Французский поцелуй | P. M.

Глава 45

— Какого чёрта ты здесь делаешь? Боже, Мурмаер! Ты напугал меня до чёртиков.
Он приседает на корточки, хватаясь за перила, выглядя более взбудораженным, чем когда-либо.
— Зачем ты пошла вниз? — резко спрашивает он.
— Я пыталась помочь. Услышала крик. Подумала, что возможно, кто-то ранен.
Его бледная кожа густо краснеет.
— Нет. Я не ранен.
— Что ты здесь делаешь? — снова спрашиваю я, но он молчит. — По крайней мере позволь мне помочь.
Он встаёт, и его ноги дрожат как у ягнёнка.
— Всё хорошо.
— Нет. С тобой определённо что-то не в порядке. Дай мне руку.
Мурмаер сопротивляется, но я хватаю его и начинаю вести вниз.
— Постой. — Он смотрит вверх и сглатывает. — Я хочу увидеть вершину.
Я одариваю ему взглядом, который, надеюсь, выражает весь скепсис.
— Конечно.
— Нет, — говорит он с новой решимостью. — Я хочу увидеть вершину.
— Прекрасно, пойдём.
Выпускаю его ладонь.
Он просто стоит. Я снова беру его за руку.
— Ну же.
Наш подъём болезненный и медленный. Я благодарна, что за нами никого нет. Мы
не говорим, но Мурмаер до боли сжимает мои пальцы.
— Почти у цели. Ты справляешься, прекрасно справляешься.
— Зат... молчи.
Наверное, стоит столкнуть его с лестницы.
Наконец мы достигаем вершины. Я отпускаю его ладонь, и Мурмаер падает. Я даю ему несколько минут отдышаться. — Ты в порядке?
— Да, — жалко произносит он.
Я не знаю, что делать. Я застряла на крошечной крыше в центре Парижа с моим лучшим другом, который боится высоты и очевидно сильно сердится на меня. И я понятия не имею, почему он здесь.
Сажусь, перевожу взгляд на речные суда и спрашиваю в третий раз:
— Что ты здесь делаешь?
Он делает глубокий вдох.
— Я пришёл за тобой.
— И как же ты узнал, что я здесь?
— Просто увидел. — Он делает паузу. — Я пришёл загадать желание, стоял на точке ноль, и увидел, что ты входишь в башню. Позвал тебя по имени, и ты оглянулась, но не увидела меня.
— И ты просто решил... подняться? — Я сомневаюсь, несмотря на очевидные доказательства. Должно быть, ему понадобилась сверхчеловеческая сила, чтобы преодолеть первый лестничный пролёт в одиночку.
— Пришлось. Я не мог ждать, когда ты спустишься, больше не мог. Я должен был видеть тебя немедленно. Я должен знать...
Он замолкает, и у меня учащается пульс.
Что, что, что?
— Почему ты соврала мне?
Вопрос застаёт меня врасплох. Не этого я ожидала. Никакой надежды. Мурмаер всё ещё сидит на крыше, но вперил взгляд в меня. Его карие глаза огромны и печальны. Я смущена.
— Прости, я не знаю о чём...
— Ноябрь. Блинная. Я спросил тебя, говорили мы о чём-либо странном тем вечером, когда я приволокся пьяным в твою комнату. Говорил ли я что-нибудь о наших отношениях или моих отношениях с Кэтрин. И ты сказала, что нет.
О мой Бог.
— Откуда ты узнал?
— Джош рассказал.
— Когда?
— В ноябре.
Я ошеломлена.
—Я... Я... — У меня пересыхает горло. — Если бы ты только видел своё лицо в тот день. В ресторане. Как я могла тебе сказать? Особенно после матери...
— Но если бы ты решилась, я бы не потратил впустую все эти месяцы. Я подумал,
что ты отшила меня. Решил, что я тебе не интересен.
— Но ты был пьян! У тебя была девушка! Что, по-твоему, я должна была делать?
Боже, Мурмаер, я даже не знала, серьёзно ли ты.
— Конечно, серьёзно.
Он встаёт, и у него трясутся ноги.
— Осторожней!
Шаг. Шаг. Шаг. Он ковыляет ко мне, и я хватаю его за руку, чтобы вести. Мы так
близко к краю. Он сидит рядом со мной и сильнее сжимает руку. — Я был серьёзен, Лив. Я был серьёзен.
— Я не...
Он выходит из себя.
— Я сказал, что люблю тебя! Я любил тебя весь этот чёртов год!
У меня ум за разум заходит.
— Но Кэтрин...
— Я обманывал её каждый день. Рисовал в воображении такие картины с тобой, которые не должен был, снова и снова. Она ничто по сравнению с тобой. Я никогда не испытывал такое чувство прежде...
— Но...
— Первый день школы, — начинает он тараторит. — Мы стали партнёрами по лабораторным неслучайно. Я видел, что профессор Уэйкфилд разбивает пары в зависимости от места, поэтому я специально наклонился вперёд, чтобы одолжить карандаш в нужный момент, чтобы профессор подумал, что мы сидим друг рядом с другом. Лив, я хотел быть твоим партнёром с самого первого дня.
— Но...
Мысли путаются.
— Я купил тебе сборник любовной лирики! Я так тебя люблю, как любят только тьму таинственную меж тенью и душою.
Моргаю.
