Французский поцелуй | P. M.

Глава 21

Суббота — ещё один день прогулок, еды и кино, сопровождаемый неловким разговором на лестничной клетке. Тёплым телом в моей постели. Неловкими прикосновениями. Сопровождаемый сном.
Даже с неудобными моментами это лучшие каникулы в моей жизни.
Но в воскресенье утром всё меняется. Когда мы просыпаемся, Мурмаер потягивается и случайно задевает мою грудь. Это не только больно; мы замираем как громом пораженные. Во время завтрака Мурмаер снова отдаляется. Проверяет телефон на наличие сообщений, пока я говорю. Смотрит в окна кафе. И вместо того, чтобы пойти исследовать Париж, он говорит, что у него ещё домашка.
И я уверена, он ей займётся. Ему нужно много нагнать. Но его тон холоден, и я знаю настоящую причину его ухода. Студенты возвращаются. Джош, Несса и Ава будут здесь этим вечером.
И Кэтрин тоже.
Я пытаюсь не брать это на личный счёт, но мне больно. Подумываю пойти в кино, но вместо этого провожу день над домашкой по истории. По крайней мере, я убеждаю себя именно в этом. Мои уши настроены на движения в его комнате, настроены на отвлекаться. Он так близок и всё же до сих пор далеко. Студенты возвращаются, в доме Ламбер становится громче и труднее разобрать отдельные звуки. Я даже не уверена, здесь ли он ещё.
Авани врывается в мою комнату приблизительно в восемь, и мы идём ужинать. Она рассказывает, как провела каникулы в Бостоне, но мои мысли в другом месте. Наверное, он сейчас вместе с ней. Я вспоминаю первый раз, когда увидела их вместе: их поцелуй, её руки в его волосах — и теряю аппетит.
— Ты сегодня ужасно тиха, — замечает Ава. — Как прошли каникулы? Вытащила Мурмаера из комнаты?
— Ненадолго.
Я не могу рассказать ей о наших ночах, но по некоторым причинам, я не хочу говорить с ней и о наших днях. Я хочу сохранять воспоминания только для себя. Они мои.
Их поцелуй. Её руки в его волосах. Мой желудок скручивается в узел.
Ава вздыхает.
— А я надеялась, что он выползет из своей раковины. Прогуляется, подышит немного свежим воздухом. Ну, знаешь, сделает что-нибудь сумаше-е-едшенькое в таком духе.
Их поцелуй. Её руки...
— Эй! Вы, ребят, не делали ничего сумасшедшего, пока нас не было?
Я чуть не давлюсь кофе.
Следующие несколько недель ничем не запоминаются. Профессора проводят занятия в ускоренном темпе, чтобы мы успели дойти до середины учебной программы. Нам приходится сидеть за уроками по ночам, чтобы не отставать, и зубрить, чтобы подготовиться к итоговым контрольным. Впервые я осознаю, насколько конкурентоспособна эта школа. Студенты здесь относятся к учёбе серьёзно, и в общежитие почти так же тихо, как на каникулах по случаю Дня благодарения.
Из университетов приходят письма. Я принята во все заведения, в которые обратилась, но едва ли это повод для праздника. Нессу взяли в Браун, а Авани в вузы, в которые она больше всего хотела — один в Лондоне, другой в Риме. Мурмаер не говорит о колледже. Никто из нас не знает, куда он поступил и поступил ли вообще: он меняет тему каждый раз, когда мы её поднимаем.
Его мама закончила с химео, и сейчас у неё последняя неделя внешнего облучения. На следующей неделе, когда мы разъедемся по домам, у неё начнётся первая внутренняя лучевая терапия. Она требует трёхдневного пребывания в больнице, и я благодарна, что Мурмаер будет рядом с ней. Он говорит, что у неё улучшилось настроение, и она утверждает, что у неё всё хорошо — насколько может быть хорошо при таких обстоятельствах — но Мурмаер не терпится увидеть её собственными глазами.
Сегодня первый день Хануки, и в честь праздника школа дала нам передышку от домашней работы и тестов.
Ну, в честь Джоша.
— Единственный еврей в школе, — говорит он, закатывая глаза. Он понятно раздражён, потому что за завтраком придурки, как Чейз Хадсон, трясли его за руку и благодарили.
Мы с друзьями находимся в универмаге, пытаемся отовариться, раз у нас вышел свободный день. Супермаркет как всегда красив. С венков свисают яркие красно-золотые ленты. Зелёные гирлянды и белые огоньки украшают эскалатор и прилавки парфюмерных отделов. Из динамиков звучит американская музыка.
