Ливень

Извне

 Развалившись звёздочкой на ковре, парнишка буравил взглядом потолок, пока «не чужой», погружённый в замысловатый сюжет детектива, перелистывал страницу за страницей. Учихе-то хорошо: он с детства не фанат прогулок. А вот Узумаки от круглосуточного сидения в спальне становилось дурно. Его резерв домоседства израсходовался за последние месяцы. Стены давили. Ломящая кости усталость от безделья морила и одолевала. Пропадало всякое желание заняться чем-либо. Вязкая апатия плескалась в теле и мыслях, и бонусом к этому вдохновение сказало «До свидания!». Оттого-то блокнот валялся поодаль. Вид воли за окном ничуточки не облегчал ситуацию, а, напротив, насмешливо дразнил. Блондин был на грани заскулить, подобно щенку, цепью прикованному к покосившейся будке метр на метр. Вылазок от дома до школы и обратно критически не хватало. Домашние тренировки с гантелями сбавляли градус напряжения, но и этого мало. Омега привык быть в движении: бегать по лентам улиц, лазать по стройкам и брошенным зданиям, драться с таким же хулиганьём в тускло освящённых переулках. К свежему воздуху привык, в конце концов! Плевать на гололёд, на холод и отсутствие снега — хотелось пройтись часок-другой, а лучше три и больше.
 
Но идти без Учихи... Такой вариант не катит. Как без него? Никак. Его нельзя бросать.
 
— Слышь, Саске?
 
Тот промычал, давая понять, что услышал, но лишь краем уха.
 
— Айда погуляем? — само слово «гулять» ликующе будоражит разум, переполняя задором. Омега встрепенулся, как при упражнении на качание пресса. Уселся.
 
— Я уже говорил: мне снаружи не место, — нисколько не заинтересованно. Парня не волновало, что его мир размером с комнату. Он не прочь вечность проторчать здесь, словно рыбка в аквариуме.
 
Но у Нару иные планы. Многократные уговоры не повлияли на затворника, что ж… Пора применить козырь в рукаве. Терпеть более невмоготу.
 
— Что ж, ты прав, — подозрительное коварство вынуждает отвлечься от книги и взглянуть на «друга». Что-то тут нечисто… Альфа узнавал эту уверенную хитрую интонацию, предвкушающую гарантированную победу. — Тебе там нечего делать. А зачем, когда есть я? — на лице юнца лисья ухмылка. Ладонь заныривает в карман-кенгуру и вскоре показывается вновь с маленькой рацией. Неотъемлемый атрибут. Батарейки, вероятно, надобно б сменить, но брюнет сего не ведает. И славно. — Незачем смотреть, что да как, ведь я всё в подробностях опишу тебе. 
 
Саске отвращённо шарахнулся, с прищуром и оскалом уставившись на говорливую игрушку. Целая, не сломалась, зараза.
 
— Подлый шантаж.
 
— Да, я мерзавец. Не могу себе противостоять. Но мне жуть как стыдно. Честно!  — саркастичный смешок доносится вместе с осознаем скудности выбора. Лежачего загнали в угол. Он строптиво морщит нос, нехотя признавая фиаско сквозь гордыню и порывы возразить.
 
Спустя минуту тишины угрюмо выдаёт:
 
— Не дальше двора.
 
Успех! Парнишка сайгаком подскочил с пола. Учиха скептически глазел на его метания туда-сюда по комнате, не разделяя восторга.
 
— С чего начать, с чего начать… — тараторил Узумаки, озираясь по сторонам.
 
Казалось, что ещё больше топтаний в пределах ковра — и на пушистом ворсе  образуется залысина. Как ошпаренный, омега подлетел к шифоньеру, раззявив створки того нараспашку. Затем заворошил по полкам, тормоша сложенные стопки футболок, штанов и прочего шмотья, оставляя те в беспорядке. Он искал что-нибудь подходящее для мерзлявого «приятеля». Если тот продрогнет, еле высунув нос за порог, план с прогулкой накроется медным тазом. Полное обломисимо. Не комильфо. К тому же Саске уж не блещет стальным здоровьем, а посему и простуда рискованна. Случись чего, ни он, ни его семья спасибо не скажут. Осторожность не повредит. Главное правило — не сделай хуже. Нельзя, чтобы вылазка сорвалась. Дабы Учиха вновь вышел «в свет», всё должно пройти гладко, без происшествий.
 
 Отрытые в куче вещей свитер и рубашка были кинуты по направлению к кровати, метко угодив в лежачего. За ними двоица шерстяных носков и утепленные джинсы.
 
 — Снаряжайся, я ща!.. — ухватив кресло, Наруто так быстро свинтил из комнаты задним ходом, что альфа не успел и фыркнуть, скривившись от недовольства тем, что кто-то бросался в него одеждой.
 
Валяющийся на матрасе Курама лениво зевнул. Его волнения хозяина тоже не воодушевляли: неохота срываться с нагретого лежбища да и идти куда-то.
 
Спешащими шажками блондин достиг угловатой лестницы. Кресло навскидку килограмм пятнадцать или двадцать — посильная ноша для него. Хотя, будь оно неотрывной от земли махиной весом под тонну, окрылённого парнишку это не остановило бы. Нутро отрадно трепетало, готовясь вновь ощутить асфальт под подошвой, почувствовать холодящие затылок прикосновения ветра, услышать шум проезжающих мимо машин и хор-болтовню прохожих.
 
