прикоснувшиеся к солнцу

15

Энни проверяет, как сидят ремни, хлопает себя по карманам, проверяя, на месте ли кольцо, и натыкается на цепочку с маленьким кулончиком в виде полумесяца. Она смотрит на него заторможенно, словно видит впервые, чуть поджимает губы и убирает обратно в карман. Судьба смеется над ней, подкидывая в такой неподходящий момент все то, что осталось в прошедшем дне.

Энни покидает корпус, целенаправленно идет к стене, где ее уже ждет Бертольд, и старается не думать о том, что даже сквозь куртку чувствует, как украшение жжет кожу.

***

848 год.

Весна наступила стремительно, стоило морозам ослабнуть, и кадеты вернулись в родной корпус. Энни неторопливо шла позади всех по тающему снегу, тот угрюмо хлюпал под сапогами, нагоняя на девушку тоску. Сегодня был ее день рождения — самый отвратительный день в году. Отец всегда скупо поздравлял ее, но обязательно дарил какую-нибудь ерунду, но даже такой мелочи она неосознанно радовалась, потому что больше ничего хорошего в этот день не случалось. Погода из года в год стояла отвратительная — моросящий дождь и туман, словно небо лило по ней слезы. Кроме того, родные родители отказались от нее, подкинули под ворота приюта и даже записки не оставили, и если бы не человек, ставший семьей, ее судьба могла сложиться гораздо хуже.

Энни не замечает, что Армин замедляет шаг, равняется с ней. И только негромкое покашливание привлекает ее внимание. Вот всегда он так — подкрадывается совсем тихо, как бы невзначай. Они возвращаются из города, сегодня был первый выходной, после того, как пытка в зимнем корпусе закончилась, и абсолютно каждый решил: этот день стоит провести подальше от армейских стен. Энни не стала исключением, Саша вместе с Имир и Кристой утащили ее за собой, и они весь день проторчали в первой попавшейся таверне.

Леонхарт идет еще медленнее, чувствует, что паренек хочет ей что-то сказать. Он лезет в карман куртки и достает… цепочку? Девушка хмурится, рассматривая поблескивающее в тусклых лучах солнца украшение.

— Я… слышал, что у тебя сегодня день рождения… — его голос звучит приглушенно, чтобы их больше никто не мог услышать.
— Откуда ты…
— Райнер упомянул… ну… я не хотел подслушивать, честно, просто… так вышло, — запинаясь произносит он и протягивает подарок, улыбается, но на нее не смотрит.

Энни берет цепочку, подносит ближе к лицу, гладит большим пальцем кулон — совсем небольшой, но красивый. Ей никогда не дарили ничего подобного, и поэтому сердце замирает на какой-то миг, всего лишь на секунду, и губы трогает скромная улыбка.

— В армии запрещены украшения.
— Д-да, я знаю, но… он мне чем-то напомнил тебя…

Энни не понимает, как кусочек железа мог напомнить ее, но ей все равно приятно.

— В общем, с днем рождения, — шепчет Армин, заливаясь краской, и не признается, что оббегал весь рынок в поисках подходящего подарка для нее.

850 год.

Энни почти с сожалением смотрит на пробегающих мимо в панике гражданских, те бегут, не разбирая дороги, падают и затаптывают друг друга, истошные крики заглушают все звуки. Энни сглатывает и устремляет взгляд на дыру в стене, сквозь которую уже прорываются первые вечно-голодные титаны, широко раскрывающие свои вонючие пасти. Она срывается с места вперед к центральной части города, видит первого титана, цепляется за его спину, маневр — и кусок плоти с дымящейся шеи летит вниз. Ее потряхивает от бегущего по венам адреналина, одно дело быть в форме титана — быть неуязвимой и защищенной, другое — собственноручно рубить их шеи, пока тебя не сожрали.

Энни пытается не думать, пытается отключить все чувства, но страх — такой редкий, сейчас так явственно цепляется за пятки, придавливая к земле. Она проклинает план Райнера, проклинает Бертольда, проломившего стену, и весь мир, что погружается в хаос. В голове набатом стучит мысль, что с Армином? Девушка трясет головой, сжимает зубы до противного скрежета и едва не попадает в пасть чудовища, лишь чудом успев сменить траекторию полета.

В поле зрения появляется Райнер, рубит тому титану шею и следуют за ней. Они оказываются на одной из крыш, где собрались выжившие сослуживцы. Газа в баллоне остается катастрофически мало, она чувствует себя загнанной в ловушку, саранчой, что безжалостно давила ботинком в детстве. Энни оглядывается, замечает светлую макушку. Армин сидит в самом углу, вжимаясь спиной в холодный камень. Его взгляд — до тошноты пустой, безжизненный. Даже с расстояния видно, как его трясет, а бледность кожи слепит, отчего тугой ком застревает в горле. Но он был… живой. Это и пугало, и обнадеживало. Она выдохнула, обращаясь к Райнеру.

— Что дальше?
— Подождем, пока все соберутся.
— Бесполезно, — подает голос Марко, он смотрит вперед не моргая, — нам не выбраться из города живыми. Я знал, что могу умереть, но ради чего… я должен умирать?

Ей нечего ему сказать, она может лишь крепче сжать рукояти клинков, зажмуриться на долю секунды, чтобы взять себя в руки. Отступать слишком поздно, она причастна к смерти сослуживцев, и ей никогда не смыть этот грех.

— Энни, — зовет ее Микаса, подбегая, — я понимаю, что происходит, но ты не видела Эрена?
— Нет, не видела, да и до стены никто не добрался.
— Армин вон там, — Райнер показывает на Арлерта, и девушка бросается к нему.

Энни хочет оглохнуть, лишь бы не слышать, как дрожит его голос, ослепнуть, чтобы не видеть, как по лицу градом текут слезы, пока он перечисляет имена павших. Еще вчера этот мальчишка смеялся с ней, держал за руку, а сейчас… сейчас он потерял лучшего друга, потерял часть себя. Внутренности выворачивает, но она держится, чтобы не проблеваться прямо здесь.

Решимость Микасы пугает, как и ее потухший взгляд. В голове не укладывается, как смерть дорогого человека, может изменить тебя. Наверное, если бы Армин погиб, с ней было бы тоже самое.

— … если, не сражаться — не победить.

Ее слова звучат, как приговор, и Энни вспоминает, почему стоит на этой крыше. Она должна бороться, она должна вернуться домой, даже если придется идти по головам, поэтому когда Армин пытается подойти к ней, отходит на другой конец крыши, выдыхает и бросается вперед к своей цели.