Ливень

Под куполом

От диванчика Узумаки решил не отходить: кто знает, что Дураске нафантазирует себе, проснувшись в одиночестве. Подумает ещё, что бросили на произвол судьбы, — и, пожалуйста, скандал на пороге. Вряд ли ему можно будет что-то объяснить или доказать. Не следует тормошить за зря. Без задней мысли парнишка расселся на Учиховском кресле, запрокинув ногу на ногу, и подпёр кулаком щеку, томно прожигая время в роли охраны мнимого спокойствия. Скучное занятие: сидишь и пялишься, изредка меняя позу, чтоб мышцы не затекли. Тем не менее он без принуждения взял сею ответственность на себя, будучи заранее осведомлённым о замашках «друга». Поздно жаловаться. К тому же не всё столь беспросветно. Подобрав с пола рюкзак и занырнув в него рукой по локоть, Наруто нащупал на дне блокнот и охапку карандашей, один из которых тут же был заправлен за ухо. Устроившись поудобнее, малец замешкался. Рисовать спящих без их ведома ему до сих пор не доводилось. Не странно ли? Да ну, дурость. Он же не какой-нибудь там маньяк с помешательством на Учихе, а художник.
 
— От слова худо, — вполголоса дополнил внутренний диалог омега. Лет так десять назад это произнесла матушка: в шуточной форме, но детское восприятие фразу в памяти своеобразно исказило. Он тогда остался буквально на пять-десять минут без родительского надзора и ухитрился понаставить в зале гуашные отпечатки ладошек. Потом недоумевал, почему взрослые переклеивают обои: красиво ж вышло, цветно.
 
Наруто был единственным и долгожданным ребёнком в семье, из-за чего к его пакостям старшие относились с попустительством, что не могло не разбаловать мальчишку. Что бы он ни натворил, сурово его не наказывали: нравоучения, домашние аресты или конфискации телефона, а потолком рукоприкладства был подзатыльник. Родители не поддерживали насильственный метод воспитания, так что кожаный ремень служил всего-то аксессуаром в отцовском гардеробе, а углы в доме предназначались для тумбочек и горшков с деревцами-фикусами. А вот речи о небрежном отношении к вещам из их уст звучали чуть ли не каждый день, оттого для Наруто они превратились в определение его «Я». Игрушки — и тем наступал каюк в течение недели. С детства в нём присутствовала грубая неловкость: то уронит, то разольёт, то сломает чего-нибудь. Поэтому матушка с опаской поручала ему элементарные домашние обязанности. Дома, во дворе, в школе — где угодно им проявлялась неосторожность, подкрепляемая хоровыми охами и руганью окружающих. Он — ребёнок, приносящий проблемы и разрушения. С годами убеждённость в неумении успешно справиться хоть с чем-то набирала обороты. Узумаки принял своё качество как должное, и в руках повадились ломаться не только игрушки.
 
Льстило то, что Учиха сам вызвался пойти с ним. Хотя… тому скорее фиолетово. Нечего вводить себя в заблуждение. Его доверием он не заручился. Невзирая на ежедневные усилия, Саске держался на расстоянии. Но полагать, что всё пулей изменится, глупо. Постоянно находясь в непосредственном контакте, они никогда не были по-настоящему близки. Они не делились ни проблемами, ни мечтами, ни страхами, ни амбициями; при посторонних людях они предпочитали не здороваться, притворяясь незнакомцами. Их узы сплетены из соперничества, ссор и драк за спинами родителей. Но сколько бы они ни собачились, врагом «не чужого» парнишка не считал. Какой там! Да тот же Инузука недостоин сего титула. Наруто не спорил с тем, что закадычными друзьями им с брюнетом не стать, но допускал, что было бы не так уж и ужасно, если бы они чуть поладили. Нет и не будет больше человека, что знал бы его всю жизнь и которого бы он знал столько же. Дураске в этом плане, так сказать, особенный.
 
_______________
 
Набросок портрета сам собой получился как-то… симпатично: ни демонических причуд, ни высмеивающей гадкий характер карикатурности, ни кривизны в линиях. Штриховка, что не придерёшься, ровненько всё, плавно, утончённо, чёрт подери. И рожа спящего ничего так прорисована. Аж не по себе. Сам Узумаки, в лице жёлтой фигуры, с листа испарился. Дураске занял собой всё, но его не то чтобы хотелось стереть. Отчего-то омеге подумалось, что этому результату вдохновения не место средь прочих в домашней инсталляции. Стыдновато. Но страницу из скетчбука он всё ж не вырвал.
 
Добавить бы заключительных деталей, да грифель затупился.
 
