Предупреждение: атеистам не читать. Реально, нинада. Агностицини и агностики ещё переживут, но атеисты и атеистки - не факт.
* *
Я пернатый. Иногда чувствую себя курицей, честное слово, как оглянусь назад - так вздрогну. Два огромных белых крыла, выросшие между лопатками сияют на солнце и в такие моменты я чувствую себя Эдвардом Калленом. А в моменты, когда я не чувствую себя курицей или тем пришибленным, то из отражения в зеркале на меня глядит такой себе подросток, фанатеющий от раннего Ченнинга Татума и хип-хопа двухтысячных. Волосы правда подстрижены шторкой, по последним корейским трендам, да наушники навороченные, современные - единственное, что указывает на десятилетние, в котором я живу.
У меня большие глаза, ровный прямой нос, полные губы и вообще - я очень красивый. Не пристало божьему служителю быть таким тщеславным, но что поделать, если я и правда такой ловкий и ладный у мамы с папой получился. Мама с папой зовут меня Сон-ни, но я, все же, предпочитаю американскую сторону своего имени, и зовусь "Джей". Просто Джей, без всяких там "Пак Чонсон". Пак Чонсон звучит так, словно это какой-нибудь сорокалетний серьезный дядька с рабочим портмоне в руках и залысиной на затылке. Залысин у меня пока, вроде, нет. Дай бог, чтобы и не было, вот уж спасибо.
Ангелам не обязательно питаться чем-то из земного мира, но простите, я обожаю наггетсы и кукурузу во всех видах, поэтому, на завтрак, обед и ужин у меня ведро из KFC и три качана кукурузы. Многие меня осуждают, ведь я должен придерживаться и проповедовать аскетизм, но мне начхать, ибо кукуруза - единственное, что вызывает во мне трепетное обожание и всепоглощающую любовь. Слова, недостойные ангела-хранителя, но меня не ебё... Не колышет. Ругаться матом мне тоже нельзя.
Кукурузу нельзя, на скейте кататься нельзя, материться нельзя - отстой какой-то. Но я сам на это подписался несколько лет назад. Меня сбила машина, прямо на пешеходном, средь бела дня. Не знаю, кто, не помню, когда, но после того случая я, вроде как, откинулся. Помер. Предо мной не постали врата рая, я как раз смотрел на свое бездыханное тело, лежащее на дороге, как вдруг рядом появился Тэнкван и спросил, хочу ли я отойти в мир иной сразу или же задержаться немного между двумя мирами и стать в ряды ангелов-хранителей. Помирать вот так сходу я зассал, поэтому, согласился попробовать быть ангелом-хранителем для людишек.
Первой моей подопечной стала новорожденная девочка Иса, маленькая северная кореянка; сейчас ей уже пять и я действительно очень к ней привязан. Очаровательная малышка. Люблю детей, оказывается. Здорово наблюдать, как они растут. Поддерживать, когда, делая первые шаги, они падают, поддавшись центру тяжести; вдыхать в них жизнь, когда те вдруг давятся едой, кашляют и задыхаются; отодвигать тяжёлые острые предметы подальше, убирать повыше, когда никто не видит. Заботиться о них, смеяться и плакать вместе. У меня уже около ста подопечных, и всех я знаю досконально. Они все мелкие, забавные и смешные. До трёх лет они меня ещё видят, улыбаются мне и тянут ручки, им всегда нравятся мои белые пернатые крылья. Но я не могу подойти слишком близко - не хочется пугать родителей. Поэтому, стою неподалеку, корчу смешные рожицы, слушая звонкий заливистый детский хохот и едва сдерживаюсь оттого, чтобы не заобнимать и не затискать. Не могу, нельзя. Все же, это дети, они не могут дать активного согласия на любое взаимодействие, поэтому, я и сам не хочу.
Итак, моя работа заключается в том, чтобы не дать человеку помереть раньше его срока. Это не сложно. Сложно, когда срок приходит, они на грани смерти, а ты ничего не можешь сделать, хотя по привычке очень хочется.
Это сейчас у меня девяносто три ребенка на попечении, а когда-то их было ровно сто.
