Французский поцелуй | P. M.

Глава 38

Первым делом я думаю об Кэтрин.
Кэтрин нашла нас и собирается придушить меня прямо на месте, а кукловод, карусельки и пчеловоды станут свидетелями сего преступления. Моё горло станет пунцовым, я перестану дышать и умру. А затем её посадят в тюрьму, и она будет писать Пэйтону
психопатические письма на пергаменте из высушенной кожи до конца его жизни.
Но это не Кэтрин. Это Авани.
Пэйтон отскакивает от меня точно ошпаренный. Авани отворачивается от нас, но я успеваю заметить, что по её щекам бегут слёзы.
— Ава!
Но она убегает, прежде чем я успеваю что-то добавить. Я смотрю на Пэйтона, но он лишь потирает затылок от неверия.
— Вот дерьмо, — бурчит он.
—Вот именно, дерьмо, — соглашается Несса.
Сюрприз, но они с Джошем тоже здесь.
— Авани. — Из моего горла вырывается стон. — Кэтрин.
Как мы это допустили? У него есть девушка, а я ещё у нас есть общая подруга, которая в него влюблена, – секрет, который никогда им не был.
Пэйтон вскакивает на ноги. Его рубашка вся в траве. Он убегает. Он бежит к Авани, выкрикивая её имя, и исчезает за деревьями. Джош и Несса что-то мне говорят, но я не могу разобрать что.
Пэйтон бросил меня? Из-за Авани? Не могу в это поверить. К горлу подкатывает комок. Меня не только застали за поцелуем с парнем, которого нельзя целовать, – хотя это был прекраснейший момент в моей жизни – так ещё и отвергли.
На глазах у всех.
Передо мной, точно в тумане, появляется ладонь. Я провожу взглядом от запястья, локтя, татуировки череп и кости, плеча, шеи и до лица. Джош. Он хватает меня за руку и помогает встать. Мои щёки мокрые от слез, хотя я и не помню, когда начала плакать.
Джош и Несса молча ведут меня к скамейке. Друзья терпеливо выслушивают все объяснения сквозь мои громкие рыдания: я не знаю, как это произошло, я не хотела никого обидеть и, пожалуйста, не говорите Кэтрин. Я не могу поверить, что поступила так с Авани, она никогда со мной не заговорит, и я не удивлена, что Пэйтон убежал к ней, потому что я ужасный человек. Худший из всех.
— Лив, Лив, — перебивает меня Джош. — Если бы за каждую совершённую глупость мне бы платили по евро, я бы уже выкупил «Мону Лизу». У тебя всё будет хорошо. У вас обоих всё будет хорошо. Несса скрещивает руки.
— Вы же не просто поцеловались, так ещё и с языками.
— Авани, она такая... — я судорожно сглатываю, — милая.
И снова это слово. Такое несуразное.
— Как я могла так с ней поступить?
— Да. Она такая, — поддакивает Несса. — И это было довольно мерзко с вашей стороны, ребят, вот так с ней поступить. Чем вы думали?
— Я не думала. Всё случилось само собой. Я всё разрушила. Она меня ненавидит. Как и Пэйтон.
— Мурмаер очно тебя не ненавидит, — перебивает Джош.
— Ну, на месте Авани, я бы его ненавидела. — Несса  хмурится. — Он слишком долго её динамил.
Джош возмущён.
— Он никогда не давал ей повода подумать, что для него она больше чем друг. — Да, но он никогда и не лишал её надежды!
— Он встречался с Кэтрин полтора года. Не кажется ли тебе, что это говорит само за
себя – ой! Прости, Лив.
Я рыдаю ещё сильнее.
Они остаются со мной на скамейке, пока солнце не скрывается между деревьями, а затем ведут через ле жарден к дому Ламбер. В холле никого нет. Все наслаждаются прекрасной погодой.
— Мне нужно поговорить с Авани, — подаю я голос.
— О, нет, только не сейчас, — не соглашается Несса. — Дай ей время.
Получив от друзей «взбучку», я проскальзываю к своей комнате и достаю ключ.
Оказывается, в ночь пропажи я забыла его в своей комнате.
«Битлз» стучит об стену, разделяющую меня с Авани, и я вспоминаю свою первую
ночь здесь. Неужели «Revolution» заглушает её плач? Прячу ключ под рубашку и падаю на кровать. Встаю, меряю шагами комнату и снова ложусь.
Я не знаю, что делать.