— Зараза, точилка… — той, увы, не обнаружилось.
 
Наруто досадливо схлопнул блокнот, закинув его с карандашами в ранец. Кончилось развлечение. Ещё с начала отключки «друга» он уповал на появление возмущенных тем, что один человек внаглую занял целый диванчик. С ними бы «досуг скрасился». Но за два с копейками часа никто не объявился. Телефон же блондин не трогал с целью сохранить зарядку. К тому тот ослаблял бдительность.
 
От нечего делать Узумаки уставился на «не чужого». Он внешность и пропорции того наизусть зазубрил и рисовал не подсматривая, отчего не сразу заметил некое противоречие: Учиха определённо спал, но расслабленным при этом он не выглядел. Глаза его суетливо плавали под трясущейся плёнкой век, брови сводились к переносице, немые звуки лихорадочно умирали на потресканных от сухости губах, мелко подрагивали кончики пальцев. Кошмар снится? При свете ламп кожа блестела проступившей испариной, от которой слепливались пряди в чёлке. Опасаясь, как бы «приятель» не простыл, парнишка встал и прислонил ладонь к влажному лбу.
 
— Холодный… — облегчённо заключил он.
 
— Руку убрал… — раздалось хрипяще.
 
Узумаки аж шарахнулся:
 
— Тьфу, ты! Любишь же ты резко в себя приходить! — избавившись от остатков блёклого испуга, он, чуя завершение сторожевого режима, потянулся, разминая уставшие от скудной подвижности конечности. — Кстати, ты голоден? У тебя кроме обеда, он же завтрак, ничего не было.
 
Лежащий мотнул головой, мол, нет, набираясь сил сесть. Ощущение, словно бодрость крошечными каплями рассредоточилась по всему телу, и теперь её нужно постепенно извлекать из клеток, собирая в полноценный источник. Медленный глубокий вдох и такой же выдох. Держась за спинку дивана и отталкиваясь от сидения, парень нерасторопно приподнялся.
 
— У нас уговор, что ты перестанешь воротить нос от еды, — однако из-за неважного вида Учихи Наруто был не прочь сделать скидку на отсутствие у того аппетита. — Но насильно впихивать в тебя я ничего не буду. Не хватало, чтоб тебя тут стошнило. Если не лжёшь, то условия договора не нарушены.
 
— Не хочу, — сварливость «приятеля» растоптала надежду на то, что после отдыха его настроение улучшится.
 
— Я тоже, — невзначай буркнул Узумаки, будто бы того заботили его потребности. — Надо воды купить, чтоб ты таблетки запил. Обязательно, — акцентировал он. — Так, значит… Приём был дома, второй щас и третий перед сном…
 
— Гений математики.
 
Подсчитав часы между приёмами лекарств, Наруто пришёл к озадачивающему выводу:
 
— Меньше нормы… — но и пропустить по инструкции нельзя. Курс всё-таки штука важная. Во всей этой лечебной ерундистике омега не разбирался: в аптечке он бы различил йод с зелёной, аспирин с нурофен и порошок какой от кашля. Набор друга же куда серьёзнее. — Ты, блин, профукал утром, и весь график сбился, — скорее с замаскированной тревогой, чем с обвинением, произнёс паренёк. — Скажешь, если поплохеет.
 
— Конечно.
 
— Не выёживайся. Скажешь, усёк?
 
Безгласность автоматически сочлась за согласие.
 
— На нижнем этаже есть…
 
Узумаки что-то говорил, но Саске утратил интерес и более не слушал. Всё его естество сосредоточилось на неотвратимости возвращения домой, в комнату, где наверняка поджидает ночной кошмар. Тот неконтролируемый страх, вгоняющий в ледяной пот, потихоньку крался. Куда ни беги, куда ни прячься… Тело парня предательски оторопевало перед чем-то, чего нет и быть не могло. На него накатил такой концентрат боязни опять столкнуться с этим, что желанию разрыдаться от безысходности препятствовала разве что гордость.
 
Но вымышленная дрянь — не самое ужасное. Эпизодами она меркнет, оправдываясь своей фальшивостью. Она — ложь. Но шаркающие подошвой тапок шаги, сиплые всхлипы за дверью, звон бутылок в целлофановом пакете, лопнувшие от соли глазные сосуды, впитавшийся в одежду запах сигарет, кружка с остатками валерьянки, мятая салфетка в исхудалой женской руке — правда, что не канет по щелчку пальцев. Ни она, ни грёбаные таблетки, ни грёбаная немощь, ни грёбаное кресло, ни грёбаная жалость не увядают в реальности, потому что они — компоненты этой грёбаной реальности.
 
