Ливень

Крохи пелены

Ладонь, гладящая ковровый ворс, замерла.
 
— Чегось?.. — Наруто, приподнявшись, вопросительно взглянул на внезапно оживившегося Учиху, на чьём лице, что прежде выражало пустоту с примесью ворчливости, мелькнула тень влечения: слабо, едва ли заметно, но вполне реально. Потребовалось какое-то количество секунд для обработки информации. Не хочет оставаться дома? Он-то? Как правило, «приятель» руками и ногами хватается за возможность остаться в койке, потому его приходилось насильно и без спроса выволакивать проветриться, а тут на тебе! — Ты что же… со мной, что ли?..
 
— Не тупи.
 
В иной раз Узумаки мигом бы швырнул в лежащего одеждой, велев тому мигом переодеваться, а сам бы убёг перетаскивать кресло на первый этаж, но сейчас проявленная домоседом инициатива смутила его.
 
— Да я на площадь собирался… — промямлил парнишка, скрестив руки на груди, а затем, в недовольной неуверенности поджав губы, заёрзал на месте, наклоняясь влево-вправо и активно мыча что-то: разобрать удавалось только «с собой» и «блински». Похоже, он рассуждал о чём-то. Ещё чуть-чуть, и столь бурная умственная деятельность, несвойственная ему, с паром из ушей вскипятит тому мозг. — Блински! — повторилось, но громко и внятно.
 
— Чего колеблешься? Я добровольно согласился на прогулку с тобой. Ты должен быть счастлив.
 
— Высокомерно… Ничего я тебе не должен! — паренёк был не прочь зациклиться на любой фразе, дабы раскрутить её в ответвлённый диалог, соскочив таким образом с темы. Но надеяться на то, что у «не чужого» удачно проявится склероз и тот забудет о своём пожелании, чересчур наивно даже для безнадёжного оптимиста. Бойкий огонёк в глазах сменился досадой и ступором.
 
Вот же, а! Почему Учиха захотел напроситься? Почему не завтра? В другой бы день — легко, но сегодня он не вписывался в планы. Чтоб такое сочинить? В кой-то веке прогресс, да ещё какой: Дураске проявил интерес к чему-то помимо книг. Обидно, до чёртиков обидно!
 
— Честно говоря… — Узумаки замялся, подбирая, как бы грамотнее выстроить следующее предложение, чтоб оно не прозвучало с перебором резко. Будет паршиво, если отказ отобьёт у «приятеля» все дальнейшие порывы покинуть комнату. Как назло вся фантазия улетучилась, и убедительные отмазки не приходили на ум, уступая правде. — Брать тебя с собой напряжно, — неосторожно, но дошло сиё до блондина с опозданием. — Ты не подумай ничего! — в неловкости выставляя ладони вперёд, поспешил исправиться он. — Просто я буду в городе минимум до полуночи… А так я всегда за! — попытка загладить неуместную прямолинейность выглядела жалко и дёшево.
 
Обходил острые углы омега неумело из-за той же прямизны, что рьяно рвалась наружу при виде чего-нибудь эдакого, начхав на порядочность. Она же являлась одним из подстрекателей Наруто к дракам с дворовой шпаной. Пройти мимо для него — невыполнимая миссия. Как не отреагировать на компашку задиристых уродов, что трясут мелочь с более хилых, или младших, или с него самого? Как пропустить мимо чей-то косой зырк? Никак! Стрёмные типы они и в Африке стрёмные, обещающие втоптать в землю наглую Узумаковскую персону, что не держит язык за зубами. Впрочем, помериться силами его персона никогда не возражала. Болтливость играла исключительно в плюс, и он был рад такому качеству, предоставляющему развлечения на блюдечке. Но явно не в данной ситуации…
 
Учиха уставился на него в тишине, и та с тягучей постепенностью грузом ложилась на плечи и спину, словно омега накинул на себя увесистую кольчугу. Это гнетущее молчание, эта безэмоциональная дуга бледных губ, эти глаза, в чьей черноте не разглядеть души. И не отвернуться. Наруто ощутил слабость в костях и разливающийся под кожей холод, оседающий на дне желудка. Сожаление. Перегнул палку? На этом всё? Звон в мыслях, как звук разбитого стекла, — звук опрокинутой всего одной необдуманной фразой склянки с гранулами доверия, что он мало-помалу собирал, а теперь рассыпал.
 
