прикоснувшиеся к солнцу

16

Мне снится старый друг,
который стал врагом,
но снится не врагом,
а тем же самым другом.

Трупы. Трупы. Трупы… Энни едва сдерживает рвотные позывы, задыхаясь смертным ядом, помогая врачам перетаскивать тела. В глазах рябит от луж крови, от обглоданных конечностей, от вывалившихся внутренностей. Ее трясет, выворачивает. Одежда давно испачкалась, пропиталась кровью погибших, ей кажется, что темная жидкость уже въелась под кожу так глубоко, что вовек не отмыть, не оттереть. Энни прислоняется к стене и съезжает по ней, снимает перчатки, голова кружится, становится ватной.

— Простите… простите меня… — шепчет, как в бреду, не замечая, что из глаз текут слезы. Она не хотела, не хотела, чтобы так вышло, не хотела, чтобы Марко погиб…

Энни смотрит на свои дрожащие руки, на чистые пальцы и ладони, и видит лишь спекшиеся сгустки крови, слышит истошные, полные мольбы, вопли Марко, чувствует, как дергается его тело, пока она снимает с него УПМ, путаясь в застежках под грозным приказом Райнера, закрывает глаза… и жестко трет кожу платком, пока та не начинает адски гореть.

Чужая рука на плече заставляет рефлекторно вздрогнуть, схватить за кисть и вывернуть конечность до характерного хруста. Пелена перед глазами спадает, и Энни видит скорчившееся лицо Бертольда.

— Извини, — испуганно шепчет Лернхарт и отходит назад.
— Все нормально, — он потирает ноющую кисть, — ты в порядке? Мне показалось…
— Тебе показалось, — отвечает Энни сухо и отворачивается, — что с Райнером?

Бертольд мнется с ответом, не находит, что сказать, и девушка его понимает. Браун заигрался, настолько вжился в роль солдата, что свихнулся, забыв, кто он есть на самом деле. Они в полной заднице на проклятом острове среди горы трупов. Эрен оказался титаном, сама мысль была абсурдной, но факт оставался фактом. Судя по всему он сам не знал о своих способностях, но… как? Как так вышло, что именно этот мальчишка заполучил силу Атакующего? Голова разрывалась от душащих мыслей, наслаивающихся друг на друга. Энни не знала, что делать дальше. Она. Просто. Ничего. Не. Знала.

— Мы что-нибудь обязательно придумаем, — успокаивает ее Бертольд, пытается улыбнуться, — и вернемся домой.

Энни смотрит на него с надеждой, скупо кивает в ответ, даже не представляя, что ее ждет впереди, и позволяет парню крепко себя обнять.

***

Энни видит Армина ровно через неделю на общем сборе, они стоят рядом, близко, непозволительно близко. Девушке кажется, что она не видела его целую вечность. Рука дрожит, хочет по привычке коснуться его пальцев, сжать их, почувствовать тепло, но теперь, после всех ее грехов, это непозволительная роскошь, поэтому Лернхарт убирает руки за спину и устремляет пустой взгляд на лежащий на столе УПМ.

Армин не видит, чувствует ее желание, сглатывает, когда она, распрямив плечи, скрещивает руки за спиной. Ему стыдно, что за это время он почти не вспомнил о ней. Жизнь с каждым днем подкидывала все больше проблем и загадок, забивших его мысли. Эрен оказался титаном, Эрена едва не казнили, Эрен едва не погиб, пока он пускал сопли, как девчонка. От самого себя было невыносимо тошно, Армин не мог простить себе собственную слабость, бесполезность. Он поклялся идти за другом в огонь и воду, поклялся всегда быть рядом, поддерживать, поклялся отдать жизнь, не раздумывая, он поклялся всем, и не смог сдержать ни одной клятвы.

Арлерту кажется, что в помещении слишком душно, и он вот-вот грохнется в обморок, особенно, когда понимает, что у Энни… Нет, не-е-е-т, этого не может быть. У Энни не мог оказаться УПМ Марко, Энни не могла прикончить двух титанов, которых исследовала Ханджи, ей просто незачем это делать, это же Энни… его Энни, но на боковине отчетливо проглядывается зазубрина точь-в-точь, как на УПМ Марко.

— Сделавший это всем сердцем ненавидит титанов, — произносит Конни, вырывая его из раздумий.
— Но в перспективе нашим врагам это только на руку, убийца считает, что его поступок праведная месть, это лишь очередная палка нам в колеса.
— Я не слишком-то умен, а потому поддерживаю их, я был абсолютно уверен, что пойду в разведку, пока в самом деле не взглянул в глаза титану, не хотел бы я смотреть туда снова.