Глядя через левое плечо, омега пятился, приподнимая «каталку» за подлокотники. Из-за неудобного хвата пара передних колёсиков задевала край ступенек, постукивая. Достигнув первого этажа, Узумаки энергично выдохнул, расслабляя плечи, и легонько пнул кресло к прихожей. Далее, не обуваясь, выскочил на улицу и спустил то с крыльца. Вернулся к лестнице. Дверь оставил приоткрытой, подперев кроссовком.
 
— Так-с, за Дураске, — шепча.
 
Стоило ладони лечь на перила, как сбоку раздалось:
 
— Наруто?.. — привлечённая грохотанием Микото растерянно смотрела на него, перебирая пальцами кухонное полотенце. — Родной, что происходит?..
 
Точно… он не предупредил её о своих планах. 
 
— Тётушка, можно мне украсть вашего сына? — сей вопрос удвоил недоумение в глазах женщины. — По улице прогуляемся и вернёмся, — пояснил юноша.
 
Темноволосая относилась к сыну с излишней, по его мнению, бережностью и могла не отпустить… Видя нарастающее сомнение на её лице, малец решил действовать опережающе:
 
— Пожалуйста!.. Саске тепло оденется, и вообще, он ведь поокреп с того момента, как перестал отказываться от еды, так что ничего не случится. Обещаю! Ему полезно побывать на воздухе. Ну пожалуйста… — складывая руки в молитвенном жесте, попрошайнически проскулил Нару.
 
Просящая рожица устремлена на хозяйку дома. Та всё ещё колебалась: неуверенность трепыхалась на поджатых потресканных губах, подрагивала по тонкой коже у выемки шеи и стискивала мелодичный голосок в лёгких.
 
— Тётушка, — тише, без пылкости продолжил паренек, — жалость убивает человека… Всё будет хорошо. Поверьте в сына. Ему очень важно, чтобы вы поверили в него. Пожалуйста, разрешите.
 
Тягучая тишина в ожидании. Похолодевшие женские ладони дрожат, медленно тянутся к разгорячённым юношеским. Мягко сжимают. Уже их обладатель в смутном неловком ступоре. Пряча взгляд, Микото вяло кивает, признавая правоту собеседника. Блондин понял её без слов: она вверила ему ценнейшее свое сокровище. Пускай боязливо и нетвёрдо, но полагаясь на него. Узумаки кивает в ответ, тоже безмолвно. Отстраняется, улыбнувшись тётушке. Огонёк в груди разгорается, заводя моторчик. В несколько прыжков и цепляний за перила Нару возвращается на второй этаж.
 
— Ну, ты при параде? — он заскользнул в спальню, едва не врезавшись в дверной косяк: носки по ламинату — всё равно что коньки по льду.
 
Наушники подбираются со стола и невзначай вешаются на шею. 
 
Учиха, просунув моську через вязаную горловину свитера, придирчиво поправил воротник, дабы тот идеально лёг. В отличие от «приятеля» он никуда не торопился. От него веяло въедчивым безразличием и ненавязчиво чем-то ещё, мрачным и злым. К кровати приближались, и под рёбрами неприятно начинало щекотать, тревожно и бастующе. По венам растеклось противное ощущение беззащитности, но при том ни грамма страха. Мысли трезвонили: «Откажись! Не позволь!». Бурляще так, по-чужому. Однако недолго. Накатившее равнодушие утопило в себе долю эмоций, в том числе и нежелание. Сопротивление растворилось, но осадок остался:
 
— Отец на работе. Как спускать собрался, дурень? — ядовито произнёс Саске. —  Рухнули твои планы.
 
— Нарядился — погнали, — Узумаки пропустил сказанное мимо ушей, усаживаясь на корты спиной к «другу». Тот нахмурился.
 
— Шутишь? Ни за что, — поняв намёк, буркнул он. 
 
— Выбирай, — усмехнувшись, — либо так, либо как девчонку, на ручках. — Всего-то груда ступенек! Соблазнённый улицей ради неё был горазд море переплыть! Пропасть перепрыгнуть! Коли припрёт, он «не чужого» вместе с койкой снесёт в коридор.
 
Не миновать… Брюнет досадно ощерился. Руки нерадиво обвивают омежью шею. По виду её таковой и не назвать: о тонкости и девичьей изящности речи не шло.
 
— Катись к чертям собачьим, Узумаки… — ложась на того, проворчал Учиха.
 
— Обязательно, — паренёк, вставая, завёл руки под его колени, по-возможности выровнялся и потелепал к лестнице перевалистой гусиной походкой. В росте он восседающему не уступал, хоть визуально и казался мельче. Точнее, так было раньше, до худобы «не чужого».
 
Надёжнее подхватив того, чтоб не сползал, Наруто побрёл по лестнице. Его отрывистые движения больше напоминали строевой шаг при марше — ритмично и чётко, по шагу на ступеньку, из-за чего Саске мерещилось, что он на секунду или две срывается в бездну. Незаметно для себя, прижимается к омеге плотнее. Тело норовит предательски вздрагивать при каждом дёрге вниз.
 
— Уронишь — убью.
 
— Тётушка тебя опередит, — отшутился паренёк, но… — Погоди. Недооцениваешь меня?
 
