покрыли лицо толстым слоем косметики и завили ресницы. Маникюрша нарастила мне ногти взамен сломанных и сделала безупречный французский маникюр. Швее пришлось перешивать купленное для меня платье: оно висело на мне мешком.
Я не могла отделаться от мысли, что я – покойник, которого некростилисты украшают перед похоронами. Накладывают косметику и маскируют те места, где сшивали кожу. Чтобы родным, провожающим мертвеца в последний путь, не пришлось волноваться и испытывать неприятные эмоции. Чтобы последнее, что они увидели, была безупречная пудра, красивые локоны и пышные кружева.
А ведь Кристи и в самом деле больше нет. Она умерла в том лесу, среди мха и папоротников. Лисы съели то, что осталось. Трава проросла сквозь кости. А в глазнице черепа поселилась маленькая ядовитая змея. Она похожа на шнурок из металлических нитей, но капли ее яда хватит, чтобы убить войско…
– Может быть, у вас есть какие-то пожелания? – услужливо спросила парикмахер, раскладывая передо мной журналы. – Я могу сделать вам стрижку, высветлить пряди, уложить ваши волосы как угодно…
Я только головой помотала.
Потом мой взгляд упал на портрет в журнале, на котором была запечатлена брюнетка с ледяным взглядом и длинными иссиня-черными волосами, завитыми в небрежные локоны. Она напоминала мне Джовану Ричардс, и еще Йеннифер из Венгерберга, и еще, глядя на нее, я почему-то вспомнила о ведьмах, Хеллоуине и черной магии. Эта брюнетка словно олицетворяла собой все, что ненавидел мой отец.
Я коснулась руки парикмахерши, указала на портрет модели в журнале, а потом – на свои волосы.
– Вы уверены, мисс? У вас такой красивый, благородный блонд! Многие девушки мечтают добиться такого оттенка. И к тому же черный цвет подчеркнет бледность вашего лица. А если вы захотите вернуть прядям исходный цвет, то поможет только магия или придется отращивать их снова несколько лет.
Я только усмехнулась в ответ. Даже не уверена, что у меня есть эти несколько лет. Хакери не живут так долго.
                                   * * *
Если бы отец мог испепелять взглядом, я бы первая превратилась в уголь.
Рейчел охнула, когда увидела меня спускающейся по лестнице в гостиную.
На мгновение умолкли гости, когда узнали во мне Кристи Хакер, которая в детстве была кудрявой и рыжеволосой бестией, потом с Божьей помощью волосы сами собой распрямились и приобрели чистый золотистый оттенок, а теперь, не иначе как под влиянием депрессии, бедняжка выкрасила их в цвет воронова крыла. Да еще и платье надела в тон – угольно-черный сатин, холодный и невесомый, как сумерки.
Джейден Хосслер, который только-только вошел в гостиную, остановился, словно молнией пораженный. Не узнал меня. Потом взял два бокала с шампанским и, не сводя с меня глаз, зашагал ко мне навстречу.
– Если бы я знал, что сюда прибудет сама Королева ночи, то не посмел бы опаздывать. Ты потрясающе выглядишь. С возвращением домой, – проговорил он тихо. Так, чтобы услышала только я.
Я улыбнулась и взяла его под руку. Хосслер оценил мой новый оттенок волос и мой образ. И Рейчел не скажет мне ничего плохого. А мнение остальных – да пусть в задницу его себе засунут.
Когда всех пригласили к столу, я поняла, что совсем не хочу есть. За все то время, что я находилась в больнице, организм отвык от еды. Врачи перед выпиской настаивали, что мне нужно начинать есть и без питания я не смогу поправиться, однако от одного запаха еды меня выворачивало наизнанку.
Но еще больше меня мутило от людей. От их раздражающей суеты и бессмысленных разговоров.
– Ричардси пожалеют! Они заплатят! Бог их проклянет! Они не уйдут безнаказанными! – клокотала сидящая рядом с отцом моя двоюродная тетка Шинейд.
Сколько себя помню, она никогда не отличалась тактом, а суетливостью напоминала курицу, которой только отрубили голову: все эти прыжки, беготня, хлопанье крыльями кого угодно могли свести с ума. И черт бы с ней, но разговор подхватили другие. На головы Ричардсов посыпались проклятия и пожелания сдохнуть в муках. Даже малютка Агнес вытерла пальчики о платье и объявила: «Ричардсом – смерть». И почему-то именно ее слова – слова ребенка, который еще в куклы играет, – привели меня в ужас. Ведь она не понимает, о чем говорит. Что ей рисует ее воображение в эту минуту? Монстров? Инопланетян с плотоядной дырой вместо рта? А что, если они люди, Агнес? Такие же люди, как мы с тобой. И неужели ты уже позабыла, как играла с Джошем Ричардсом и восхищалась его прекрасной Дикси?
