Французский поцелуй | P. M.

Глава 5

Кому: Оливии Олифант <bananaelephant@femmefilmfreak.net>
От кого: Ребекка Сондервик
<rebeccasandwichfreebiemail.com>
Тема: Не оборачивайся, но...
  ...нижний правый угол твоей кровати не подвернут. ХА! Спорим, что обернулась. А теперь прекрати разглаживать невидимые морщинки. Серьезно. Ну, и как тебе Ле Академе дю Фраунч? Красавчики есть? Кстати, о красавчиках. Угадай, с кем у меня общая математика?? С Дрю! Он покрасился в черный и проколол губу. И он просто каллипига (смотри в словаре, лентяйка). Я сижу на прежнем месте за ленчем, но без тебя не то. Не считая этой чертовой Аманды. Она продолжает все время трясти волосами, и клянусь, я слышу, как ты напеваешь рекламу «ТРЕСемме». Я выбью себе глаза фигуркой Дарта Мола, если она будет сидеть с нами каждый день. Между прочим, твоя мама наняла меня нянчить Джона после школы, так что я пойду. Не хочу, чтобы он умер в мою смену.
Предательница. Возвращайся домой.
Ребекка
  P.S. Завтра объявят лидеров секций в группе. Пожелай мне удачи. Если мою должность отдадут Кевину Куиггли, то я выбью глаза ЕМУ.
Каллипига. Совершенные формы ягодиц. Мило, Ребекка.

Моя лучшая подруга одержима словами. Одно из ее самый дорогих приобретений — Оксфордский словарь английского языка, который она купила за бесценок два года назад на дворовой распродаже. Этот словарь состоит из двадцати томов, и дает не только определение слов, но и их происхождение. Ребекка всегда кидается умными словечками в разговоре, потому что любит смотреть, как люди приходят в недоумение и делают вид, что понимают сказанное. Я уже давным-давно научилась не притворяться, что понимаю о чем она говорит. Реббека все время демонстрирует мне свою энциклопедичность.
Так вот, Ребекка собирает слова и, очевидно, забирает мою жизнь.
Поверить не могу, что мама наняла ее приглядывать за Джоном. Я знаю, что подруга — лучший выбор, так как мы всегда нянчили Джонни вместе, но все же. Странно, что она там одна, без меня. И странно, что она говорит с моей мамой, в то время как я застряла здесь, на другом конце света. Затем она сообщит мне, что получила дополнительную работу в кинотеатре.
Говоря о кинотеатре. Алекс мне до сих пор ничего не прислал. Конечно, я не ждала, что он будет писать мне каждый день или даже неделю, но... между нами ведь что-то было. Я имею в виду, мы целовались. Теперь они — какими бы не были эти отношения — кончились, раз я здесь?
Настоящее имя Алекса — Александр, но он так не любит когда его зовут полным именем, поэтому откликается на Алекса. У него потрясающие зеленые глаза и отпадные бакенбарды. Мы оба правши, любим продающийся в торговых палатках ненастоящий сыр начос и ненавидим актера Кьюба М. Гудинга-младшего. Я запала на Алекса с первого рабочего дня, когда он засунул голову под автомат ICEE и стал жадно пить прямо из крана, что заставил меня рассмеяться. До конца смены Алекс проходил с сине-малиновым ртом.
Не каждый решится показать синие зубы. Но поверьте мне, Алекс может.
Я проверяю входную корреспонденцию – на всякий случай – но все по-старому. Несколько часов я сижу перед экраном компьютера в ожидании, когда Ребекка вернется из школы. Я рада, что она отправила мне письмо. По какой-то причине я хотела, чтобы она написала первой. Возможно, я желала, чтобы она думала, что я здесь так счастлива и занята, что у меня даже нет времени черкануть строчки. На самом деле мне грустно и одиноко.
И голодно. Мой минихолодильник пуст.
Я поужинала в кафетерии, но снова не стала становиться в очередь — лишь набила желудок еще большим количеством хлеба, от которого нет сытости. Возможно, утром Мурмаер снова закажет для меня завтрак. Или Авани; уверена, она меня выручит.