«Приятель» всё смотрел, и это напрягало… Уж лучше бы он съязвил, обозвал, попробовал выгнать из комнаты — на такое рассчитывал Нару.
 
— Не понимаю твоей проблемы, — потупив взгляд ещё с минуту, мерно произнес брюнет. На разглагольствования «не чужого» ему плевать. Всё его «Я» сконцентрировалось на желании уйти.
 
— Ты слышал меня, не? Я буду на площади до ночи.
 
— И что?
 
— Как что? Это для меня нормально долго шататься по улице, а ты взвоешь, да и замёрзнешь быстро.
 
По идее, сих факторов достаточно для того, чтобы обычно рациональный Учиха отказался от затеи, ставя в приоритет собственный комфорт, но не пропавшая с физиономии упрямость таки свидетельствовала о том, что, вопреки перечисленным помехам, его настрой всё тот же.
 
— Ерунда, — непоколебимо ответил он, из-за чего складывалось впечатление, что ему могли назвать всякое «но», препятствующее вылазке, и всё равно оно ни на что бы не повлияло. Хоть метеоритный дождь, хоть зомби-апокалипсис, хоть конец света — всё ерунда.
 
Столь неподкупное стремление «друга» к ненавистным прогулкам поражало и сеяло в парнишке больше сомнений. Неужто тот настолько хочет свинтить из дома?
 
— Да пойми, не могу я… — раздалось уж очень растерянно для Узумаки, так что лежащий с подозрением нахмурился и наклонил голову вбок, дабы отчётливее расслышать и убедиться, правильно ли он распознал интонацию. — Ладно бы час-полтора, но доверять тебя мне надолго… я бы не стал. Ты же знаешь, каким безответственным я бываю! Да блин, я Кураму-то забываю покормить, а тут целый ты! И тётушки рядом не будет. Она знает, как с тобой обращаться, а я всего-то помогаю… Случись чего, я ж без понятия, что и как. Расквасить морду — это да, тут я мастер, но забота о ком-то… не моё это. Не гожусь.
 
Откровения вызвали у Учихи едкий смешок:
 
— Только не говори, что волнуешься за меня.
 
— Что?
 
— За кого ты меня принимаешь? Я тебе не беспомощный ребёнок, — настойчивость приобретала более агрессивный характер. — Я не нуждаюсь в твоей заботе, придурок. Не зазнавайся. — Признать свою зависимость от кого-то, какой бы очевидный она ни была, унизительно. Бесит. — Названные причины — херня.
 
— Никакая не херня! Допустим… Что, если тебе поссать приспичит? На холоде и до полуночи это сто пудов произойдёт!
 
Из всего многообразия сложностей беззастенчивый Узумаки выбрал для примера именно это. Вроде и стоит продумать подобное неудобство, но до чего же всё-таки нелепо… аж злоба сошла на нет.
 
— Ты болван. В городе полно торговых центров с уборными для… — парень смолк, будто забыл то самое слово, прежде произносимое им легко, пока оно не испортило ему жизнь, — … для инвалидов. Доставь меня к нужной двери, дальше я сам.
 
— Ну это, — чутье Учихи подсказывало, что «друг» опять сгенерирует и ляпнет нечто в своем духе, — получается, у тебя аппарат рабочий?
 
— А ты на что-то претендуешь?
 
— Нет конечно! Полюбопытствовал, вот и всё!
 
— Оправдываешься?
 
— Иди в задницу.
 
Подлавливать Узумаки на его же проколах и наблюдать за его безрезультатными стараниями обратить всё в свою пользу — то ещё развлечение. Нечего спрашивать что попало.
 
— О холоде, — вернулся к изначальной теме Саске. Без боя отпускать её он не намерен. — Ничего не мешает заходить в помещения. Всё решаемо — значит, херня.
 
— М-м, прекрасно, — саркастично восхвалил его расчётливость омега. — Ну и кто тебя отпустит? Мне сбежать не составит труда. Со своими предками я разберусь. Но красть тебя, обрекая тётушку нервничать, ты меня не заставишь!
 