Я смотрела в тарелку, не решаясь поднять глаза. Отец сидел напротив, и одно его присутствие приводило меня в ужас. Один его взгляд мог заставить меня панически бежать из гостиной прочь.
– Мы не знаем, кто сделал это, – вмешался в разговор Винни. – И пока Кристи снова не заговорит, нельзя делать выводы.
– Кто же еще мог сделать это? – возразил мой отец. – Тем более у нас есть свидетельства того, что Джош Ричардс в ту ночь был замечен недалеко от того места, где нашли Кристи. Не так ли, Джейден?
Я почувствовала, как кровь отливает от лица. Как потеют ладони и кишки сжимаются в один тугой узел. Отец лгал, бессовестно и с совершенно ровным лицом. И просил Хосслера подыграть ему на радость гостям.
Я вскинула на Джейдена глаза и увидела, что он смотрит на меня. Его взгляд был прикован ко мне, и он пытался рассмотреть во мне что-то. Правду. Правду о том, что случилось той ночью.
– Джейден? – повторил мой отец. – Я говорю о тех документах, что вы дали мне сегодняшним утром.
– О каких документах? – спросил Хосслер, и по его голосу я поняла, что он раздражен. Верней, он в ярости от того, что отец пытался сделать из него идиота. Не было никаких бумаг. Не было никаких доказательств того, что это был Джош Ричардс. Не было ничего, кроме непомерного желания моего отца в очередной раз посмеяться надо мной.
Я поднялась из-за стола, едва сдерживая слезы. Мне нельзя плакать, иначе я не смогу остановиться. Иначе мое сердце не выдержит всей этой несправедливости и разорвется. Я вышла из гостиной, хотя отец окликнул меня, и его оклик был отнюдь не ласковым. В ту секунду меня настигла мысль, что он не успокоится, пока не уничтожит меня. Что я буду служить или ему, или царству червей. Что я буду играть по его правилам или…
Или моя игра закончится раньше времени.
Я быстро вышла в сад и огляделась. Обволакивающее покрывало сумерек уже легло на землю. На кобальтово-синем небе созрела первая звезда. Ветер тронул прядь моих волос, как флиртующий парень, которому не терпится сделать меня своей. Мир был безумно красив в эту тихую меланхоличную минуту. И внезапно я ощутила себя лишней в этом мире. Ошибка, нелепость, брак. Овца, полюбившая волка. Хакер, не пожелавшая воевать с Ричардсами. Коварный аспид в голубином гнезде…
Позади меня хрустнула ветка. Я слишком поздно заметила преследователя. Резко развернулась, инстинктивно сжав руки в кулаки.
– Это я, – сказал Джейден, медленно подходя ближе. – Просто хотел убедиться, что с тобой все в порядке. За столом ты выглядела испуганной.
Он подошел ближе и протянул мне кусок торта на блюдце. Я взяла блюдце, хотя есть не хотелось.
– Хочешь пройтись? – спросил он.
Я кивнула, взяла его под руку, и мы вдвоем побрели по садовой аллее, прочь, в темноту. Все что угодно, лишь бы не возвращаться в дом. Легкое чувство ностальгии вошло в сердце: когда-то давно мы с Хосслером уже прогуливались по этому самому саду в мой день рождения. Тогда же я узнала, что он детектив и работает на моего отца, и ужасно разозлилась на него. Помню, как бежала за ним чуть ли не до самой парковки, чтобы высказать ему все, что я о нем думаю. Наивная дурочка, мечтающая о мире во всем мире и презирающая тех, кто становится на тропу войны.
Теперь все это казалось забавным, даже смешным. Что, если никто из нас не заслуживает быть спасенным? Никто из нас не заслуживает такой милости, как примирение и прощение. Что если все мы – и Ричардси, и Хакери – носим внутри столько ненависти, злобы и жестокости, что Бог хочет лишь одного – нашей смерти? Что, если мир станет только лучше, когда все мы сгнием в земле?