Сродни оскорблению — косвенно назвали слабаком! Возмутительная ложь, прощать которую — себя не уважать! Уронит? Он-то? Уронит… ишь! Идущий остановился перед последним дуэтом ступенек. Его хитрая улыбка Учихе совсем не понравилась…
 
— Эй, зырь чё!.. — воскликнув это, малец оттолкнулся и рванул а-ля необузданный рысак.
 
Размашистый прыжок. Мгновенья полёта показались «всаднику», чье дыхание замерло, вечностью. Ладони инстинктивно впиваются в оранжевую кофту. Шлепок-удар стоп о пол. Качка туда-сюда при приземлении с полусогнутыми ногами. Повело в бок, но омеге удалось сохранить равновесие и выпрямиться.
 
— Испугался? Зассал, признай! — с задором.
 
— Придурок! — гаркнул парень. — А если бы мы свалились?!
 
— Ну, не свалились же, — в отместку за опрометчивую шалость сорванца щипающе потянули за уши. — Ауч! Да ты чего?! Пусти, блин! Или бегом до коридора?
 
— Нет!..
 
___________
 
— Шапка, шарф, перчатки, пуховик… — протараторил Узумаки, попутно пасуя перечисленное «приятелю», предварительно устроив того на встроенной в шкаф банкетке. — Ботинок один-с… ботинок два-с… — с обувкой юноша решил подсобить, дабы сидящий не изворачивался в три погибели. К тому же так и шустрее будет. Не задумываясь приопустился на колено, как при завязывании шнурков, — стандартное положение, чтобы не теряя много времени подняться.
 
— Замуж зовёшь? — не упуская момента, прокомментировал темноволосый.
 
— Обхохочешься. Рот закрыл и одевайся.
 
Узумаки по полной программе обмундировал мерзлявого. Сам же был в спортивном костюме, что тянул максимум на позднюю весну или раннюю осень, и в куртке не по сезону. Из года в год он противился перспективе носить уйму слоёв одёжки. На этой почве частенько вспыхивали ссоры с родителями, а в особенности с матерью. По словам той, «зад не в тепле — считай, что нагишом!». Но не тепло было у младшего в приоритете. Манёвренность — вот что главное. Любое стеснение мешается и в драках, и в проникновении на запрещённые территории. Сложно залазить, замахиваться, убегать — да вообще всё, будучи похожим на кочан капусты. А мёрзнуть… Он постоянно в движении, а потому не холодно. Либо действительно так, либо это аргумент для рассерженной матушки.
 
— И без шапки? — подмечает Саске. Не то чтобы ему есть до сего дело. Но снаружи достаточно ветрено, о чём свидетельствовали характерные завывания и пляски веток деревьев за окном. В такую погоду люди обычно основательно утепляются.
 
— Не, — отмахивается собеседник, — я в ней на лоха похож, — озвучив, до него дошло, насколько неуместно сиё прозвучало при носителе головного убора. —  Не на тебя, а… короче, ты понял, — коряво и неубедительно, но исправился.
 
Опробованным способом Узумаки доставил «друга» на улицу, плечом задевая приоткрытую дверь, захлопнуться которой не позволил ранее подставленный кроссовок. Прохлада растрёпывала чёрные пряди. Морозная сырость. Дорожная пыль. Машинные выхлопы. Брюнет отвык от запахов извне. Яркость слепит. На выдохах вздымаются полупрозрачные облака пара. Подойдя впритык к креслу, несущий развернулся на сто восемьдесят градусов, как при команде «кругом!». Шмыгнул наземь и отпустил податливые конечности. Те по-тряпичному обвисли, опираясь подошвой ботинок о тротуарную плитку. Учиха, в свою очередь, поймал «каталку» за подлокотники, чтоб не отъехала, подтянулся и уселся, ворочаясь.
 
— Счастлив? — полагая, что теперь прилипала отстанет с предложениями прогуляться, спросил он. Но тот двояко повёл плечами.
 
Лукаво лыбится, зараза… С тычка альфа заколесил к калитке. Осознав маршрут, тот резво вжался в спинку. Складывалось впечатление, что его не за ограду вели, а к краю скалы.
 
— Эй!.. Не дальше двора! —  то ли опешенно, то ли испуганно напомнил он. 
 
— Разве я соглашался с твоим условием? Неа.
 
— Твои действия подразумевали согласие по умолчанию!.. — отчаянно противясь.
 
— Да??? — саркастично и донельзя довольно. — Не знал. Предупреждать надо, — тормозить Узумаки не планировал… — Чё ты очкуешь-то? 
 
— …Там люди, — после короткого затишья отрешённо пробормотал собеседник.
 
— Люди, — цыкнув, повторил светловолосый, — хер на блюде. Буква «Ю» на них! Ты же Учиха! С каких пор тебя заботит чужое мнение?
 
Тот промолчал. Многие соседи знают его. Он с малых лет представал перед ними примером для подражания, поводом для зависти. Умён, статен, красив — альфа без изъяна. Он без скромности демонстрировал свои преимущества. Хвалясь, задирал нос, ведь он — золото средь бесталанного мусора. Был. Броня «идеальности» рассыпалась в пыль… Когда-то совершенный — сейчас же жалкий калека, полагающийся на помощь даже в элементарных вещах. Его жизнь рухнула. Самостоятельно себя он не обслужит, а кому нужен обуза, тянущий на дно? Родителям разве что, потому что он их сын, потому что совесть не позволит бросить. Но, судя по отчуждённости отца, и тут брешь. А когда не станет матери, брата, что потом?.. Куда? Фантазии о будущем, в котором ему суждено гнить, невыносимо давили на лоб безнадёгой, густой и горькой. Всё и вся становилось ненавистно. Спрятаться бы от боли, от стыда, от страхов, от отвращения — спрятаться от всего мира в запертой спальне, задёрнув шторы и исчезнув. По ночам Саске прокручивал: водитель такси, молодая пара с шестилетним ребёнком… и он — единственный «уцелевший» в той поганой аварии. Вопреки словам родни и врачей, это не везение. Это проклятье.
 