— Если я правильно потребую, она не откажет мне.
 
На это Узумаки укоризненно цыкнул. Вот ведь Учиха… коварный гад! Манипулирует состраданием и добротой тётушки ради выгоды! Микото, вероятно, поведётся на прихоти любимого сыночка, а уж если тот станет строить жалобные глазки и плести душераздирающие речи, то у неё и шанса выстоять не будет!
 
— И это меня ты обвинял в том, что я пользуюсь матушкой?
 
— Всё? Или у тебя ещё какие-то «трудности»?
 
Самонадеянный козлина… упёрлось же ему, а! Но Наруто втихаря обрадовался, что не придётся оставлять Саске в Новый год одного. Подобная перспектива мерзко царапала душу, и если б он всё ж поступил так, то мысли о нём грызли бы совесть на протяжении всей прогулки. И с чего бы? Они даже не друзья и ничем друг другу не обязаны. Однако что-то подталкивало Узумаки заступаться за Учиху, выбирать его сторону и… беспокоиться? От бредовости собственных размышлений парнишка сморщил нос и мотнул макушкой, словно скидывая с той неустойчивую стопку догадок. Нечего нагромождать лишнего, когда всё просто как дважды-два. Всё дело в долге устранить очаг неправильности, коим альфа и является. Достижение цели напрямую зависит от его состояния, потому оно важно. Он терпит его только для того, чтобы сблизиться ради цели, и общая вылазка поспособствует всему.
 
— Так и быть, спасу тебя из заточения, — наконец поддался омега, интонацией выделив деланье одолжения. Ощущения шаткие, но, ежели что, Саске-то сообразит чего-нибудь умного. Ему ведь нынешние нюансы ухода за собой знакомы как никому другому, а уж под его указку и дурак справится. — Но услуга за услугу. Я ж с роднёй поругался, и мне б остыть. В общем, я у вас заночую.
 
— Хорошо, — без промедлений.
 
— Ого, — не сдержал удивления Нару. Он рассчитывал, что «приятель» согласится, но перед тем поупирается и поворчит для приличия. Но нет! И не торгуется, что странно! Компания в лике приставучего соседа его никогда ни приводила в восторг, а тут не то что смирился, а будто с охотой принял условие. С ночи сам не свой… Но это не то чтобы плохо. Пользуясь странной сговорчивостью, блондин добавил: — Тогда, ещё я хочу имбирный пряник в глазури. Их как раз продают на площади.
 
— Не наглей. Я не твой кошелёк.
 
— Эй, между прочим, с карманными у меня из-за тебя накладно.
 
— И при чём тут я?
 
— При всём, —по-детски обидчиво. Вдохновение посещало юношу частенько, да вот только наброски с Учиховской кислой миной хрен кому продашь. Вместе с тем запечатлённые события касаются непосредственно их. Слишком личное, чтобы отдавать кому-то, пускай и за деньги. — И возиться с тобой по городу геморно, и…
 
— Я тебя понял, — парень прервал начавшуюся чреду хитрого шантажа, по итогам которого его бы бонусом выставили виновником всех бед. Слушать наигранное нытье не было ни капли желания. — Уговорил.
 
— Отлично! — победно прозвенел громогласный.— Тогда к девяти выдвигаемся. Поедем на последнем автобусе.
 
— Нет. Сейчас, — осадил альфа.
 
На часах без двадцати семь. Больше пяти часов в городе… Отсюда напрашивался логичный исход:
 
— Да ты не вывезешь!
 
Учиха в стабильном-то состоянии не выносил долгого пребывания в общественном месте без чёткой цели. Им ценились тишина вкупе с уединением, и его мотивы были Наруто непонятны. Зачем спешить, а особенно такому затворнику? Устал матрас пролёживать? Недавно прогуливались же.
 
— Хрен с тобой… Я и сам за то, чтобы убраться поскорее, а то батя твой меня подбешивает.
 
— Подбирай выражения.
 
— Да блин, правда же! — заартачился голубоглазый, отстаивая свою позицию, которую считал исключительно верной. Неучтиво, но заслуженно!
 
— Узумаки, — рявк ещё суровее.
 