В остальном, работа ничего такая, жить можно. Не платят правда, нихера, выходных нет, да и пашешь сверхурочно, но оно того, кажись, стоит.
Итак, меня зовут Джей, я ангела-хранитель и сейчас пойду наверну очередной качанчик кукурузы.
* * *
- Ян Чонвон, на выход! - слышится усталый сонный голос господина Кима; красная макушка, отреагировав на зов, радостно вскидывается и парень вскакивает на ноги, довольный и счастливый.
- Так скоро! - радостно сообщает он, веселой живой походкой шагая к дверям, выходящим из камеры предварительного задержания.
- Четыре утра, шевелись давай, - рычит на него господин Ким.
- Не злись так, мой сладкий, - мурлыча обращается к тому Чонвон, кладя руку на офицерское плечо, - в следующий раз я останусь с тобой подольше и мы...
- Чонвон, твою мать! А-ну брысь отсюда, паршивец, пока я тебя не выпорол! - кричит офицер Ким, дёргаясь, сбрасывая наглую конечность со своего тела.
- О, папочка любит грубо? - играет бровями Чонвон, и шлёт тому воздушный поцелуй губами.
- Ян Чонвон! - вскипает мужчина в форме и парень, весело засмеявшись, отскакивает и бежит на выход из полицейского участка, где он провел последние двенадцать часов. И упекли-то его за такую ерунду - всего-то расквасил лицо директорского сыночка. Да там не сильно было! И вообще, Хиджон сам виноват! Но, прилетело, конечно, Чонвону.
Мама встречает парня у выхода, оперевшись задом о машину, скрестив руки на груди; сонная, недовольная и очень смешная в своем домашнем халате и бигуди в волосах. Ее внешний вид заставляет парня рассмеяться, за что он тут же отхватывает подзатыльник. И смеётся ещё ярче.
- Я тебя придушу, - грозится ему мама, - придушу, гада! Зараза такая! Чтоб тебя соседский пёс поимел!
- Ну, не злись, мама, - смеясь выдыхает Чонвон и запрыгивает в их семейный Рэндж Ровер.
- Я не злюсь, я в бешенстве, - ругается госпожа Чон, садясь на пассажирское, - надеюсь, ты хорошо ему вмазал и отсидел эти двенадцать часов не зря, - фыркает она, пристегиваясь, - давай в объезд, чтоб на полицию не наскочить. Не хочу, чтоб меня за твое вождение родительских прав лишили.
- Я хорошо ему втащил, - отзывается Чонвон, заводя машину, - а ты чем занималась? Мама, не кури в машине, - делает замечание он, услышав, как та чиркает зажигалкой прямо в салоне.
- Ой, на, заткнись и не нуди, - отзывается госпожа Чон и сует ему между губ тлеющую сигарету. Чонвон перехватывает ее поудобнее и, заведя мотор, выезжает из парковки, - я была на работе до пяти, а как пришла домой, то готовила ужин своему сыночку, ожидая его со школы. А его все не было и не было. Я тут же позвонила в участок; догадалась, что ты снова в заднице. Сразу залог не перечислила, дала тебе время подумать о своем поведении. Ты подумал?
- Конечно, - чинно кивает Чонвон, выруливая на дорогу и прибавляя скорость, - конечно, я подумал. Подумал о том, что надо было выбить Хиджону передний зуб. Вот красавец бы вышел, скажи?!
- Да он и так страшный, как грех.
- Ну, не всем же быть такими красивыми, как я у тебя.
- Тоже верно, - согласно кивает госпожа Чон, - голодный?
- Господин Ким покормил меня четыре раза. И лекарства я все принял. Но чего-нибудь пожевал бы. Может, желейных червяков. У нас есть дома червяки?
- А хрен его знает, я не помню. Можно заехать в круглосуточный, там поискать.
- А ты чего хотела бы?
- Нормированный рабочий график, регулярные половые связи и что-нибудь от варикоза.
- Фу, мама.
- Ты сам спросил.
- Скучаю по временам, когда не спрашивал.
- Опять нудишь. Точно снова бабка.
- Не обижай бабушку Лин. Ну так?
