Французский поцелуй | P. M.

Глава 28

В истории ужасных праздников этот занимает место худшего. Хуже, чем День независимости, когда дедушка пошёл смотреть фейерверк в килте и уговаривал нас спеть «Цветок Шотландии» вместо «Америка прекрасна». Хуже, чем Хэллоуин, когда Труди Шерман и я пришли в школу в костюме Глинды, и она объявила всем, что её наряд лучше, потому что у меня через юбку просвечиваются фиолетовые «понедельничные» трусики, и ЭТО БЫЛА ЧИСТАЯ ПРАВДА.
Я не разговариваю с Ребеккой. Она звонит каждый день, но я не беру трубку. Всё кончено. Рождественский подарок, что я ей купила: крошечный пакетик, обёрнутый в красно-белую полосатую бумагу — валяется на дне чемодана. Это модель Пон-Нёф, старейшего моста в Париже. Он входил в набор железной дороги, и из-за моих скудных языковых навыков Мурмаер битых пятнадцать минут убеждал владельца магазина продать мне только мост.
Надеюсь покупку можно вернуть.
Один раз я сходила в Ройал Мидтаун 14, и хоть мне удалось повидаться с Геркулесом; там был Алекс. Он ляпнул: «Привет, Лив. Почему ты игноришь Бекки?» — и мне пришлось бежать в туалет. Одна из новеньких пошла за мной и сказала, что по её мнению, Алекс — бесчувственный чмошный мудила, и я не должна на него залипать. Это было мило, но не очень помогло.
Позже Геркулес и я смотрели новейшее дрянное кино про Рождество и высмеяли одинаковые праздничные свитера актёров. Он рассказал мне о таинственном пакете с ростбифом, который нашёл в шестом зале, и что он наслаждается моим веб-сайтом. Он думает, что мои обзоры стали лучше. По крайней мере это было мило.
И мило, что мой папа уехал. Он продолжал выпрашивать меня о французских памятниках и делать эти раздражающие звонки своему редактору. Мы все вздохнули с облегчением, когда увидели, что он пакует чемоданы. Единственным ярким пятном был Мурмаер. Мы говорим каждый день — звонки, электронные письма, смски. От моего внимания не ускользнуло, что когда я рассталась с Алексом, наше общение закончилось неудачей, но теперь, когда я не вижу Мурмаера каждый день, мы говорим ещё больше.
И мне становится хуже из-за Алекса. Если бы мы были хорошими друзьями, то поддерживали связь. Глупо было думать, что у нас есть шанс построить отношения. Не могу поверить, что из всех людей именно Мэтт указал мне, что я вела себя как трусиха. И, честно, теперь, когда у меня есть время всё осмыслить, Алекс не кажется мне потерей
Мне больно от мысли о нём только из-за Ребекки. Как она могла сохранить их
отношения втайне от меня? Её предательство бесконечно болезненнее.
У меня нет планов на Новый год, так что я остаюсь дома с Джонни. Мама пошла проветриться с коллегами по работе. Я заказываю пиццу с сыром и смотрю с братишкой «Скрытую угрозу». Так сильно мне хочется доказать брату, что люблю его, — я выдержу Джа-Джа чёртова Бинкса. Позже брат достаёт игрушечные фигурки, пока мы следим за обратным отсчётом на Таймс-сквер по телевизору. Пкшу! Пкшу! Хан Соло подстреливает моего штурмовика, прежде чем тот успевает спрятаться за диванной подушкой.
— Хорошо, что я надела защиту от лазера, — говорю я, идя вперёд.
— Защиты от лазера не существует! Ты МЕРТВА! — Хан пробегает по спинке
дивана. — ЙЕ-Е-Е-Е-Е!
Я беру королеву Амидалу.
— Хан, ты в опасности! Найди другой путь! У штурмовика защита от лазера.
— Ли-в-и-и-и, остановись! Пкшу, пкшу!
— Отлично, — говорит Амидала. — Предоставь женщине сделать всю мужскую
работу.
Она врезается лбом в голову штурмовика.
— ГХ-ХН-НО-О-О-О!
Тот падает с дивана.
Хан прыгает на ковёр и начинает снова стрелять.
Я достаю молодого Оби-Вана.
— O-o-o, Амидала. Ты вся сияешь. Поцелуй, поцелуй, поцелуй.
— Нет! — Джонни вырывает Оби-Вана у меня из рук. — Никаких поцелуев.
Достаю другую фигурку из игрушечной коробки Джонни. Песчаный человек, который ему, должно быть, купила Ребекка. Просто отлично.
— O-o-o, Амидала. Поцелуй, поцелуй, поцелуй.
— Песчаные люди не целуются! Они НАПАДАЮТ! РАР-Р-Р-Р-Р!
Он выхватывает и эту игрушку, но затем останавливается и рассматривает его
пупыристую головку.
— Почему ты больше не дружишь с Бекки? — внезапно спрашивает он. — Она тебя обидела?
Вопрос застает меня врасплох.
— Да, Джон. Она поступила со мной не очень хорошо.
— Значит, она не будет больше за мной присматривать?