Что не так-то? Забыл, как Фугаку ведёт себя с ним? Подумаешь, взрослый… Наруто искренне недоумевал, почему Саске, не раз чувствовавший себя паршиво из-за отца, взялся защищать того. Внутреннее бунтарство трезвонило, что сие — неправильно, несправедливо и мириться с таким нельзя. А голос разума подсказывал, что отец есть отец, каким бы он ни был. В памяти «друга» он ведь тоже сохранился совсем другим… Ему наблюдать нынешнюю обстановку, небось, до кома в горле больно и обидно: родной человек как-никак, вырастивший, воспитавший. Родитель, отец или мать, — главная опора семьи для ребёнка, и когда она дает трещину, кажется, что весь мир рушится. В детстве Узумаки редко ощущал нечто такое, когда между Минато и Кушиной проскальзывали бытовые ссоры. Несопоставимо с тем, что творится у Учих, оттого юношеский максимализм паренька поугас.
 
— Ладно-ладно… Собираемся.
 
___________________
 
Погода выдалась ветреной. Хлипкие стеночки остановки, исписанные и варварски проломленные хулиганьём в уголках, едва ли защищали от леденящего дуновения. Периодически высовываясь за их пределы, Наруто караулил автобус, то и дело отвлекаясь, поглядывал на «не чужого». Пока не дрожит. Либо всё отлично, либо скрывает, что мёрзнет. Судя по пофигистичной мине, скорее первое. Или… хрен его знает. После того, как они вышли из дома, уровень его общительности упал до нуля. Попытки Узумаки завести беседу он начисто игнорировал, не обращая внимания на собеседника: даже зрительным контактом обделил. Собственно, и на кой напрашивался? Ясно как день, что вылазка не приносила ему удовольствие. Рвался-рвался, а на лице ни намёка на заинтересованность. Странный.
 
Спустя минут пятнадцать на горизонте замаячил квадратный силуэт, представляющий из себя морду припозднившегося автобуса, с парой округлых желтоватых глаз-фар и нечитаемым с расстояния номером, который, впрочем, неважен, ведь отсюда всякий общественный транспорт едет в город. Не пазик, но всё ж потёртый, поцарапанный, потрёпанный за годы службы: ржавые кляксы понизу, а на боках блёклый, кое-где стёртый узор из голубых завитков. Поди, вдобавок скрипучий, но из-за тарахтения мотора не расслышать. Приметившая двух потенциальных пассажиров громада сбавила ход и вильнула к бордюру, подползая к остановке. Парнишка зрительно пробежался по окнам, оценивая забитость салона. Не под завязку. Лениво, с шуршанием двери отворились, маня укрыться от ветра. Запахло протёртой обшивкой сидений.
 
Учиха гневно поморщился: образовавшийся меж тротуарной плиткой и входом в автобус зазор был для него когда-то пустяком, но ныне это препятствие, указывающее на постыдную неполноценность… Преодолеть его так же просто, как раньше, не удастся. И как бы Узумаки ни выпендривался, ему не хватит сил поднять человека на пару с креслом в одного.
 
Наруто, предварительно подготовив мелочь, отсыпав надобную сумму в карман, поймал на себе выжидающий взгляд.
 
— Как выкрутишься, а, идиот?
 
Саске не мог объяснить, откуда в нём бралась та густеющая злость, из-за которой рот неумолимо заливался ядовитыми оскорблениями. Её влияние на себя он не ограничивал и не пытался. Наплевать. Ему звание хорошего человека ни к чему. Что вообще есть «хороший человек»? Вымышленный идеал. Сборник положительных качеств, какие только существуют. Доброта, вежливость, отзывчивость, скромность, эмпатия… что там ещё? Парень и горстку из этого не наскрёб бы, чего, в общем-то, не скрывал. Он кто угодно, но не «хороший человек». Такой бы не разваливал собственную семью на части.
 
Омега не сделал ничего, что спровоцировало бы у брюнета приступ агрессии, но всё равно автоматически стал для того мишенью. Ему достаточно было всего-то стоять рядом, чтоб попасть под раздачу. Никакой другой, более весомый повод не нужен. Учиху совершенно не волновали чужие чувства. Он жаждал ругани. Воспалённое подсознание подсказывало, что за унижением кого-либо последует сладкое наслаждение. Обманчивое ощущение. Ничего: никакого удовлетворения или хотя бы тени чего-то приятного. Но он продолжал распространять мрак, сродни вирусу.
 