- Пива возьми и сёмги кило два.
- Пиво мне не продадут.
- А, точно, ты же ещё малолетка.
- Мама!
Та смеётся, откинув голову назад и Чонвон улыбается, сосредоточено ведя машину, направляясь к небольшому магазинчику.
Госпожа Чон забегает внутрь, а Чонвон, устало откинувшись назад на сидение, морщится от жжения в грудной и выдыхает тремя тяжёлыми выдохами, переживая приступ мощной сковывающей боли. Сигарета была лишней, видит бог, но без них, кажется Чонвону, он не протянул бы так долго. И больше не протянет.
Имея дело с безнадежным случаем рака щитовидной железы уповать приходится и на бога, и на удачу, и на космос и на карму одновременно - надеясь, что хоть что-то из этого поможет, да приземлит в этом мире ещё на какие-то время. Но как бы не хотелось Чонвону - болезнь не отступает. Жрет изнутри и мучает приступами таких вот сильных болей, от которых парень сцепливает зубы, сжимает кулаки и тихо скулит, пережидая, когда пройдет.
А когда проходит - он снова может дышать и дышит жадно, радуясь, что очередной приступ не стал последним, не утащил в могилу и он все ещё может позволить себе вдохи. Чонвон не любит, когда кто-то видит его таким - измученным, вспотевшим, слабым и очень несчастным, и сейчас искренне радуется, что мама как раз вышла в магазин. Лучше ей этого не видеть; она, конечно, сильная пиздец, но от слез не удержится, а видеть ее слезы Чонвон не желает. Это просто по-человечески больно. А уж столько боли его слабое тельце и расшатанное сознание точно не выдержат.
Когда госпожа Чон вваливается в машину с полным пакетом всякой всячины, Чонвон как раз снова обретает способность говорить, смеяться и огрызаться.
- А пива набрала, боже, - осуждающе тянет он, зажигая мотор.
- Заткнись, Чонвон, не провоцируй меня пальнуть в тебя из охотничьего ружья, - фыркает госпожа Чон, усаживаясь поудобнее.
- Да ты стрелять-то не умеешь, - хмыкает Чонвон, газуя, - а мне что взяла? Взяла червяков?
- Взяла, задолбал, - отмахивается женщина и открывает банку пива.
- Алкашка.
- Зануда.
- Стыдно должно быть.
- Мне и так стыдно - я воспитала ханжу.
- Это не я ханжа, это ты - непутевая.
- Все претензии к производителю.
- Опять ты бедную бабку Лин приплела, ну что за неблагодарная дочь. Позор нации.
- Заткнись, Чонвон. Я хотя бы в участке не отсиживаю день через день; вся моя зарплата идёт на залоги.
- Так не плати.
- Так ты помрёшь там, блять.
- Я и так помру.
А после этой фразы западает молчание, заставляющее парня сожалеюще нахмуриться и поджать губы.
- Прости, мама, - спустя несколько сотен метров произносит он, и глядит на женщину; та смотрит в окно, держа банку дрожащей рукой и тяжело вздыхает.
- Все мы когда-нибудь откинемся, - легко машет она, но по ее щекам все же бегут слезы и это режет Чонвона по сердцу; парень сжимает ее запястье и снова сосредотачивается на ведении машины. Дурной язык! Честное слово, дурной!
- Хочешь пива? - мама умела разряжать обстановку, как никто в этом мире и Чонвон снова смеётся.
- Я же даже ещё из-за руля не вылез.
- Как хочешь, - пожимает плечами женщина и сама отпивает.
По приезду Чонвон и госпожа Чон выбираются из машины, парень ее блокирует и они шагают в дом. Там снимают верхнюю одежду и топают дальше. Сев на диван, Чонвон опускает голову на мамины коленки, а та, гладя его по голове смотрит талант-шоу по телевизору. Потом Чонвон жуёт червяков, а госпожа Чон моти. И уже позже они прощаются на ночь, надеясь, что прошедший день - не был их последним.
* * *
Чонвону долго не спалось этой ночью. Пять дней прошло с тех пор, как он в последний раз упомянул о своей участи и с тех пор парень очень тщательно фильтрует то, что вылетает из его рта в обществе мамы или друзей. Не хочется делать людей вокруг несчастными.