Авани меня ненавидит. Пэйтон исчез, и я не знаю, любит ли он меня или ненавидит или же думает, что совершил ошибку или что ещё. Мне ему позвонить? Но что сказать? «Привет, это Оливия. Девушка, с которой ты целовался в парке, а затем бросил? Хочешь, встретимся?» Но я должна знать, почему он ушёл. Я должна знать, что он думает обо мне. Дрожащими руками подношу трубку к уху...
И попадаю на голосовую почту. Гляжу в потолок. Он там? Непонятно. Ава врубила музыку слишком громко, чтобы разобрать топот шагов, так что придётся подняться. Смотрюсь в зеркало. Глаза покраснели и опухли, волосы больше напоминают совью лепёшку.
Дыши. По одной задаче за раз.
Умойся. Расчешись. Почисть зубы, раз уж наводишь марафет.
Снова дыши. Открывай дверь. Иди наверх.
Живот крутит, но я стучу в дверь. Никто не отвечает. Прислоняю ухо к рисунку Пэйтона в шляпе Наполеона, стараясь расслышать, что происходит внутри. Ничего. Где он? ГДЕ он?
Возвращаюсь на свой этаж. Скрипучий голос Джонна Леннона всё ещё заполняет коридор. Ноги сами собой останавливаются у её комнаты. Я должна извиниться, и неважно, что сказала Несса. Однако Авани в ярости открывает дверь.
— Великолепно. Это ты.
— Ава... мне так жаль.
Она неприятно усмехается.
— Да? Я видела, с какой жалостью ты просовывала ему язык в гланды.
— Прости. — Чувствую себя беспомощной. — Всё произошло само собой. Авани сжимает ладони, на которых, как ни странно, нет ни одного кольца. На лице ни грамма макияжа. По сути, она совершенно растрёпанна. Никогда ещё не видела Ава такой безликой.
— Как ты могла, Оливия? Как ты могла так со мной поступить?
— Я... я...
— Ты, что? Ты же знала, что я к нему чувствую! Не могу поверить!
— Прости, — повторяю я. — Не знаю, чем мы думали...
— Да, ага, теперь уже неважно. Он не выбрал ни одну из нас.
Моё сердце останавливается.
— Что? Что это значит?
— Он разыскал меня и сказал, что я его не интересую. — К её лицу приливает
краска. — А затем он пошёл к Кэт. Прямо к ней. Перед глазами всё плывёт.
— Он пошёл к Кэтрин?
— Он всегда так поступает, когда у него неприятности. — Её голос становится
самодовольным. — Ну, и как ощущения? Уже не так жарко, а?
И она захлопывает дверь прямо у меня перед носом.
Кэтрин. Он выбрал Кэтрин. Снова.
Бегу в ванную и поднимаю крышку унитаза. Жду, когда распрощаюсь с обедом, но желудок только крутит, так что я опускаю крышку и сажусь. Что со мной не так? Почему я всё время западаю не на того парня? Я не хотела, чтобы Пэйтон был вторым Алексом, но так оно и есть. Только все еще хуже, потому что Алекс мне всего лишь нравился.
А Пэйтона я люблю.
Не могу его больше видеть. Как я смогу посмотреть ему в глаза? Хочу вернуться в Атланту, к маме. Мне стыдно от этой мысли. Восемнадцатилеткам не нужна мамочка. Не знаю, как долго я просидела в туалете, но вдруг моё внимание привлекают раздражающие звуки из коридора. Кто-то колошматит в дверь.
— Боже, ты там на всю ночь засела?
Анджелина Спиттертон-Уотс. Хуже не бывает.
Смотрюсь в зеркало. Глаза покраснели, словно я перепутала визин с клюквенным соком, а губы опухли, будто их покусали осы. Поворачиваю кран с надписью «фруа» и ополаскиваюсь холодной водой. Вытираюсь колючим бумажным полотенцем и выбегаю из туалета, прикрыв лицо.
— Привет, булимичка, — ёрничает Анджелина. — Знаешь, а я тебя слышала.
Шерсть встаёт дыбом. Оборачиваюсь, и её бледные глаза над острым носом невинно расширяются. С ней Мэгги и... Мэдс Льюис, миниатюрная, милая одиннадцатиклассница. Мэдс держится позади. Она не часть их компашки, просто ждёт своей очереди.
— Она выблевала весь обед. Только посмотрите на её лицо. Отвратительно. Мэгги давится от смеха.
— Оливия всегда отвратительна.