Узумаки застыл, анализируя немоту. Затем стремительно обошёл кресло и грубо подтянул то к себе, удерживая за спинку и ставя обувку на подножку, как бы нависая над сидящим. Взгляд колюче пронизывал насквозь, насильно приковывая внимание. Омежьи глаза, ещё недавно сияющие глуповатой радостью и безмятежностью, вдруг мёртво охладели. От улыбки ни следа. Её заменила серьёзность, от которой пробегало стадо мурашек.
 
— Не!.. — темноволосый осекся. Как бы за упирательство не схлопотать по морде. Он прекрасно знаком с нравом «не чужого» и, в частности, с его неукротимой  импульсивностью заведённой пружины. Без определённой разгрузки шкала напряжения постепенно растёт, а чем она выше, тем разрушительнее последствия. Эдакий «бафф» пусть и выручал в драках на неравных условиях, но обратная сторона медали не столь радужная. 
 
«Приятель» изменился, и сей факт воспринимался Наруто с протестующей злостью и разочарованием. Бесит… аж желудок сводит.
 
Еще мальчишками они состязались за внимание старших, будь то соседи, воспитатели или родители других ребят. Кто как умеет. Кто в чём хорош. И тут загвоздка: Учиха, у которого всё, за что ни возьмётся, получалось с невообразимой лёгкостью, затмевал Узумаки. Он превосходил и в обыкновенных забавах, по типу догонялок или пряток, и в обучаемости в саду или школе… Во всём. Быстрее понимал, качественнее запоминал, красивее писал, безошибочно считал… Блондину он иногда напоминал робота, информация в котором усваивается по щелчку пальцев. Скачал надобный файл и, вуаля — навыки приобретены. Сорванец же таким похвастаться не мог. Бойкость и неаккуратность — его качества-компаньоны, не игравшие на руку. Но чужое внимание привлекается не только гениальностью. Он просёк это, когда ненарочно испачкал гуашью шубку матери одного из прошлых уличных товарищей. Зарисовался, забыл об измазюканных ладонях, которыми и оставлял отпечатки на бумаге, а после — и на меховушке. Ора-то было! Но все взгляды на него. Всё о нем, и ни фразы о Дураске. Мальчонка вошёл во вкус, и наступила эпоха пакостей и безрассудств. Шпана, прогульщик, вандал, паршивая овца в омежьем стаде — всё он. Он, не живущий под покровом чужой тени в миг чудачества. С его «титулами» уповать на общественное одобрение бессмысленно и абсурдно. Мир косых взглядов и перешёптываний — его мир. К нему привыкаешь. Поначалу жалит. А затем приходит понимание, что больно, но не смертельно. Понимание, что одобрение посторонних не так уж и необходимо. Зажившие раны не болят. Прощупывание недостатков, дотошные рассуждения наедине с собой, старания показаться кому-то лучше, чем есть на самом деле, — Узумаки самому смешно оттого, что он маялся о такой ерунде. Оно того не стоило. Он сам себе верный товарищ, опора и защита. Жизнь для него — своеобразный вызов судьбы, настраивающий на пути различные препятствия. Им омега, высунув язык, показывал средний палец. С боем, с кровью, но он всё преодолеет.
 
А всё ж разлад с социумом — не Учиховская обитель. Тот, горделивый, невозмутимый и заносчивый, должен и впредь оставаться таковым. Иначе неправильно.
 
— Да без разницы, кто там что подумает, — малец стушевался и отпрянул, сменив грозный лик на спокойный, но по-Фугаковски суровый. Буря стихла. — Хоть ковриком расстелись, найдутся те, для кого ты окажешься недостаточно ровным. Поэтому плевать на всех. Угождай себе, — со скрипом калитка отворилась. — Мы идём, — твердо и бескомпромиссно.
 
_____________
 
Улица. По-осеннему серая, как выцветшая фотография, но манящая раскинутыми тротуарными дорожками.
 
Энергия приливала, ища высвобождение, и парнишка не устоял перед ней. Суетливый шаг стремился компенсировать искушение пробежаться до иссушающего жжения в лёгких, а потому набирал обороты, переходя в рысцу. Мысли рвались отделиться от тела, отбросив мирские запары. Моторчик в груди стучал громко, кипятя кровь. Приходилось силой удерживать напоминание о каком-никаком благоразумии.
 
Наруто змейкой юлил меж нерасторопных прохожих. Те крутили пальцем у виска, вопили что-то вслед, ругались, советовали:
 
— Смотри, куда прёшь! Ненормальный, тьфу ты!
 
А юноша на это вскользь бросал:
 
— Простите! — так извиняются люди, пробивающиеся к выходу из переполненного автобуса, пихаясь и наступая на ноги прочим пассажирам.
 