— Ща, погодь, — мимолётом бросил Наруто. Ответ ради ответа, и никакой концентрации на Саске, словно тот не оскорбление в его адрес вклинил, а бессвязный лепет.
 
Подобно капризному ребёнку, на чью истерику не повелись старшие, Учиха, давя досадный гнев, с цыканьем разочарованно и беспомощно ощерился. Ему надоело упираться в глухую стену при попытке задеть «не чужого». От его беззаботной и придурковатой улыбочки вымораживало… как и от себя. Чего он тогда испугался? Жалкое зрелище. Придурок-Узумаки влипал в настоящие передряги, балансируя на грани бесстрашия и тупости. А он до сих пор дрожит внутри от какой-то фальшивки. Отвратительно.
 
Нару оглядел напольное покрытие автобуса, заприметив выделяющийся жёлтым контуром прямоугольник. Затем, протиснувшись на шажок в салон, бодро подозвал шофёра:
 
— Дядь, подсобишь с пандусом? — свезло, что авто попалось не такое уж и доисторическое, а не то пришлось бы обходиться без эдакого «мини-мостика» через зазор, целиком полагаясь на посторонних.
 
Опущенные уголки рта, волны морщин на лбу, обвисшие щёки и непропорционально выпученные карие глаза за линзами очков делали водителя похожим на мопса. Чудная собачонка, сопящая и хрипящая, прямо как он. Доброжелательное, по меркам парнишки, обращение отразилось на пухлом лице негодованием и крутившимся на языке упрёком к невежественному молодому. Дядь, без всякого «Вы»! Но мопс не тявкнул. Учиха сыграл роль золотого билета, ведь разве можно отказать в помощи юноше-инвалиду? Вполне, но не на глазах у общественности. Наруто, шныряя по городским районам, варьирующихся от благополучных до трущоб, уяснил, что люди везде склонны сотворять подлости разной величины: где-то тебя нуждающегося «не заметят», где-то обчистят, а где-то за ту же копейку вонзят нож в бочину. Люди по природе эгоистичны и жестоки, но наличие свидетелей выступает как сдерживающий фактор, пусть и не для всех. Шофёр не исключение — ему важно сохранить лицо порядочного гражданина, а потому он, закопошившись на сиденье туда-сюда, открыл дверь и неуклюже выволок свою тушу из салона. Перевалистой походкой он доковылял до парней и с кряхтением откинул аппарель. После потёр красноватые ладони друг о друга и просипел безразличное:
 
— Пожалуйста.
 
Парнишка благодарно кивнул:
 
— О, от души! — и, поудобнее перехватив ручки кресла, направил то вперёд, устраиваясь в закутке без сидений, что располагалось напротив средней двери.
 
__________________
 
Автобус подскакивал через метр-два. Ямы, «заплатки», кочки на нём ощущались как гравий на босую стопу — рельефно жёстко. Громада пренебрегала притормаживанием перед неровностями, несясь на зависть внедорожникам. От избыточной тряски позвонки скулили и царапались, заставляя задействовать мышцы спины, дабы чередованием напряжения и расслабления на краткий миг уменьшить боль. В тишине, не подавая виду, лишь кисть плотнее сжимала горизонтальный жёлтый поручень на подскоках. Нездоровая бледность визуально углубляла синяки под глазами.
 
Через запотевшее окно почти ничего не видно, но парень упорно пялился на замыленные силуэты домов, отвернувшись от прочих пассажиров. Не хотелось сталкиваться с ними взглядом. Кто из них, раскачивающихся неваляшек, сейчас смотрит на него, как на неведомую зверушку? Сколькие узнали его? Сколькие смеют жалеть? Наверняка их физиономии искажены той мерзкой гримасой, от которой хоть в петлю лезь. Перечиркать бы их гелиевой ручкой, чтобы на месте лиц зияли спиралевидные каракули, похожие на чёрные дыры. Вот бы все… исчезли.
 