Должно быть, Хосслер думал о том же, потому что внезапно спросил:
– Все еще мечтаешь примирить ваши семейства?
Мы сели у фонтана, я откусила кусок торта и помотала головой. Примирение – волшебный единорог, которого видят только шизофреники и слишком впечатлительные дети.
– Почему? – спросил он. – Ведь не Ричардси сделали это с тобой.
Я вскинула на него глаза, панически озираясь. Откуда он знает?! Как понял?
– Все просто, – тут же пояснил Джейден, заметив мой испуг. – После возвращения из больницы ты ведешь себя так, словно кто-то держит тебя под прицелом и может убить в любой момент. Боишься своей тени и выглядишь так, как будто находишься не среди семьи, а среди врагов… Это были не Ричардст. Это был твой отец. Так?
Джейден был хорошим психологом. Замечал вещи, которые ускользали от других. И, должно быть, давно понял, что во всей этой истории, приключившейся со мной, что-то нечисто.
– Просто кивни. Тебе не обязательно что-то говорить, – снова попросил он и коснулся моей щеки.
И это прикосновение, нежное и осторожное – милость, которую я совершенно не ждала, – заставило мое сердце пропустить удар. Все то хорошее, что я знала о Хосслере и чувствовала рядом с ним, было словно многократно помножено этим прикосновением. Я прижала его ладонь к своему лицу и закрыла глаза. Удивительное дело – контраст: после всей той жестокости, что я пережила, его руки были словно обещанием рая.
И я кивнула. Я призналась. Не смогла солгать.
Хосслер помог мне подняться на ноги, набросил свою куртку мне на плечи и, глядя в глаза, сказал:
– Ты не можешь оставаться с ним под одной крышей. Я могу забрать тебя туда, где будет спокойно и безопасно. Взамен мне ничего не надо. Просто скажи, что ты согласна, ну или кивни, и я заберу тебя отсюда.
Земля словно ушла из-под ног. Уши заложило. Я вцепилась в его плечи так крепко, словно Хосслер вот-вот мог исчезнуть. Он предлагал мне безопасность. И это было самое соблазнительное предложение из всех, что мне когда-либо делали.
Я открыла рот, набрала воздух в легкие и хриплым, срывающимся голосом произнесла:
– Когда?
                                  * * *
Я уехала с ним ту же ночь. Вернулась в дом, только чтобы обнять напоследок Винни, Реджи и Рейчел.
– Джейден отнес тебе сладкое? – спросила она. – Этот торт я сама испекла.
Я кивнула и сжала ее в объятиях.
– Он мне нравится, – сказала она. – Мое сердце подсказывает, что он парень что надо.
Мне интересно, что ты скажешь о нем завтра, Рейчел. Когда узнаешь, что я сбежала с ним и больше не вернусь.
Отец окликнул меня, когда я поднималась по ступенькам в свою комнату. Моя спина одеревенела от одного его голоса.
– Спокойной ночи, Кристи, – сказал он, подходя ближе. – Увидимся завтра. И будь добра, свяжись завтра с парикмахершей и попроси ее вернуть твоим волосам пристойный вид. Моей дочери не подобает выглядеть, как ведьме на шабаше.
Я даже голову не повернула. Усмехнулась про себя мысли, что скорее обрею голову налысо. И еще завтра я буду так далеко отсюда, насколько это только возможно.
Я взяла с собой только куртку и лекарства, что прописал врач. Оглядела напоследок свою комнату и хотела было прочесть молитву и попросить Бога позаботиться о Рейчел и Агнес, но остановила себя. Господь не услышит. Как не услышал мои крики о помощи. Потом я подошла к книжной полке и сняла с нее книгу, в которой все эти годы хранила письмо от Джоша. Я часто доставала его, чтобы перечитать. Сейчас же просто вынула и разорвала на мелкие кусочки. Все равно в нем не было ни капли правды…
Джейден ждал меня в машине, сразу за воротами.
– Все окей? Как ты? – спросил он, как только я захлопнула дверь и машина рванула с места.
– Странно, – сипло ответила я. – Как будто все это происходит не со мной. А я просто стою и смотрю на это со стороны.
– Это защитная реакция. То, что надо в этой ситуации.
– Что теперь? – спросила я, теряя голос от внезапно накатившего на меня ужаса неопределенности.
– Ты голодна? У меня дома нет ничего, кроме вина. Хочешь, заедем куда-нибудь и возьмем еду навынос?
– Мне хватит вина, – буркнула я.