Я отвечаю Бекки, рассказываю о моих новых знакомых, сумасшедшем кафетерии с едой ресторанного качества и гигантском Пантеоне по пути. Я не удерживаюсь и описываю Мурмаера, упоминаю, как на физике он склонился над Авани, чтобы одолжить у меня ручку как раз в тот момент, как профессор Уэйкфилд распределял пары на лабораторные. Учитель подумал, что мы сидим рядом, и теперь Мурмаер – мой партнер по лабораторкам на ВЕСЬ ГОД.
Самое замечательное, что случилось со мной за весь день.
Я также рассказываю Ребекке о таинственном уроке по жизненным навыкам, Ла Ви, потому что мы все лето потратили на догадки. (Я: «Стопудово, будем обсуждать Большой взрыв и смысл жизни». Бекки: «Подруга, вас будут учить техникам правильного дыхания и как преобразовать еду в энергию».) Но сегодня мы лишь сидели паиньками и делали домашку.
Жаль.
Я убила время за чтением первой заданной книги. И ничего себе. Теперь-то до меня окончательно дошло, что я во Франции. Поскольку в «Как вода для шоколада» есть секс. МНОГО секса. Из-за женского желания буквально разгорается пожар в доме, а затем солдат бросает на лошадь обнаженную девушку, и они занимаются любовью прямо на скаку. В Библейском поясе такое не разрешат. Распутней «Алой буквы» мы ничего не читали.
Я обязана рассказать Ребекке об этой книге.
Письмо я заканчиваю почти к полуночи, но в коридоре до сих пор шумно. У десяти и одинадцатиклассников больше свободы, так как теоретически мы достаточно зрелы, чтобы знать, что с ней делать. Я-то да, но у меня серьезные сомнения относительно моих одноклассников. У парня напротив уже целая пирамида пивных банок у двери, потому что в Париже шестнадцатилетним разрешено пить пиво и вино. А с восемнадцати можно напитки и покрепче.
Не то, чтобы я не видела, что здесь творится.
Интересно, а когда мама подписывалась на все это, она представляла, что я могу наклюкаться на законных основаниях. Она выглядела достаточно удивленной, когда упомянули семинары по жизненным навыкам, и вечером за ужином мне прочитали длинную лекцию об ответственности. Но я не собираюсь напиваться. Мне всегда казалось, что пиво пахнет как моча.
В приемной сидят несколько работников на полставки, но в общежитии проживает только один смотритель. Его зовут Гриффин, и его комната находится на первом этаже. Он учится в аспирантуре где-то в университете неподалеку. США должно быть ему хорошенько приплачивает.
Гриффину где-то двадцать с хвостиком, он очень высокий и бледнокожий. На словах звучит дико, но на самом деле выглядит красиво. Он учтивый и похож на парня, из которого выйдет хороший слушатель, но голос у него человека ответственного. Весь его вид словно говорит «со мной шутки плохи». Мои родители полюбили его. А еще рядом с его дверью лежит чашка презервативов.
Интересно, а это родители видели.
Девяти- и десятиклассники живут в другом здании. В комнатах живут не по одному, этажи разделены на мужские и женские, и тонны воспитателей. Также у них введен комендантский час. У нас его нет. Мы только должны расписываться в журнале всякий раз, когда приходим и уходим ночью — пусть Гриффин знает, что мы все еще живы. Да. Уверена, здесь никто и никогда не использует в своих интересах эту высокую степень безопасности.
Я ковыляю в туалет. Занимаю свое место в очередь — она вечна, даже в полночь — позади Анджелина, девочки, которая напала на Мурмаера во время завтрака. Она ухмыляется, приметив мои выцветшие джинсы и винтажную оранжевую футболку.
Не знала, что она живет на моем этаже. Супер.