Чьё-то невнятное прикосновение проскользнуло по плечу и с взрывной яростью разбежалось по телу. Учиха шарахнулся прочь, отлипая от спинки кресла.
 
— Прочь!..
 
Брезгливость интонации оборвалась, сменившись смятением, стоило ему обернуться и вникнуть: Узумаки, вместо того, чтоб, как обычно, прильнуть к окну и уставиться на развешанную по фонарным столбам мерцающую Новогоднюю дребедень, встал впереди него, малехость приподняв полусогнутую в локте руку, отгораживая его от ненавистного внимания. Своей оборонительной стойкой он напоминал настороженного пса, что собой защищает боязливого щенка. Он с недоверчивой проницательностью сканировал пассажиров сверху донизу, выискивая среди тех тайного врага. Это происходило скорее интуитивно, нежели намеренно, будто дискомфорт «друга» по незримой ниточке заодно передался ему. Болтливый омега на сей раз молчал, а непринуждённость, излучаемая им ранее, растворилась в бдительности и готовности вступить в драку с любым неугодным. Ему с ранних лет хватало незначительного повода для того, чтобы достичь перевозбуждённого состояния, и сие с сомнительной вероятностью заканчивалось чем-то хорошим как для него, так и для окружающих. Всё из-за его темперамента: слишком открытый и впечатлительный, не способный сглаживать и вытеснять из себя наиярчайшие эмоции. Добавить гиперактивность — и получится ядерная смесь. Благодаря давнишнему знакомству с Узумаки, Саске знал, что у того отсутствует навык преобразования скопившейся энергии в полезную. У него она не тратилась в процессе реализации творчества или бытовых хлопот. Скапливающиеся эмоции приспособились к иному, немудрёному, но травмоопасному высвобождению…
 
В моменты, когда «не чужой» начинал переступать черту, Учиха использовал метод Кушины: его голос тяжелел, темп угрожающе замедлялся — так слова имели на Наруто большее воздействие, хлёстко выдёргивая его из зацикленного накала в осознанность. Сравнимо с отрезвляющей пощёчиной. И в детстве, и позже перемены в интонации чаще всего срабатывали.
 
— Узумаки, — грузно процедил парень, стремясь умерить «приятельский» пыл. Но тот и бровью не повёл. Не исключено, что из-за ссоры с роднёй метод вызвал обратный эффект. Блондин подошёл к пластиковой створке, отделяющей водителя, и с претензией постучал по той костяшкой пальца.
 
— Эй, — с плохо скрываемой дерзостью, — колеси аккуратнее. Не дрова везёшь.
 
Пассажиры несмело засуетились, преимущественно пенсионеры, в осуждении жмуря зенки и обмениваясь мнениями о невежественном молодом. Их шептания сливались в назойливое шипение неисправного радио, однако вмешиваться в назревающий конфликт никто не торопился. Здешние знакомы с пакостливым юношей, вечно наводящим шум, и с его проделками. Что делай замечание, что нет — всё едино. На какой забор ни глянь — всюду его рисованные «автографы». Не раз ловили за шкирку и отмывать заставляли, и что ж? Ототрёт, да и заново намалюет. А ежели потасовка, то он аккурат в эпицентре — зачинщик наверняка. И дерётся с такой неукротимой жестокостью, что страшно становится. Невооружённым глазом видно — будущий уголовник. Горе для отца и матери.
 
— Перестань, — сдавленно рыкнул Учиха, хватая воротившегося за рукав куртки.
 
— Не указывай мне, — светловолосый небрежно отмахнулся, но затем скрался, приобретая черты растерянности. Опомнился. Казалось, его озадачила собственная перемена настроения и в какой-то степени даже напугала. Простояв с приоткрытым в немоте ртом, он таки собрался и, набрав полные кислорода лёгкие, враз выдохнул. — Пара остановок, и приедем! — звонко, с дебильной ухмылкой от уха до уха, будто ничего не было. О смыкании кистей в замок за затылком он пожалел на первом же притормаживании автобуса, еле успев обнять поручень. — Времени у нас — отбавляй! Побродим пока по магазинам там-сям, всё равно чем-то заняться надо ведь! Чего ж на улице морозиться, да? Продрогнешь. Может, чего интересного откопаем! Если свезёт, то и книженцию твою найдём. В городе книжных — зачитаешься! Да? — протараторил Узумаки. В нелепом посмеивании отчётливо различалась неловкость.
 