— Кстати... — обращается Авани к Джошу. — Разве тебе можно здесь находиться?
— Закат, мой маленький католический друг, закат. Но фактически... — Он смотрит на Нессу. — ...нам нужно уйти, если хотим успеть поужинать в Маре. Я смерть как хочу поесть латке.
Несса проверяет время по телефону.
— Ты прав. Нужно бежать.
Они говорят до свидания, и остаёмся только мы трое. Я рада, что Авани всё ещё с нами. Со Дня благодарения мои с Мурмаером отношения дали ход назад. Кэтрин — его девушка, я — его подруга, и думаю, он чувствует себя виновным за то, что переступил некоторые границы. Я чувствую себя виноватой за то, что позволила ему это сделать. Ни один из нас ничего не говорил о тех выходных, и хоть мы всё ещё сидим друг рядом с другом в столовой, между нами теперь стена. Непринуждённость нашей дружбы исчезла.
К счастью, никто ни о чем не догадался. Вроде бы. Но тут я замечаю, что Джош шепчет что-то Мурмаеру и указывает на меня. Не знаю, что он сказал, но Мурмаер ак качает головой. Мол, проехали. Но, возможно, они говорили не обо мне.
Моё внимание отвлекается на...
— Это же... «Луни Тюнз»?
Ава и Мурмаер навостряют уши.
— Что?.. Да. Думаю, это она, — говорит Мурмаер.
— Несколько минут назад я слышала «Хижину Любви», — замечает Ава.
— Официально объявляю, — пафосно начинаю я. — Америка окончательно
уничтожила Францию.
— Может, пойдём уже? — Мурмаер держит маленькую сумку. — Я всё купил.
— O-o-o, что там? — интересуется Ава. Она берёт его сумку и вытаскивает изысканный переливающийся шарф. — Это для Кэт? — Чёрт. Ава не сразу находится с ответом.
— Ты ничего не купил для Кэт?
— Нет, это для мамы. Аргх. — Он запускает ладонь в волосы. — Не возражаете
заскочить в «Сеннельер» по дороге?
«Сеннельер» — это великолепный магазинчик художественных товаров; один взгляд на его витрины заставляет меня жалеть, что у меня нет оправдания покупать масляные краски и пастель. Мы с Авани и Нессой ходили туда в прошлые выходные. Она
купила Джошу новый альбом на Хануки.
— Ничего себе. Поздравляю, Мурмаер, — говорю я. — Ты победитель сегодняшней премии «Самый ужасный парень». А я думала, что это Стив — лох. Видели, что произошло на математике?
— Ты про то, что Анджела поймала его за грязными смсками к Мэгги? — уточняет Ава. — Я думала, она вонзит ему карандаш прямо в шею.
— Я был занят, — оправдывается Мурмаер. Я гляжу на него.
— Я просто дразнюсь.
— Хватит вести себя как чёртова злючка.
— Я не злючка. Даже не гадина и не бестия, так что забудь про свои чёртовы англицизмы...
— Достала.
Он забирает свою сумку у Ава и хмурится на меня.
— ЭЙ! — кричит Ава. — На носу Рождество. Хо-хо-хо. Украшайте залы. Не ссорьтесь.
— Мы не ссоримся, — одновременно отвечаем мы.
Она качает головой.
— Проехали. Мурмаер прав. Давайте уйдём отсюда. У меня от этого места мурашки по коже.
— А мне здесь нравится, — признаюсь я. — Кроме того, лучше смотреть на ленты, чем на дохлых кроликов.
— Только не надо снова про зайцев, — вздыхает Мурмаер. — Ты такая же плохая, как Несса.
Мы пробираемся через рождественскую толпу.
— Я понимаю, почему она была расстроена! Их так вывесили, словно они умерли от кровотечений из носа. Это ужасно. Бедная Исида!
Все магазины в Париже пытались перещеголять друг друга красочными витринами,
и мясник не сделал исключение. Теперь я «любуюсь» на мёртвых кроликов каждый раз, как хожу в кино.
— В случае если вы не заметили, — говорит он. — Исида совершенно жива и здорова на шестом этаже.
Мы проходим через стеклянные двери и оказываемся на улице. Всюду носятся люди, и на мгновение, мне кажется, что я приехала к отцу на Манхэттен. Но появляются знакомые фонарные столбы, скамьи и бульвары, и иллюзия исчезает. Небо бело-серое. Висит снег, но он никогда не идёт. Мы пробираемся через толпу к метро. Воздух холодный, но не горький, и окрашен дымкой.