Армин его понимал, Армин не хотел снова встретиться с этими обезумевшими тварями с выпученными глазами, но, видимо, его судьба уже давно предрешена. Он отдал душу Эрену и его мечтам, а сердце… самым ледяным, но самым прекрасным глазам на свете.

— Эй, Энни, а ты, что думаешь? — интересуется Конни, — даже Жан решился пойти в разведку.
— Что… Жан? — Удивляется Арлерт, совсем потерявший связующую нить с миром.
— Мне плевать, — ее голос звучит ровно.

Он почти забыл, каково это… слушать ее.

— Выходит, пойдешь в военную полицию, возможно, и мне стоит попробовать себя, — неуверенно произносит Конни.
— Вот скажи, — Арлерт замирает внутри, поворачивается к ней, но девушка смотрит вперед и продолжает также спокойно говорить, — если прикажут сдохнуть, ты перережешь себе глотку?
— Что за вопрос? Конечно, нет.
— Тогда лучше иметь свою голову на плечах. Армин, — обращается она уже к нему, и сердце глухо ухает в груди, — а ты, что скажешь?
— Ну… я… готов отдать жизнь по приказу, если буду уверен, что ей стоит пожертвовать. Умирать никто не хочет.
— Ясно, — коротко и сухо, оттого режет где-то под ребрами, — ты уже все решил.
— Честно говоря, я решил с самого начала…
— Серьезно, Армин? — спрашивает Конни, — и ты туда же?
— Ты слабак, но не робкого десятка, — говорит девушка, раньше она часто повторяла ему эту фразу, подбадривая столь странным для всех, но не для него, способом.
— С-спасибо, — губы невольно трогает улыбка, будто они вернулись назад, к самому началу, — знаешь, Энни, ты — хороший человек.

Еще одна фраза, что была обронена одним безмятежным солнечным днем на берегу журчащей реки.

***

849 год.

Энни сидела на примятой траве, прислонившись спиной к стволу дерева и обнимая себя за коленки. Увидев ее, Армин спрятал небольшой букет из полевых цветов за спину, и ускорил шаг, едва не поскользнувшись на склоне. Он знал, что всегда найдет ее в этом месте.

— С каких пор ты прогуливаешь тренировки? — Спросила девушка, заинтересованно склонив голову вбок.
— Тренировки уже закончились, — ответил Армин и присел на колени, — это… тебе.

Энни уставилась на протянутый букет, как на диковинную вещицу, но взяла его в руки, осторожно поднесла к лицу и понюхала. Со стороны это выглядело забавно, потому Арлерт не смог сдержать улыбки, сравнивая девушку с милым ребенком.

— Спасибо, — поблагодарила  его девушка и похлопала по траве рядом, приглашая присесть, — как прошла тренировка?
— Меня снова побили, — удрученно ответил он.

Несмотря на то, что Энни занималась с ним дополнительно раз в неделю, сильных результатов это не дало, отчего маячившая на горизонте депрессия приветливо махала ручкой. Меньше, чем через год обучение закончится, а он остался все тем же Армином.

— Хочешь, проведем спарринг?

Арлерт отрицательно качает головой, заостряя внимание на водяной глади, и негромко спрашивает:

— Энни, почему… я?
— Я могу задать тот же вопрос. Вокруг тебя много девчонок красивее и разговорчивее меня, — на последних словах ее голос становится совсем приглушенным.
— Не смотрю я на других девчонок, — бормочет Армин в ответ и начинает щипать траву возле себя. Энни ворвалась в его жизнь стремительно, как стихийное бедствие, и прочно пустила корни в сердце, у него даже не возникало мысли, что все могло сложиться иначе.
— Армин, — зовет она его, и когда он поворачивает голову, хватает пальцами за подбородок, притягивает к себе и целует, выбивая весь воздух из легких. Каждый ее поцелуй, как первый — головокружительный, смущающий, но такой правильный, живительный, что проще дезертировать из армии, чем оторваться от ее губ.

Но Энни медленно отстраняется, утыкается носом в цветы, вдыхая их сладко-медовый аромат. Если бы Армин умел рисовать, то непременно бы запечетлил этот момент на холсте, используя все изобилие и сочность красок, однако, все, что ему остается — выжечь этот момент в памяти.

— Мне с тобой комфортно, — внезапно говорит она, — я могу быть собой.
— Что это… значит?

Энни смотрит ему в глаза — пристально, задумчиво, но не вдается в объяснения, касается подушечками пальцев лепестков ромашки и говорит:

— То и значит.