– О да. – Джейден тихо рассмеялся и включил музыку.
«Мой замок сравняли с землей за одну лишь ночь.
Я сглупила и на перестрелку взяла только нож.
Мою корону отняли, но, знаешь, мне все равно…» – пела какая-то певица, чье имя я так и не смогла вспомнить.
– Тебе все-таки надо поесть, – сказал Хосслер.
Мы заехали в небольшой ресторан, заказали и забрали оттуда свой ужин и приехали к Джейдену.
Его квартира внезапно показалась мне лучшим местом на земле. Здесь было уютно, тихо, никто не задавал вопросов и не требовал ответов. Здесь не было страшно. Здесь я не должна была сидеть за одним столом с тем, кто чуть не убил меня. Здесь был тот, кому можно довериться.
Я смотрела, как он хлопочет на кухне, закатав рукава рубашки, и впервые за долгое время чувствовала себя так спокойно и счастливо, словно наконец оказалась… дома. Ддейден поставил на стол тарелки. Ужин в его компании показался мне в сто раз аппетитней того, что был на празднике в мою честь.
– Что мне делать дальше? – спросила я.
– У меня есть дом на юго-западе Ирландии, в графстве Керри. Дальше только Исландия. Ты можешь там укрыться, пока все не разрешится. Берег Атлантического океана, живописное место, овечки на зеленых лугах… Надеюсь, ты любишь овечек.
– Просто обожаю, – ответила я.
– Прекрасно. Моя сестра живет неподалеку и поможет тебе обустроиться. Обычно она занята своим домом, живописью и клиентами, для которых проектирует интерьеры, поэтому не будет слишком тебя беспокоить. Если, конечно, не проникнется к тебе симпатией. В таком случае готовься отбиваться от нее.
– Я уже люблю ее, – усмехнулась я.
– Не спеши, – рассмеялся он. – Имя у нее, конечно, ангельское, но зато она обладает удивительным даром сводить людей с ума своей энергией и оптимизмом.
– Энергия и оптимизм – это то, что мне надо. Как ее зовут? – Я уже была заинтригована.
– София. Но все зовут ее просто Софи.
– Джей и Софи. Мне нравятся ваши имена… Ваша семья тоже была религиозной?
– О да… Тот особый тип религиозности, когда ты каждое воскресенье протираешь штаны в церкви, а после мессы сразу идешь в бар через дорогу и напиваешься там до чертиков, – улыбнулся он.
– У тебя имя архангела, между прочим.
– Я не большой знаток Библии, но об архангеле Джей наслышан, – усмехнулся Хосслер.
– Нас всех тоже назвали по христианским мотивам. Винни– в честь третьего сына Адама и Евы, от которых берет начало род человеческий. Реджи – в честь архангела Микаэля. Мое имя означает «христианка», а имя Агнес – «ягненок».
– Прямо божественный отряд.
– Не то слово, – усмехнулась я.
– Хочешь бокал вина? – спросил он, покончив с посудой и захлопнув посудомойку.
– Только если составишь мне компанию.
Джейден открыл бутылку, разлил вино и протянул мне бокал. Я отпила глоток и сдвинула брови. Оно пахло черными ягодами и какими-то ароматными цветами. На вкус было слегка сладким и медово-терпким. Алкоголя я не почувствовала вообще, до того сильным был аромат.
– Это точно вино, а не нектар богов? Покажи бутылку.
Джейден поставил на стол бутылку, и я сощурилась, изучая старую пожелтевшую этикетку.
– Бургундское «Домен Леруа» семидесятого года? – усмехнулась я. – Ну естественно, что же нам еще пить, как не вино за несколько сотен… а повод какой?
– О, поводов у нас предостаточно, – ответил Хосслер. – Например, ты жива, говоришь и даже шутишь.
Я отсалютовала ему и чокнулась с ним бокалом.
– Должно быть, мой отец платит тебе целое состояние, если ты так разбрасываешься деньгами. Ничего, подожди завтрашнего дня, когда ты останешься без работы, – вздохнула я. – А возможно, даже приобретешь нового врага. Я хорошо знаю своего отца, Джейден. Он не из тех, кто прощает людям неповиновение. Знаешь, только сейчас до меня дошло, что я подставила тебя, когда согласилась сбежать.