Справедливости ради, Учихе правда было по барабану на мнение «пешеходов». Его заботило только то, как бы не въехать в кого-нибудь из них.
 
— Сбрендивший, уймись!
 
— Плестись кое-как — скука и издевательство! Тебя самого-то не тошнит от всех этих «нежностей»? 
 
И… молчание. Попал в самое яблочко. Парня подкупал факт того, что его не боятся «разбить». Когда придурочный «не чужой» обращался с ним, как с обыкновенным человеком, а не фарфоровым инвалидом, возражения меркли.
 
Дома, фонарные столбы, декоративные кустарники, рекламный стенд с оборванными бумажками-объявлениями, парковка — всё проносится мимо. Песок хрустел под колёсами. Алеющий светофор. «Каталка» замедляется. Останавливается, а Саске облегченно выдыхает. Он, а вернее, управленец-лихач, никого не сбил, ни во что не врезался и не слетел с бордюра. Руки крепче обхватывают подлокотники, и короткая передышка прерывается загоранием зелёной лампочки.
 
На очередном повороте внезапное торможение, так что брюнет по инерции накренился, а после приплющился к спинке кресла.
 
— Я тебе не телега с кирпичами! — возмутился он, оглядываясь на омегу.
 
 Тот проигнорировал, сосредоточив внимание на чём-то, но явно не на нём. Уголки губ вытягиваются в задорную ухмылку. Взгляд возбуждённо блестит, словно у щенка, заприметившего мячик или лакомство. Альфа направляет взор туда же, куда и «приятель». Полоса ледяной корки простиралась через полпереулка, переливаясь на солнце, так и просясь, чтоб её заметили и использовали. Ох, манна небесная, ещё и горка на спуск! Сказка для ребятни. Ледянку под зад — и с ветерком! Пока солью не сгубили — грех упускать!
 
— … У-узумаки, нет.
 
Но светловолосого было не переубедить. Попятившись, он заворожённо проурчал:
 
— Узумаки, да,  — и метнулся вперёд.
 
 Прильнув к «каталке», для подстраховки крест-накрест обхватил сидящего в подобии объятия. Гладкая подошва весенних кроссовок на ура скользила по мёрзлому настилу. Ширина того позволяла аккурат пролегать меж колес, а уклон придавал форы, так что парни со свистом пронеслись метров десять, а то и пятнадцать. Значительно сбавив ход, омега плавно подтолкнул рукоятки с прорезиненными чёрными кончиками, оборачивая «друга» лицом к себе. Красноватые следы от мороза на щеках и кончике носа цвели по бледной коже, и с ними Учиха был не таким болезненным. Грудная клетка под пуховиком то вздыбливалась, то сдувалась, вытесняя клубки пара через приоткрытую щёлку рта. Взъерошенная чёлка. Блики на чёрной, не заволоченной пеленой радужке. Румянец. Наруто знал: тому, належавшемуся на койке, понравилось, — а не то безотлагательно бы разошёлся в сердитости. Понравилось, но ослиное упрямство и эго не дадут признать. И всё ж, паренёк был рад, что не оставил Дураске киснуть дома. Его компания привычная и неотъемлемая. Так роднее, что ли.
 
Кресло отъехало в сторону, опёршись о низенькую оградку бывшей клумбы. Блондин приготовился перемахнуть со льда на устойчивую поверхность, но:
 
— Уй! — подстать себе, поскользнулся, приземлившись на копчик. Не по сезону беспротекторная подошва «впивалась в почву» хлипко. В неудивлённых глазах альфы читалось: «Развлёкся?». Ушибившийся неловко посмеялся, потирая затылок. — А клёво было! Сидя наверняка вообще отпад! Почти американские горки! Махнёмся, а?
 
— Придурок? — беззлобно.
 
— Ладно-ладно.
 
Недозима продувала ветровку и без активности махом окутывала мурашками. Противясь ей, Нару бодро выполз со льда, поднялся и отряхнулся. Курс взял дальше, в город. Одно-двухэтажные дома редели, и за ними, в тумане, росли высотки. Мерцали вывески. По утолщающейся дороге всё чаще проносились машины. Звуки трения шин о бетон и рёвы двигателей заставляли машинально потирал локоть, где под толщей тканей таился шрам от стеклянного осколка. Нестрашно, но неуютно на душе. Саске, выполняющий роль подконтрольного ведомого, заёрзал. Где город, там и толпы народа.
 
— И куда ты? 
 
— А ты не догадался?
 
 Конечно, светловолосый мог пошататься по пустым закоулкам, а то и вовсе не покидать двора, но что толку? Ему не в кайф, и Дураске сиё не «починит». Устроился в зоне комфорта, вона! Но, к его сожалению, её придется покинуть.
 
Им обоим знакома каждая улочка, и навигатор ни к чему. Сидящий повертел головой, дабы сориентироваться. Прижмурился, разглядывая, что впереди: отклоняющаяся влево дорожка, увядший цветник, лавочки, аллея… Несомненно, его везут в парк — ближайшее место наибольшего скопления людей.
 
— Ты специально… — бурчаще. 
 
— Клин клином вышибают. Я б и дальше прогулялся, но тётушка встревожится, да и ты продрогнешь. На сегодня обойдёмся малым.
 
— На сегодня?..
 
— Поехали!
 