— Неруда. Я зачитал строчку. Боже, — он стонет, — почему ты его даже не открыла?
— Ты же сказал, что книга для школы.
— Я говорил, что ты красавица. Я спал в твоей кровати.
— Ты никогда не делал первого шага! У тебя была девушка!
— Каким бы ужасным парнем я не был, я бы не стал её обманывать. Но я думал, ты
знаешь. Хоть я и был с ней, я думал, ты знаешь. Мы ходим кругами.
— Как я могла знать, если ты ничего не говорил? — Как я мог знать, если ты ничего не говорила?
— У тебя была Кэтрин!
— А у тебя Алекс! И Брайс!
Теряю дар речи. Смотрю на крыши Парижа, смаргивая слёзы.
Он касается моей щеки, хочет, чтобы я посмотрела на него. Втягиваю воздух.
— Ливи. Прости за то, что произошло в Люксембургском саду. Не за поцелуй —
потому что он был самым обалденным в моей жизни — а за то, что я не сказал тебе, почему убежал. Я побежал за Авани из-за тебя.
Прикоснись ко мне снова. Пожалуйста, прикоснись ко мне снова.
— Я мог думать только о том, как тот ублюдок поступил с тобой на Рождество. Алекс никогда не пытался объясниться или извиниться. Как же я мог поступить так с Авани? И я хотел позвонить тебе, прежде чем идти к Кэт, но я так хотел покончить с этим побыстрее, раз и навсегда, что не подумал.
Тянусь к нему.
— Мурмаер...
Он отстраняется.
— И ещё одно. Почему ты больше не зовёшь меня Пэйтоном?
— Но... никто ведь больше тебя так не зовёт. Это было бы странно. Ведь так?
— Нет. Не было бы. — Он грустнеет. — Каждый раз, как ты называешь меня Мурмаером, ты словно отказываешься от меня снова и снова.
— Я никогда не отказывалась от тебя.
— Но ведь отказалась. Ради Брайса, — со злобой произносит он.
— А ты бросил меня ради Кэтрин на моём дне рождения. Я не понимаю. Если ты так
сильно меня любил, почему с ней не порвал? Он смотрит на реку.
— Я был в таком замешательстве. Вёл себя как идиот.
— Да, так и было.
— Я заслужил это.
— Да. Заслужил. — Делаю паузу. — Но я тоже вела себя как идиотка. Ты был прав. Насчёт... одиночества.
Сидим в тишине.
— В последнее время я часто думал о маме и папе. Как она уступает ему. Как не хочет его покидать. И как бы сильно я её ни любил, это в ней мне ненавистно. Я не понимаю, почему она не заживёт сама, почему не борется за то, что хочет. Но был таким же. Весь в мамочку.
Трясу головой.
— Ты не такой.
— Такой же. Но я больше этого не хочу. Я хочу того, что я хочу. — Он снова поворачивается ко мне, встревоженный. — Я сказал друзьям отца, что в следующем году еду в Беркли. И сработало. Он очень, очень зол на меня, но это сработало. Ты сказала мне сыграть на его гордости. Ты была права.
— Значит, — меня раздирает такое любопытство, что я едва осмеливаюсь в это поверить. — Ты едешь в Калифорнию?
— Придётся.
— Точно. — Сглатываю ком в горле. — Ради отца...
— Ради тебя. Я буду в двадцати минутах езды на поезде от твоего вуза, и смогу приезжать к тебе каждый вечер. Буду десять раз ездить, просто чтобы быть с тобой каждый вечер.
Его слова слишком идеальны. Должно быть, произошло недопонимание, конечно, я его неправильно поняла...
— Ты самая невероятная девушка, которую я когда-либо знал. Ты шикарная и умная, и заставляешь меня смеяться, как никто другой. И я могу с тобой поговорить. И я знаю, что после всего, я не заслуживаю тебя, но я пытаюсь сказать, что люблю тебя, Лив. Очень сильно.
Задерживаю дыхание. Я не могу говорить, в глазах стоят слёзы.
Он понимает это неправильно.
— Боже. Я снова всё испортил? Я не хотел вот так на тебя нападать. То есть, я напал, но... ладно. — Его голос дрожит. — Я ухожу. Или ты можешь спуститься первой, а затем я, и обещаю, я тебя никогда больше не побеспокою...
Он начинает вставать, но я хватаю его за руку.
— Нет!
Он замирает.
— Мне так жаль. Я никогда не хотел обидеть тебя.
Провожу пальцами по его щеке. Он остаётся идеально неподвижен. — Пожалуйста, перестань извиняться, Пэйтон.
— Произнеси моё имя ещё раз, — шепчет он.
Закрываю глаза и наклоняюсь.
— Пэйтон.
Он берёт меня за руку. В эти идеальные ладошки, что так подходят моим. — Лив?
Наши лбы соприкасаются.
— Да?
— Пожалуйста, скажи, что любишь меня. Иначе я умру на месте.
Мы смеёмся. А затем я уже в его объятиях, и мы целуемся, сначала быстро – чтобы восполнить утраченное время – а затем медленно, потому что у нас есть время в этом мире. Его губы мягкие и сладкие как мёд, и он целует меня нежно, но страстно, показывая, что он смакует вкус также как и я.
И в перерывах между поцелуями я говорю, что люблю его.
Снова, снова и снова.