Лёжа на кровати, слушая музыку в одном наушнике, Чонвон так залипает в одну точку, что даже не сразу замечает появившуюся в комнате тень. А когда замечает, то кидается на месте, от испуга, так сильно, что валится на пол, дыша тяжело и загнанно.
- Ты, блять, кто? - хрипло спрашивает он, поднимаясь на ноги, во все глаза уставившись на высокого темноволосого чувака в мешковатой одежде и прозрачных очках для зрения.
- Ян Чонвон, верно? - подаёт голос тот, без зазрения совести разглядывая того в ответ.
- Ну, предположим, - сглотнув отвечает Чонвон, - а ты? И какого хера, чувак? Я очень хорош в уличных драках, лучше беги.
- Да не ссы ты, я с миром, - засмеявшись фыркает брюнет, - меня зовут Джей, - тянет руку тот, и Чонвон неуверенно тянет свою. Происходит крепкое рукопожатие, а затем Чонвон подаёт голос:
- Ты типо... Смерть?
- А ты ждал смерть?
- Ну, меня доедает мой рак, так что...
- Я - не смерть, - кивает Джей, - и я присяду? Перетереть надо.
- Это стрёмно, но садись. Чего тебе?
- Скоро тебя не станет...
- Новость дня, - фыркнув перебивает его Чонвон.
- Заткнись нахрен, - рявкает на него Джей, - скоро тебя не станет, и тебе, как и всем, предоставляется возможность попасть во врата рая. Там тихо и спокойно, тебе понравится. И там - не болит, - говорит он, взглянув на Чонвона, куда-то между горлом и грудиной, - но для этого тебе необходимо сделать несколько хороших дел здесь, на земле. Можно одно, но очень светлое и бескорыстное. Это гарантирует тебе покой после.
- А в противном случае, что меня ждёт? - сдвигает брови парень, садясь на кровать, напротив сидящего в кресле Джея.
- Честный божий суд, - выдыхает Джей, - я тебя не заставляю, но советую. Отличная возможность: во-первых, ты задержишься здесь ещё на какое-то время, во-вторых, как я уже сказал, покой после.
- Я согласен, - кивает Чонвон, - если это даст мне немного земного времени, то я согласен.
- Отлично! - довольно выдыхает Джей, счастливый первой выполненной миссией подобного характера, - значит, сделай что-то хорошее от всего сердца и за тобой придут. Главное, не бойся.
- Хорошо, - соглашается Чонвон.
- Тогда, до скорого! - поднимается Джей, радуясь появившемуся свободному времени на сегодня.
- Окей. А, погоди, а ты кто?
- Я - ангел хранитель. Не твой, правда, но многих других детей.
- По идее у тебя должны быть крылья, - улыбается Чонвон, наклонив голову, внимательно разглядывая свою белочку.
- Они есть, не люблю хвастаться. Ну, увидимся! - хлопает его по плечу Джей и испаряется в воздухе выхрем.
А Чонвон, горько и грустно засмеявшись, откидывается назад, думая о том, что таких глюков у него от роду не было. Невероятно, какая белка! Красивая, главное, как мечта и забавная - видно, фантазия у Чонвона работает как надо; такого красавца создать. Доброе дело, врата рая, суд божий - да что за бред? Снова засмеявшись, Чонвон забирается под одеяло и мирно засыпает, не собираясь забивать себе голову подобной чушью.
* * *
Неделя проскакала сумасшедшим ворохом событий: одна драка, вторая, третья, четвертая и пятая - в последней Чонвон даже отхватил по морде. В остальных же накостылял он сам. Ну, чем не доброе дело - раздавить нос придурка-Хисына, пнуть в дыхалку Джейка или напиздовать поджопников Рики? Боже, да он почти мать Тереза для этого мира! Жаль только, глюк больше не приходил; красивый, зараза, поглазеть бы ещё чуток. Мама больше не плакала, боли немного приутихли и Чонвон был почти счастлив, если счастливым можно назвать умирающего подростка.