___________
 
Неработающий фонтан на площади, что располагалась посреди парка, напоминал большущую поилку для птиц. Впрочем, сейчас он лишь на то и горазд. Серовато, тускловато, не как летом, но люд расхаживал. Говорливые пуховички шныряли там и тут, а на отсыревшие лавочки усаживаться рисковали единицы. Старушки с палками для скандинавской ходьбы бродили по узорчатым тропинкам. Разношёрстнее была молодёжь: кто телефонный зомбяк, кто с поводочной собачонкой, кто в банде сверстников с колонкой и алюминиевыми банками то ли от энергетиков, то ли от пива. Не суть — и то и то лажа. Воркующие парочки фотографировались, стояли в очереди у магазинчиков, обжимались, грея друг дружку. Группка из детей лет трёх-четырёх в резиновых сапожках плюхала по лужам, радуясь брызгам и ряби под ногами. Наруто с удовольствием присоединился бы к ним, невзирая на неприемлемый для такого возраст, но обувка промокнет, а ему ещё пешком телепать, дабы воротить Учиху домой. К слову, его он вывел ровнёхонько в центр зоны отдыха, где и находился поилка-фонтан.
 
Саске вжал голову в плечи, пряча нижнюю часть лица за дутым воротником пуховика. Ни быть опознанным знакомыми, ни вступать с кем-либо из них в контакт ему не хотелось. Здесь, в окружении суетливых прохожих, он не в своей тарелке. Отстающий. Неспособный. Чужие твёрдые шаги, беспечный смех накаляли злеющую остроту под рёбрами. Затылок кольнуло несправедливостью. Почему именно он? Почему именно с ним? Столько зевак — выбирай кого хочешь. Почему?.. Внутри густела бессильная злость.  Сбежать бы, да никак…
 
Заметив неуверенность в поведении «приятеля», Узумаки хлопнул того по предплечью. В его понимании, данный жест по-братски подбадривающий, мол, хвост пистолетом, друже! Судя по ответному недовольству в глазах и скривившейся полоске губ, переборщил…  Ну да ладно, не хрустальный.
 
Альфа поёжился. Подрагивающее дыхание и непроизвольные дёрги кистей выдавали мерзлявость. 
 
— Час расхаживаем. Надо бы тебе чего-нибудь согревающего надыбать… — бегло осмотревшись, малец приметил ларёк со съестной всячиной. Как правило, то сладости. Не годится. А вот горячий напиток — иной разговор! На удачу, в кармане завалялась мятая купюра в сто рублей, о которой и думать забыли. — Я за кофе. Ты со мной или тут будешь?
 
— Сходишь, не маленький, — фыркнул сидящий. — Не заблудись.
 
Вредина. Наруто вздохнул, уже принимая едкость того как должное.
 
— А тебя не сопрут? Хотя кому ты сдался… Кресло разве что могут. Ты это, зови, если что! — прокричал он на бегу к очереди, избегая ледяных мин. Нелепо, но по-своему забавно. Его несерьёзность, ребячество и безнадёжный оптимизм размягчали атмосферу, а вместе с тем и гнев.
 
Брюнет пронаблюдал за неуклюжими виляниями, беспричинно улыбнувшись. Блекло, украдкой.
 
— Дурак, — вполголоса. Он непринуждённо облокотился о спинку кресла, устало прикрыв глаза. Пожалуй, всё не так плохо, как ему представлялось.
 
Едва подумал об этом, как:
 
— Учиха? — слух прорезала мерзкая гиенья усмешка с нотками неверия. 
 
Рано расслабился. Мир, чёрт подери, тесен. Проклиная встречу, Саске, скрипя зубами, повернулся к окликнувшему его Инузука. Потрясающе. Помнится, их последний контакт для второго закончился унизительно. Баланс силы с тех пор поменялся… Ощущая это, Киба лыбился всё шире. Ему доставляло удовольствие смотреть на когда-то лучшего альфу школы свысока. Нравилось ощущать превосходство.
 
— Давненько тебя было не видно. Я-то думал, ты овощем стал. 
 
Паршивец удумал резануть по уязвимым точкам.
 
— Надеялся найти сородича по интеллекту? Разочарую, не по адресу, — но Учиховскую гордость не заткнуть, пусть тот и осознаёт скверность своего положения.
 
«Каталка» вдруг ёкнула и пошатнулась. Он недоумённо проморгался: тротуарная плитка под ним треснула и провалилась, точно крекер. Сквозь образовавшиеся разломы на поверхность, пузырясь и растекаясь, проступала бурая вязкость. Колёса неспешно утопали в ней и, игнорируя усилия ладоней, отказывались крутиться. Не сдвинуться. Люди в парке вели себя неизменно, и школьного приставалу ничего не ввело в ступор. Тот, огорошенный дерзостью, распушился, как деревенский петушок. Эго, не отличающееся прочностью, завывало, прося самоутвердиться.
 
Инузука напористо сокращал расстояние. Сидящий же, не подавая виду, непрерывно вяз в бурлящей трясине. Перед глазами нещадно рябило.
 
— На твоем месте я бы!.. — рявкнул было шатен, но его хладно осадили:
 
— На моём месте ты бы сдох.
 