Лицо горит, но я не реагирую, потому что именно этого Мэгги и хочет. Однако не
обращать внимания на её подружку я не могу.
— Ты ничего не слышала, Анджела. Я не булимичка.
— Девчат, я не ослышалась? Ла Муфэт только что обозвала меня лгуньей. Мэгги поднимает наманикюренные пальчики.
— Я слышала.
Я хочу врезать Мэгги, но отворачиваюсь. Игнорь их всех.
Анджелина прочищает горло.
— Из-за Мурмаера сопли разводишь?
Леденею.
— Пока ты блевала, я слышала, как Несса болтала со своей коровой через дверь. Разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов. Она НЕ могла так её обозвать.
Её голосок точно отравленная конфета, сладкий, но смертоносный.
— Она там чё-то говорила о том, что ты закадрила Мурмаера, и теперь наша
большая грязная корова все глаза выплакивает.
У меня отвисает челюсть. Я лишаюсь дара речи.
— Но у неё всё равно не было с ним шансов, — подливает Мэгги масла в огонь. — Только вот я не понимаю, почему Лив возомнила, что у неё есть шансы. Ты потаскуха. Ты определённо недостаточна хороша для него и для Мурмаера. — Анджелина трясёт волосами. — Он в классе А. А ты — в Д.
Мой мозг просто не успевает переварить всю поступающую информацию. Голос дрожит.
— Не смей обзывать Авани.
— Как, коровой? Авани Грегг — большая, страшная. Грязная. КОРОВА!
Я врезаю Анджелине с такой силой, что мы пролетаем через дверь ванной. Мэгги
истошно орёт и смеётся, а Мэдс умоляет нас остановиться. Из комнат вываливается народ и подзадоривает. А затем кто-то оттаскивает меня от Анджелины.
— Какого чёрта тут творится? — спрашивает Гриффин, одергивая меня. Что-то течёт по моему подбородку. Тру, и оказывается это кровь.
— Оливия напала на Анджелину! — кричит Мэгги.
Мэдс подаёт голос.
— Анджела задирала её...
— Анджела защищалась! — вставляет свои пять копеек Мэгги.
Анджелина ощупывает свой нос и морщится.
— Кажется, он сломан. Оливия расквасила мне нос. Правда?
Слёзы жалят щеку. Должно быть, Анджелина порезала меня своим ноготком. — Мы ждём объяснений, мадмуазель Олифант, — напоминает Гриффин.
Трясу головой, Анджелина пускает в ход целую обвинительную тираду.
— Довольно! — затыкает нас Гриффин.
Анджелина замолкает. Мы никогда не слышали, чтобы он поднимал на нас голос.
— Оливия, бога ради, что произошло?
— Анджелина назвала Авани... — шепчу я.
Он зол.
— Я тебя не слышу.
— Анджелина назвала... — но я прикусываю язык, так как замечаю темные локоны Авани в толпе. Я не могу произнести это вслух. Не после всего «добра», что я для неё сегодня сделала. Пялюсь на свои ладони и сглатываю.
— Мне жаль.
Гриффин вздыхает.
— Ладно, народ. — Гриффин указывает на толпу в коридоре. — Шоу окончено, расходитесь по комнатам. Вы трое. — Гриффин указывает на меня, Анджелину и Мэгги. — Ждите здесь. Никто не шевелится.
— По комнатам я сказал!
Все начинают расходиться. Остаётся
только Гриффин  и мы трое. И Мэдс.
— Мэдс, иди в комнату, — устало повторяет Гриффин.
— Но я свидетель, — в тихоньком голосе пробуждаются нотки храбрости. — Я
видела, что произошло. — уже намного громче произнесла она.
— Ладно. Все четверо, к директору.
— А врач? — скулит Мэгги. — Она же сломала Анджелине нос.
Гриффин проводит быстрый осмотр.
— Никакого перелома, — констатирует он наконец.
Выдыхаю от облегчения.
— Уверен? — не унимается Мэгги. — По-моему, ей нужно к врачу.
— Мадмуазель, пожалуйста, приберегите свои речи для директора.
Мэгги затыкается.
Не могу поверить. Меня никогда не водили к директору! Мой директор из «Клермонта» даже не знает моего имени. Анджелина «хромает» к лифту, а я плетусь сзади. Страх нарастает, и стоит Гриффину отвернуться от нас, как Анджелина прекращает «театр», злобно щурится и произносит одними губами:
— Ты об этом пожалеешь, сучка.