– Не волнуйся. У твоего отца сейчас есть более важные проблемы, чем ты или я. Джош Ричардс, например, который все еще не нашел свою жену…
Боль и обида снова шевельнулись внутри при одном упоминании его имени, но я не позволила этим чувствам завладеть мной. Джош не заслуживает, чтобы я даже просто думала о нем…
– И который не успокоится, пока не отомстит, – добавил Хосслер.
Я сделала глоток вина и откинула голову на спинку дивана.
– Никогда не думала, что скажу это, но… целиком и полностью разделяю его план. Пусть приступает.
– Правда? А как же мир во всем мире? – улыбнулся Хосслер, хотя взгляд остался серьезным.
– Как оказалось, мир – это иллюзия, за которой бегают только дети, идеалисты и идиоты. Теперь я хочу другого: чтобы никто и никогда не смел похищать меня и обращаться со мной как с вещью. Хочу перестать быть пешкой, которую все используют, как хотят. Хочу, чтобы мои враги думали триста раз, прежде чем сделать ход против меня. А лучше, чтобы они все были мертвы! И наконец – чтобы мой отец заплатил за все, что сделал со мной. Как только я встану на ноги, как только наберусь сил, он пожалеет, что поднял на меня руку.
Джейден не ответил, но мне показалось, что он разочарован.
– Месть пьянит круче наркотиков, но, как и наркотики, она еще никого не делала счастливым, – наконец сказал он.
Я встала с дивана, подошла к окну и уставилась в темноту. Город напоминал россыпь мерцающей магической пыли на ладони великана. Мне всегда нравилась ночь. Но теперь, после всего случившегося, я начала испытывать тревогу, глядя во мрак.
– А кто сказал, что люди должны стремиться к счастью? – пожала плечами я. – Нет, на этот раз я выбираю месть. Это мое единственное желание, которое я хочу исполнить. Больше у меня ничего внутри нет. И больше я ничего не хочу. Вообще ничего. Эта ненависть – мой источник энергии. Забери их – и я мертва.
Джейден смотрел на меня так пристально, словно я была опасным пришельцем, который ему вот-вот полруки откусит. Я видела его отражение в стекле. Наверное, пытался сопоставить образ той меня, которую он знал, и образ того человека, каким я стала.
– Есть множество других вещей, ради которых стоит жить. И однажды ты о них вспомнишь.
– И что же это за вещи? Любовь? – фыркнула я, разворачиваясь и заглядывая ему в глаза. – Величие природы? Детишки, бегающие вокруг? Вместе стареть, любуясь на звезды, и прочая херня?
Хосслер пожал плечами.
– Вообще-то я имел в виду секс. И гамбургеры.
Я не выдержала и рассмеялась. Ну и дела, всего пятнадцать минут назад мне хотелось мести и больше ничего. А теперь я хочу… ну как минимум гамбургер.
– Ладно, представь, что ты отомстила всем врагам и при одном упоминании твоего имени они марают подгузники. Что дальше? – спросил он.
– Как только мы с отцом расквитаемся, я уйду в монастырь.
Джейден рассмеялся, но заметив, что я абсолютно серьезна, пробормотал:
– Ты шутишь…
– Не хочу иметь ничего общего с бренной жизнью, с людьми, их интригами, ненавистью друг к другу и жаждой уничтожать все вокруг, – продолжила я. – Хакери и Ричардси многому меня научили, а именно: не пытайся остановить войну между водой и пламенем. Либо утонешь, либо сгоришь.
– Для того, чтобы не иметь ничего общего с людьми, не обязательно уходить в монастырь. Можно просто поселиться на острове, откреститься от интернета и кабельного и целыми днями играть в «солитера».
– Боже, как банально, – закатила глаза я.
– Как будто монастырь – не банально. Молишься, псалмы поешь и делаешь вид, что проживать жизнь в четырех стенах – это нормально. Ты создана для другого и прекрасно знаешь это.
– Угу. Для секса и гамбургеров? – хмыкнула я.