— Нет, уверена, что будет. Ты ей нравишься.
— Не люблю Бекки.
— Джон!
— Она тебя обидела. Ты всё время плачешь. — Он бросает песчаного человека на дно коробки. — Ты отдашь мне свой подарок?
Я улыбаюсь. Достаю свой рюкзак и хочу передать игрушку, но что-то меня терзает.
Ох.
— Отдам только при одном условии. Веди себя хорошо с Ребеккой. Мама может попросить посидеть с тобой только Бриджет и дедушку. А дедушка слишком стар для этого. — Я показываю на груду бракованных фигурок.
— Хорошо,— застенчиво отвечает братик.
Отдаю ему коробку, и он прижимает её к груди.
— Спасибо.
На кухни звонит телефон. Должно быть, мама. Джонни встаёт взять трубку, а я пока
ищу нового парня для Амидалы.
— Я вас не понимаю, — раздаётся голос брата. — Пожалуйста, говорите на английском.
— Джон? Кто это? Просто повесь трубку.
Ага! Люк Скайуокер! Безрукий, но сойдёт. Амидала и Люк целуются. Постойте.
Она ведь его мать? Отбрасываю Люка, как будто он лично оскорбил меня и снова роюсь в коробке.
— У тебя странный голос. Да, она здесь.
— Джон?
— Так ты её ПАРЕНЬ?
Мой брат маниакально смеётся.
Бросаюсь на кухню и выхватываю телефон.
— Алло? Мурмаер?
На другом конце провода смеются. Джонни высовывает язык, и я упираю руку ему в голову.
— НЕ ЛЕЗЬ.
— Что, прости? — спрашивают по телефону.
— Я говорила с Джоном. Это ты?
— Да, это я.
— Откуда у тебя этот номер?
— Ну, видишь, есть такая книга. В ней белые страницы. А на этих страницах
номера телефонов. А ещё есть онлайн.
— Это твой па-а-а-рень?! — кричит Джонни прямо в трубку.
Я снова его отодвигаю.
— Он мой друг. Иди посмотри телевизор.
— Что с твоим мобильным? — интересуется Мурмаер. — Забыла зарядить?
— Неужели?! Это так на меня не похоже.
— Знаю, я удививлся, когда меня перенаправили на голосовую почту. Но я рад, что
достал твой номер. На всякий случай. Дополнительное усилие с его стороны, чтобы позвонить мне, делает меня счастливой.
— Чем занимаешься? Я думала, ты поехал праздновать.
— Не-а. Маме нехорошо, и я остался дома. Она спит, так что, наверное, буду праздновать Новый год в одиночку.
Его маму выписали из больницы несколько дней назад. Борьба идет с переменным
успехом.
— Что насчёт Кэтрин? — машинально спрашиваю я.
— Я, эм... говорил с ней раньше. В конце концов, это Новый год в Париже. Она вернулась на следующий день после Рождества, — добавляет он.
Я представляю, как они дышат в телефонную трубку, словно влюблённые ёжики.
Моё сердце ухает вниз.
— Она ушла на вечеринку, — угрюмо отвечает он.
— Прости, что стала вторым твоим выбором.
— Не глупи. Третий выбор. Спящая мама, забыла?
Он снова смеётся.
— Спасибо. Ну, возможно мне стоит повесить трубку, пока мой первый вариант не заснёт.
Я проверяю Джонни, который затих в соседней комнате.
— Чепуха, я только что позвонил. Но как твой брат? Он был таким милым, хоть и не понял.
— У тебя смешной акцент.
Я улыбаюсь. Люблю его голос.
— Говори за себя, Атланта. Я слышал, как проскальзывал южный акцент...
— Нет!
— Да! Несколько раз на этой неделе.
Фыркаю, но моя улыбка становится шире. Я разговаривала с Авани несколько
раз во время семестра, но с ней никогда не было так весело, как с Мурмаером. Иду с телефоном в гостиную, где свернулся Джонни с моим песчаным человеком. Мы вместе смотрим на обратный отсчёт. У нас с Мурмаером разница в три часа, но нам всё равно. Как только пробивает полночь, мы дуем в воображаемые рожки и бросаем воображаемое конфетти.
И три часа спустя, когда пробивает полночь у него, мы празднуем снова.
И впервые с тех пор как я вернулась домой, я абсолютно счастлива. Это странно. Родимый дом. Как я могла так желать вернуться домой, только чтобы приехать и понять, что он исчез. Быть здесь, в моём реальном доме, и обнаружить, что дом теперь в другом месте.
Но это как-то неправильно.
Я скучаю по Парижу, но это не дом. Скорее... мне не хватает другого. Этой теплоты по телефону. Возможно ли, что в действительности дом — это человек, а не место? Раньше домом для меня была Ребекка. Может, Мурмаер занял её место.
Пока я обдумываю это, наши голоса устают, и мы замолкаем. Мы просто составляем компанию друг другу. Моё дыхание. Его дыхание. Моё дыхание. Его дыхание.
Может, я никогда не признаюсь ему, но это правда. Это дом. Мы двое.