Лицезря эмоциональную путаницу, Саске счёл, что беспроигрышным вариантом будет согласиться, какую бы чепуху «друг» ни городил, устаканивая мысли.
 
— Да.
 
_________________
 
Махнув ладонью перед сенсорной панелью смесителя, Наруто в очередной раз не получил писка, уведомляющего о поломке, ни заветной струи воды. Упрямство не позволяло сдаться и повторить процедуру с соседним краном, а потому, как кретин, всё пытал и пытал, поди, неработающий.
 
— Гадство!.. Кто придумал эти танцы с бубном? — он предпринял новую попытку, испытывая смешанное чувство от перспективы проиграть железяке в стойкости. Наконец-то датчик среагировал. Неужели. Сложив ладони лодочкой и зачерпнув ледяной воды, парнишка плеснул ту на лицо, разбрызгивая капли.
 
Сердце тарабанило в такт Новогодней песни, что заезженной пластинкой играла по третьему кругу. Её радостный посыл сейчас воспринимался как издевательство. Узумаки опёрся о раковину, глядя на отражение: такое же, глушащее раздражение, которое не смыть. Всё ж ночной пробежки оказалось маловато. С ничего переклинило.
 
— Что ты там говорил о заморочках со мной? — Саске не упускал шанса упрекнуть. Сегодня он особенно невыносим. Втащить бы ему, да тётушка не простит. — Мы здесь по твоей прихоти.
 
— Знаю я.
 
— Какого чёрта ты вообще тут забыл? Это не уборная для омег.
 
— Да там эти разорутся, пока допрут, что к чему. Нафиг, — Узумаки привык к тому, что среди альф он, считай, влитой, и в том имелись свои нюансы. У омег он не прижился. — Не хочется визгов. У меня и без того есть персональный трепатель нервов — ты.
 
— Долго ещё?
 
Пелена, вроде, рассеялась, и унявшийся пульс сие подтвердил.
 
— Иду-иду.
 
____________________
 
— Духота… — сняв треклятую куртку, Узумаки стащил её и завязал на поясе, чтоб руки не занимала. Из-за дутого материала вышло ненадёжно — придётся поправлять, подтягивая ослабевающий узел. — Тебе не жарко? — глянув на Учиху. Тому б не помешало прилечь, а то чересчур бледный. — Помочь расстегнуть молнию?
 
— Не лезь ко мне, — вымученно и по-прежнему сердито.
 
Неисправимый недотрога, каким всегда и был. Будь то дома, во дворе, в школе — везде его окружали люди. Кто-то требовал с него высших результатов, кто-то восхвалял хорошую успеваемость и врождённую талантливость, кто-то просто получал удовольствие от нахождения рядом. С недостатком внимания он не сталкивался. Наоборот, оно докучало. Свет от прожектора, постоянно падающий на него, и от которого не скрыться. Потому мгновения, когда удавалось почитать в тихом уединении, были столь ценны, а пребывание посреди скопления народа неприятно. В том их с Наруто несовместимость. В отличие от брюнета, для него тактильность не чужда, и одиночество им переживалось куда хуже. Он разгуливал в гудящей толпе, прислушивался к ней, случайно задевая прохожих, и чужое присутствие откликалось облегчением в груди. Пускай на него ругаются или не вовлекают в диалог вовсе - сие лучше мертвенной тишины, страшней которой ничего нет. Благо, изобрели наушники. На крайняк и с собой поболтать не грех.
 
Узумаки терпеливо вздохнул. Проще океан переплыть, чем адаптироваться к нраву Дураске. Он к нему и так, и эдак, а тот всё не поддаётся. Эпизодами возникает хлипкая уверенность, что отношения между ними налаживаются, а потом «не лезь» — возникает стена. И как её… перелезть?
 