Радужка угрожающе мигнула алым, слабо и мимолётно, выжимая последние соки. Речь отзывалась болью в висках. Контур соперника плясал вальс. Учиху покачивало, будто он стоя ехал в общественном транспорте по некачественной извилистой дороге. Чёрт, как же паршиво…
 
— Мне не нужны ноги, чтобы перегрызть тебе горло… — он понимал, что сам напрашивается, подливая масло в огонь, но не мог смолчать. Признать свою беспомощность перед каким-то хреном-выпендрёжником? Да лучше умереть. Увы, кроме блефа ничего не осталось.
 
___________
 
— Ваш эспрессо без сахара.
 
— О, благодарствую! — от картонного стаканчика маняще веяло жаром. Ладонь чуть обжигало. Самое то для мерзлявого Дураске. Наруто забирал заказ, когда, обернувшись, наткнулся на силуэт подле «приятеля». — Чё за тип? — пригляделся. Блять. — Ах ты ж сукин сын… 
 
Нет, нет, нет, нет! Кто угодно, только не Инузука! Как посмел?! Он и понятия не имеет, сколько голубоглазому пришлось терпеть, уговаривать, сдерживаться, прогибаться! Спустя месяцы наконец-то удалось выволочь «приятеля» на улицу, и тут это недоразумение приперлось! Подлый крысёныш! Он-то не упустит шанса поглумиться, выкинув все старания в мусорку! Всё коту под хвост по вине какого-то мудака, что полез туда, куда не следовало! Учиха после диалога с ним и во двор-то не сунется. Этого не хватало! Возмущение не умещалось в груди, прожигая лёгкие похлеще дешёвых сигарет. Шкала достигла пика. Отбросив стакан с кофе, паренёк ринулся к фонтану. Болтливому гадёнышу не жить…
 
Подначиваемый яростью разогнался и спустя несколько секунд не бежал вовсе, а  скользил на всех парах. Предательская беспротекторная обувь! Не имея возможности затормозить, со всей дури влетел в Инузука, отпихнув того на добрых полтора метра. Лбами стукнулись, звонко и прошибающе. Шатен и сообразить ничего не успел. Мыча, он отшатнулся, прислоняя руку к будущей шишке. 
 
— Не порть мне малину, сучёныш!!! 
 
Стоило громкой подмоге вторгнуться в пространство рядом с темноглазым, как вся нереальность происходящего исчезла: нет никаких провалов в тротуарной плитке, и колёса кресла не погружены в мерзкую трясину. Всё пропало на манер миража.
 
Расклад для Кибы теперь не столь сладкий. Одно дело — стычка с искалеченным альфой, что физически не окажет сопротивления, а другое… стычка с безбашенным Узумаки один на один.
 
— Что он сказал тебе? — адресовано сидящему. Не дожидаясь ответа, омега переводит тяжелый взгляд на оппонента. — Ты, — со всем презрением, — мне за испорченную толстовку задолжал, паскуда. Я ещё за тот раз с тобой не поквитался.
 
При разминании кулаков костяшки сплочённо хрустнули, ликуя. Их, заскучавших по мордобою, вновь применят в действии. Ограничения спали. На улице нет сдерживающего фактора в виде учителей и одноклассников. Есть прохожие, но задурманенному мальцу плевать. Всё его существо сосредоточилось на цели. На желание вбить того в землю.  Выброс адреналина активирует безрассудство. В ушах по сосудам гудит кипящая кровь. Звучит приглушённый голос Саске:
 
— Окстись, это не запустелый переулок. Тебе не нужны проблемы. 
 
Он знает, как у «друга» без разгрузки отключается трезвый ум, заменяясь превышающей необходимость буйностью. Оттаскивать его от соперника некому, поэтому потасовку нельзя допустить.
 
Неотрывный взгляд, глубокое дыхание, непреклонная стойка. Напряжённый, как натянутая струна гитары, Наруто напоминал сторожевого пса, что по хозяйскому «Фас!» порвёт меченого в клочья. Средь альф со школы проносился слушок, что клинит его иногда. Двинутый псих без меры. Вступать с ним в драку без поддержки «своих» у Инузука не было ни капли желания. Свезло, и командой стало:
 
— Оставь.
 
Выдохнув, юноша всё ж прислушался к темноволосому. Подходя к тому, предупреждающе насупился. Он не бежит от драк. Спасовать обязан поединщик, добровольно, но трусливо приняв поражение.
 
— Вали нахер отсюда, Киба, пока я тебе пачку не распаковал, — рычаще.
 
Поджимай хвост и удирай, коли позволяют. Но нет же… Шатен цыкнул. Неспециально, вырвалось всего-то. Но значения это не имело.
 
— Идиот… — процедил Саске.
 
Уловив намёк на издевку, омега тотчас развернулся и сделал три грузких шага к глупцу. Тот стоял как вкопанный, осознавая величину своей ошибки. Узумаки становится вплотную, по-хищному заглядывая в карие глаза. Его же собственные, не мигающие, переливаются чем-то неадекватным, бездушным. Немая угроза, исходящая от него, нашёптывает чужаку-альфе: «Давай, дай мне старт… ударь первым… и тогда ты не уйдёшь». Киба туго сглатывает. Отворачивается, демонстрируя тем самым, что ни на что не претендует. Чуйка подсказывает: стоит дать отпор — и всё… он любезно окажет услугу, выпустив ту безумную черноту, засевшую в таком улыбчивом глуповатом Наруто. Впервые он вселял ему животный страх своей готовностью напасть и терзать жертву до победного конца. Ни камеры, ни люди, ни охрана не подавят сего стремления. 
 