– Да хотя бы. Секса, гамбургеров, чтобы бегать в бикини по пляжу, пить «Пинаколаду» с зонтиком, играть на гитаре, красить волосы в разные цвета, есть кексы с марихуаной в баре на Тенерифе, сделать татуировку на заднице, носиться на машине с опущенными окнами, визжать на аттракционах, плакать над грустными фильмами, смеяться над своими юношескими фотографиями, петь караоке в три часа ночи…
Он подлил нам вина и продолжил:
– Это не все. Еще снимать дурацкие видео в «ТикТоке», собирать деньги на спасение белуг, ходить на вечеринки в бесстыдно коротких платьях, написать книгу, открыть выставку карикатур в городской галерее, слушать Лану Дель Рей в саду в гамаке, подставляя лицо летнему солнцу, покупать дорогие туфли, пить дешевое вино, печь по утрам блинчики тому придурку, которому повезет стать твоим парнем, возлюбленным…
Джейден чокнулся со мной бокалом и, видя, что я не спешу его перебивать и слушаю, как зачарованная, закончил:
– Смотреть с ним перед сном стендапы Рики Джервейса, объедаясь мороженым, проводить каждое лето на берегу океана, завести пять собак, выучить все созвездия на небе, купить сноуборд и коньки, прыгать со своими детьми на батуте, печь баклажаны на гриле… Подожди, – он возвел глаза к потолку, – я забыл кое-что очень важное. Что-то очень, очень важное… Ах да, пончики из Offbeat. Пальчики оближешь.
Пару секунд я просто смотрела на его лицо, задыхаясь то ли от внезапной сентиментальности, то ли от раздражения. Захотелось ответить что-то резкое, что-то вроде «Это список из журнала “Гламур” для тех, у кого кризис среднего возраста?»
Но хватило духу признать, что мой сарказм будет всего лишь защитной реакцией. В сказанных мне словах было слишком много эмоций, жизни и страсти. Это был «список счастья», а в счастье я больше не верила.
Змеям оно не нужно. Змеям нужно, чтобы на них просто не наступали.
– Мне нравится то, каким ты видишь мир, – наконец сказала я. – Жаль, что я вижу его иным…
– Каким видишь его ты? – спросил он.
– Гладиаторской ареной, где выживает самый сильный и жестокий. Где льется кровь, хрустят кости, юные и красивые расстаются с жизнью, а те, кто мог бы остановить это, хлопают в ладоши и орут «еще!». Где человеческая жизнь ничего не стоит. Где смеются над тем, у кого мягкое сердце и чистая 0-совесть. Где все можно купить и продать, а за то, что якобы не продается, нужно просто предложить больше – и оно твое. Где человек, мечтающий о мире и любви, в итоге оъъъъъъъъъъъказывается искалеченным и изуродованным… – Я отвернулась, пряча лицо.
– Ты по-прежнему красива, Кристи.
– На моем лице такой слой косметики, что родную кожу придется откапывать лопатой. Сегодня перед сном я смою все это, и завтра утром ты не узнаешь меня. Синяки еще не везде сошли и кожа местами желто-фиолетовая. Правый глаз до сих пор не полностью открылся, без косметики это будет видно. И еще следы от швов на лице. Их постарались сделать незаметными, но…
Голос предал меня, и я замолчала, утерла рукавом нос. Джейден шагнул ко мне, откинул волосы с моего плеча и заставил повернуться. Его руки обняли меня, обвили меня. Было странно стоять к нему так близко, но эта близость не вызывала дискомфорт. Наоборот – чувство покоя.
– Дурочка, ты слышишь, что я тебе говорю? Ты по-прежнему красива, и дело не в косметике. Ты едва выжила, но до сих пор можешь улыбаться. Ты прошла через ад, но по-прежнему переживаешь о том, как выглядишь. Тебя чуть не убили, но сегодня ты пьешь вино и даже немного шутишь. Тебе должно быть на все плевать, но ты все же переживаешь о моем благосостоянии и боишься, что я обеднею, если открою еще одну бутылку вина. Ты должна всех ненавидеть, но ты уже любишь мою сестру. Ты по-настоящему красива, потому что до сих пор способна на все это.
Я обняла его в ответ, черпая энергию в его близости. Мне нужны были эти слова, мне нужны были эти прикосновения, чтобы снова почувствовать себя живой. Чтобы чувство, что я никто и ничто, оставило меня хотя бы на минуту. Чтобы мир хотя бы на мгновение перестал быть таким, каким видела его я, и стал таким, каким его видел Хосслер.
Он в ту ночь уступил мне свою спальню, сам лег на диване в гостиной. Одолжил мне одну из своих футболок, в которую я с удовольствием переоделась, так как вечернее платье, сшитое из жесткого, холодного полиэстера, больше напоминало орудие пыток, чем одежду, а пижаму из отцовского дома я не взяла. Моя голова утонула в подушке, и я закрыла глаза. Во всем мире – во всем огромном мире – сейчас не было иного места, в котором я бы хотела оказаться.