Мурмаер и я продолжаем ругаться по поводу кроликов. Я знаю, что они ему тоже
не нравятся, но он хочет спорить по любому поводу. Ава начинает кипеть.
— Ребят, может, заткнётесь? Вы мне просто кайф от праздника ломаете.
— Говоря о кайфе. — Многозначительно смотрю на Мурмаера и обращаюсь к Авани: — Я всё ещё хочу покататься на колесе обозрения, которых понаставили вдоль Елисейских полей. Или на том гигантище с красивыми лампочками на площади Согласия.
Мурмаер впивается в меня взглядом.
— Я бы попросила тебя, — говорю я ему, — но знаю, что ты ответишь.
Словно я дала ему пощёчину. Боже. Что со мной?
— Лив! — одёргивает Ава.
— Извини.— Я в ужасе опускаю глаза. — Не знаю, что на меня нашло.
Перед супермаркетом зазывает покупателей мужчина с красными щеками. Он продаёт корзины с устрицами во льду. У него, должно быть, заледенели руки, но в ту секунду я с радостью была готова поменяться с ним местами. Пожалуйста, Мурмаер. Пожалуйста, скажи мне хоть что-нибудь.
Он пожимает плечами, но с усилием.
— Лады.
— Лив, были вести от Алекса? — спрашивает Ава, отчаянно нуждаясь в смене темы.
— Да. Мне пришла от него электронка вчера вечером.
Честно говоря, некоторое время я прекратила думать о Алексе. Но так как Мурмаер снова чётко и ясно дал понять, что в его сторону даже не смотри, мои мысли снова вернулись к Рождественским каникулам. Я так мало болтала с Алексом или Бекки в последнее время, потому что они очень заняты делами группы, а мы все потонули в учёбе, поэтому было неожиданно – и волнительно – получить вчерашнюю электронку.
— Что он написал? — интересуется Ава.

прости чтто ниписал. репитиции задалбали. уржался что француские голуби хавают пративазачатчные семена. долбанутые парижане. нужно сувать их в нашу пиццу ато в этом году 6 залетов. бекки тряпанула ты приедешь на наше шоу. жду, оливия ли. поки. алекс.

— Черканул пару строк. Но он ждёт не дождётся встречи со мной, — добавляю я. Ава смеётся.
— Ты, должно быть, сама не дождёшься.
Мы пугаемся звона бьющегося стекла. Мурмаер пинает бутылку в сточную канаву.
— Ты в порядке? — спрашивает его Ава.
Но он поворачивается ко мне.
— Ты хоть открывала сборник поэзии, что я тебе купил?
Я так поражена, что отвечаю только через минуту.
— М-м-м, нет. Он ведь только в следующем семестре, правильно? — Поворачиваюсь к Авани и объясняю: — Он купил для меня стихи Неруды.
Она поворачивает голову к Мурмаеру. Тот прячет лицо от её наблюдательного
взгляда.
— Да, было такое. Я просто интересовался. Ты совсем о нём не говорила... — Он удручённо затихает.
Строю ему рожицу и поворачиваюсь к Авани. Она тоже расстроена. Боюсь, я что-то упустила. Нет, я знаю, что что-то упустила. Я лепечу, пытаясь развеять странную тишину. — Я так рада вернуться домой. Мой самолёт, если правильно помню, в шесть утра в субботу. Нужно встать безумно рано, но это того стоит. Я должна прилететь заранее, чтобы увидеть «Ужасы по дешёвке».
— Их шоу в субботу, — добавляю я.
Мурмаер поднимает глаза.
— Когда твой самолёт?
— В шесть утра, — повторяю я.
— Мой тоже. У меня пересадочный рейс через Атланту. Уверен, мы летим в одном самолёте. Давай поедем на одном такси.
Внутри меня что-то перекручивает. Не знаю, хочу ли я этого. Всё так запуталось с
этим поссорились-не поссорились. Пытаюсь придумать отмазку, как мы наталкиваемся на бездомного с всклоченной бородой. Он лежит на картонке перед метро. Мурмаер шарит по карманам и кладёт все свои деньги в чашку бездомному.
— Жуаййо Ноэль.
Он поворачивается ко мне.
— Ну что? Такси?
Я оглядываюсь на бездомного, прежде чем дать ответ. Он ошеломлён суммой в своих руках. Лёд, покрывший моё сердце, трескается.
— Во сколько нужно встретиться?