Прислонив ладонь к виску, альфа давяще провёл ею до лба и сощурился. Перед глазами всё расплывалось. Темнеющие пятна проедали взор. Стоит моргнуть, и картинка сфокусируется на тройку секунд, а далее опять тьма, словно кто-то баловался со светом, щёлкая переключателем. Мерцающая рябь из черноты и размытых цветных разводов. Вылазка ожидаемо утомила его. Удерживание сидячего положения на протяжении нескольких часов оборачивалось ноющей болью вдоль позвоночника. Тело непроизвольно расслаблялось и сползало с кресла, норовя ковриком распластаться на глянцевых ромбах плитки. Дрожащей конечностью нащупывалась шероховатость, напоминающая кожаную обшивку. Подлокотник. Опираясь на него, парень еле-еле подтянулся, минуя падение.
 
— Ты как? — Узумаки признавал, что на фоне нездоровой окраски Учихи вопрос прозвучало глупо, и ответ соответствующий:
 
— Великолепно… — преисполненный сарказмом.
 
— Блин. Знал же, что так будет. Может…
 
— Не вернусь… иди нахер.
 
— А ты себе не изменяешь.
 
Ситуация требовала каких-то решений. Домой этот номер ни-ни. Силком вернуть, что ли? Коли так, то там его «не чужой» пошлёт посерьёзнее, чем нахер, и бай-бай цель. И перед тётушкой стыдно… Уверил её, что всё пучком, а потом притаранил к дверям никакущего сына. Не катит. А Саске между тем заклевал носом: того глядишь, обмякнет. Бери и на пол клади… Узумаки спешно завертел головой. В торговом центре наверняка есть скамейки. Завидев пустующий красный диванчик, взял курс на него.
 
Учиха взбунтовался сразу же, как его подняли.
 
— Не трожь!..
 
Иссиня-белые пальцы, загнутые крючком, вцеплялись в воротник футболки, доставая до ключиц и основания шеи, исполосовывая те щиплющими бороздами от ногтей. Прикосновения холодные… В пуховике и помещении морозит? «Друг» извивался, что было мочи, так что даже свободно свисающие ноги судорожно вздрагивали.
 
— Отвали!..
 
— Да уймись ты!
 
В весе он толком не восстановился, а потому Узумаки резво перенёс его на ложе. Невзирая на отпор, усложняющий задачу, он бережно опустил барахтающегося на упругую поверхность, с трудом совладав с желанием кинуть — надоел. По пути в город альфа посеял последние граммы адекватности. Его и до этого штормило, но не так буйно. И не унимается!
 
— Живо лёг! — Узумаки за плечи вжал сопротивленца в диван, отчего со стороны чудилось, будто он душит несчастного.
 
— Какого черта… ты себе позволяешь?! — Саске надумал было привстать, но его вновь пихнули назад.
 
— Лежать, — приказным тоном.
 
Учиха растратил остаток сил на крайний рывок, и с иссякшей выносливостью прекратились припадочные дёрганья. Запыханный, с презрением в глазах он лежал, не отворачиваясь.
 
— Закончил? — омега предвкушал игнор и не ошибся.
 
Есть ли смысл спорить и злиться на человека, если тот не в себе? Пожалуй, нет… Наруто знал прежнего Саске, тоже вредного и бесячего, но он ни за что бы не позволил себе закатить истерику не то что в торговом центре, а дома. Тот Саске грубый, но спокойный и рассудительный, а не озлобленный на весь мир псих. Кардинальные перемены в нём наводили на вопрос: возможно ли отладить то, что сломалось?
 
— Ты ж не спал почти, угадал? — прошерстив карманы, блондин достал мобильный и дважды кликнул по экрану. — До двенадцати далеко, отдохни.
 
Голос лежащего пропал в изнеможении, оставив лишь хмурую морду.
 
— Не куксись.
 
Диван диваном, но всё ж твердовато. Распутав узел из рукавов и смяв куртку, парнишка подложил ту под Учиховский затылок. Если б его тогда рискнули куснуть, не удивился бы.
 
— Хотя бы польза от неё будет.
 
То ли от усталости, то ли от того, что ухмыляющейся рожей «не чужого» был сыт по горло, Учиха прикрыл глаза. Веки, точно промазанные клеем, слиплись. Без разницы, где и с кем он находится… в темноте боль не чувствуется.
 
— Отрубился уже?
 
____________________