Мы храним молчание. Я вожу пальцами по цветочному узору на обоях. Дом Ламберт — специфическая смесь парижской изысканности и подростковой практичности. Хрустальные светильники освещают коридоры золотистым жаром, но в спальнях гудят флуоресцентные лампы. Полы из глянцевой древесины, но коврики на них - промышленная штамповка. Вестибюль украшают свежие цветы и лампы Тиффани, но вместо кресел противные диванчики для двоих, а столы изрезаны инициалами и неприличными словами.
— Значит, ты новый Брэндон, — говорит Анджелина.
— Чего?
— Брэндон. Номер двадцать пять. Его выгнали из школы в прошлом году; учитель нашел кокс в его рюкзаке. — Она снова смотрит на меня и хмурит брови. — Так, откуда ты?
Я понимаю, о чем в действительности она спрашивает. Она хочет знать, почему на его освободившееся место выбрали кого-то как я.
— Атланта.
— О! — говорит она. Как будто это объясняет мою полнейшую и беспросветную провинциальность. Только с этим у нее просчет. Атланта — один из самых больших городов в Америке.
— Ты так мило щебетала с Мурмаером за завтраком.
— Гм.
Я представляю для нее угрозу?
— Но я бы не раскатывала губу на твоем месте, — продолжает она. — Даже с таким милым личиком, ты его не уведешь. Они будут вместе навечно.
Это был комплимент? Или нет? Ее акценты начинают действовать мне на нервы. (Мои нервы.)
Анджелина преувеличенно зевает.
— Интересная прическа.
Я застенчиво касаюсь полоски.
— Спасибо. Подруга мелировала.
Бекки добавила толстую прядку к моим темно-каштановым волосам только на прошлой неделе. Обычно я убираю ее за правое ухо, но сегодня вечером она стянута в конском хвосте.
— Тебе нравится? — спрашивает она. Типичная стервенская речь из разряда «ты отстой».
Я опускаю руку.
— Да. Поэтому я ее и ношу.
— Знаешь, я бы на такое не решилась. Ты похожа на скунса.
— По крайней мере, от нее не воняет как от некоторых. — Позади меня появляется Несса. Она навещала Авани; я слышала их приглушенные голоса сквозь стены.
— Восхитительные духи, Анджела. В следующий раз надушись еще сильнее. Вдруг тебя еще не унюхали в Лондоне.
Анджелина огрызается:
— Хорошие очки.
— Не отрицаю, — невозмутимо отвечает Несса, но я замечаю, что она задета. Ее ногти чёрного цвета, как и оправа очков и волосы.
Несса поворачивается ко мне:
— Я живу на два этажа выше, комнате 601. Заходи, если что-нибудь понравится. Увидимся на завтраке.
Значит, она меня не ненавидит! Или возможно она просто больше ненавидит Анджелину. Так или иначе, я благодарна и кричу до свидания ее удаляющейся фигуре. Она махает рукой и сталкивается с Гриффином у лестницы. Он приближается к нам в своей тихой дружелюбной манере.
— Ложитесь спать, леди?
Анжелина сладко улыбается:
— Конечно.
— Вот и славно. Твой первый день прошел хорошо, Оливия?
Так непривычно, что здесь все уже знают твое имя.
— Да. Спасибо, Гриф.
Он кивает, как будто я сказала что-то стоящее размышления, желает нам спокойной ночи и идет к парням, которые болтают в другом конце коридора.
— Ненавижу, когда он так делает, — жалуется Анджелина.
— Что?
— Нянчится с нами. Придурок.
Дверь ванной открывается, и крошечная девушка проскакивает мимо Анджелины, которая стоит словно Королева Порога. Девочка должно быть одиннадцатиклассница. Не помню, чтобы видела ее во время урока английского.
— Боже, тебя там что, прорвало? — спрашивает Анджелина. Бледная кожа девушки становится розовой.
— Она просто сходила в туалет, — говорю я.
Анджелина скользит по плитке — пушистые фиолетовые тапочки шлепают по пяткам — и с грохотом захлопывает дверь.
— Думаешь, мне не пофиг, скунсик?