Прочие звуки утихли. Парк и отдыхающие в нём — размытый фон. Даже Учиху не разобрать. Кажется, тот зовет, велит прекратить. Но кто он такой, чтобы указывать? Всё равно. Но отчётливое:
 
— …Мне холодно, — отрезвляет.
 
Холодно?.. Кому? С кем и зачем он тут?
 
Светловолосый, отстранившись, морщится.
 
— «Направить жизнь в старое русло», — первоначальная цель всплывает в затуманенной памяти, оказываясь важнее выяснения отношений. 
 
 
— Сейчас… — занемевший язык заплетается, — …сейчас зайдём в помещение.
 
Не наученный уроком, Киба боязливо тявкает:
 
— П-пидор! — и наутёк.
 
Юноша бы отправился вдогонку, да наподдал, но пункт о сохранности «приятеля» в его списке выделен красным. Тому болеть противопоказано. 
 
— Фуфел. Обзывается ещё! — к остывающей интонации возвращалась невесомость.
 
— Так и ты, — не упрекая, фактически усмехнулся парень.
 
— Помалкивай! — злобная дымка начисто рассеялась. — Покатили куда-нибудь, а то ты вон, синеешь.
 
_________
 
— Определись уже. В сотый раз тут проходим!
 
Узумаки всё никак не мог выбрать, где б пришвартоваться.
 
— Да блин.
 
 И чего метаться? В любом здании остановился бы. И лишь с пятого круга альфа таки догадался, отчего же они по одному и тому же маршруту колесят.
 
— Туда, — взял инициативу он, указав на недавно открывшуюся кондитерскую.
 
— Но ты ненавидишь сладкое, — опешил омега.
 
— Ты же туда хочешь? — скорее утверждающе. — Надоел пускать слюни. Пошли.
 
— У меня было только на кофе.
 
— Идём, — настойчиво.
 
— Я не стану воровать!
 
— Задрал… — Саске потёр переносицу, борясь с накатами раздражения. — Я плачу, дурень, — для непредвиденных обстоятельств он держал при себе карту во внутреннем кармане. Мало ли понадобится, чтобы выкрутиться из передряги: вызвать такси или купить чего. — Шибко не наглей.
 
— Ого!.. Что за акт щедрости? В чём подвох?
 
— В том, что я передумаю, если мы продолжим стоять на улице.
 
— Не-не-не! Идём-идём! 
 
_________
 
Круглый столик с ножкой-шпилькой упростил задачу по размещению Учихи. Того достаточно было подкатить. Приторные запахи карамели, шоколада и ванили знобили в носу, и, честно признать, темноволосого от них мутило, несмотря на внешнюю невозмутимость. Зато Узумаки светился радостью, когда официантка поставила перед ним блюдце с пирожным. Тц, ребёнок.
 
— Спасибо, что ли!  — набив бисквит за щёки, пролепетал он.
 
— Подавишься — откачивать не буду.
 
Невнятно передразнив, махнув вилкой, сладкоежка вернулся к трапезе. Попивая крепкий чай, что перебивал общую сахарность сего заведения, альфа поглядывал на довольного компаньона. Кто посмотрит — за приятелей примет, а то и поболее. Ну и чушь. Даже смешно как-то. Дрались годами, а теперь здесь, в кафешке сидят. Этот без грубости благодарит, а он… платит за него. И с каких пор не гонит прилипалу прочь? Сам себе бы не поверил.
 
— Ох, и хорошо, что с Инузука не сцепился, а то фиг попали бы сюда! — омега облизнул столовый прибор.
 
— Получаешь удовольствие, калеча других?
 
— Ну… — вопрос озадачил. Рассуждать на сею тему… гадко и накладно. — Ты так выразился, будто я изверг какой. Я могу первым ударить, но не начать.
 
— Сути не меняет. Да или нет? — излишне любопытствующе.
 
— Не то чтобы. Не знаю, — промямлил юноша. — Всё, завязывай. Я ем. — На что собеседник двояко хмыкнул.
 
— Сдам тебя лечебнице, что делать будешь?
 
— Не сдашь, — не обинуясь.
 
— Доверяешь?
 
Будто забыв о своем вопросе, парень отвлекается на недопитый чай. Умолкает на какое-то время.
 
— Ты весь день таскаешь с собой наушники, — подметил он. — Мало того что без спроса взял, так ещё и на кой?
 
— Разговорился ты чего-то, — и не знаешь, праздновать прогресс или молить о молчании.
 
Прозрачную витрину окропило несколькими каплями. Затем ещё, и ещё.
 
— Э-те-те! — пользуясь тем, что Саске не сразу сообразил, Узумаки опережающе натянул ему на глаза шапку. Далее снял с шеи воспроизводящий музыку гаджет. — На кой, да? — но шума рассыпающейся гальки снаружи он не слышал. А? Не дождь? И ведь нет! — Смотри-смотри! — воскликнул Нару, обратно поправляя головной убор, чем вызвал сердитое:
 
— Да не трогай ты меня!.. — отмахиваясь.
 
— Снег! Смотри же! — в самом деле, дитё малое… — Ну-ка, — доставая телефон, — тётушке тебя щёлкну для фотоотчёта, чтоб на заднем плане снег видно было.
 
— Эй, никаких фотографий!..
 
— Тебе жалко? Не ёрничай! Улыбнись, а хотя не… ты улыбаешься жутко.
 
***