Опустошающее уныние мерзостно щекотало нёбо тысячей коготков, размером с игольное ушко. Слабое головокружение, пищащий звон в ушах. От переизбытка адреналина подташнивало. Кровь скоро растекалась по телу, всё больше и больше разоряя запасы кислорода. Вместе с тем горло плотно стянуло незримым поясом, отчего дыхание сбивалось с ритма. Трёп придурка-Узумаки, назойливая новогодняя песня, шум толпы, собственное паникующее биение сердца, вкупе с прочими звуками, тонули в прозрачной тягучей массе, что заменила собой воздух.
 
_______________
 
Для надёжности Наруто повторно нажал на кнопку вызова лифта. Тот достигать их этажа явно не торопился — видать, занят. И всё-таки чересчур долго…
 
— Что за хрень? Тут же не высотка какая!.. — сетовал омега. Вселенский сговор, не иначе! Сегодня всё проверяло его нервы на прочность: и дурацкий сенсорный кран, и лифт-улитка, и вреднючий Саске.
 
Последний из сего списка нелюдимо откатил к соседствующему с лифтом эскалатору, провожая волны жужжащих ступеней. Могло показаться, что он со скуки таращится на суету первого этажа: наблюдает за такими же зимними гуляками в цветастых куртках, как за тропическими рыбками в аквариуме. Но в сущности никакого интереса в нём не было. Безжизненный взгляд направлен куда-то вглубь, сквозь всё и вся, отчего создавалось впечатление, будто там, внизу, глянцевый пол разошёлся по швам, образовав пропасть, дно которой Учиха так старался в подробностях рассмотреть. Белёсый, точно фарфоровый. В парке оставить — за статую примут! Аж жутко.
 
— Нам лифт нужен, — подойдя к нему, с той же нейтральной аккуратностью, с короткой взрослые ведут беседу с потерявшимися детьми, напомнил парнишка.
 
Сидящий не шелохнулся. Он всё так же, не отвлекаясь, пялился в одну точку. Наруто привык, что ответ того периодически представляет из себя неподкупное молчание, но сейчас было до мурашек неуютно. При обычном игноре он не сомневался, что всё равно говорит с упрямцем-Саске, как бы тот ни притворялся глухонемым, но когда альфу вот так переклинивало, невольно думалось, что в кресле сидит человеческая оболочка: кожа, мясо да кости без души и разума. От трупа его отличало наличие пульса с дыханием, но и тех без внимательности не засечь.
 
Пока блондин дожидался хоть какой-нибудь реакции от альфы, за спиной звякнуло — лифт любезно осведомил о своём прибытии. Металлические створки, шурша, плавно разъехались, и из кабины выбежала шкодливая свора мальчишек, которым: «Надоело кататься». Вероятно, они причастны к неторопливости перемещающегося «шкафчика».
 
— Узумаки… столкни меня, — не обернувшись к тому, ровно пробормотал брюнет. С непринуждённой чёткостью, будто это самая обыкновенная просьба, не страннее просьбы подать стакан воды. Наплевать на последствия.
 
Омега впал в ступор. Так и застыл с фирменной ухмылочкой подле кресла.
 
— Что?.. — от замешательства недоумение по-нелепому перекочевало в обескураженный смешок.
 
Способность здраво соображать выветрилась из внезапно потяжелевший головы. С приливом осознания улыбка поэтапно сползала, обращаясь приоткрытой в шоке щёлкой. Окантованные дугой бровей глаза непроизвольно расширились. Дураске не говорил на иностранном языке, но Наруто не понимал…
 
— Ты чё мелешь?..
 
Заторможенность вспыхивает яростью. Мгновение — и в хищном рывке парнишка нависает над альфой. Вцепившись в основание тёмно-синего капюшона, ближе к груди, он подтаскивает того к себе, едва приподнимая с сидушки.
 
Тон Узумаки походил на рычащий скрежет:
 
— У тебя мозги совсем раскисли?! Прекращай пороть херню, пока я не врезал тебе! — пальцы до скрипа в костяшках сжимают ткань.
 
«Не чужой» глянул на него всё с той же рассеянной флегматичностью. Его не взбудоражили ни агрессивная интонация, ни душащие прикосновения, ни чрезмерное вторжение в личное пространство. Он не норовил высвободиться, не огрызался в отместку, не брыкался.
 
— Бей. Хуже не будет.
 
Отрешённое подначивание подчистую выбило почву из-под ног. Омега держал подстрекателя и скалился, понятия не имея, как поступить.
 
Видя его смятение, Учиха прибавляет настойчивости:
 
— Давай, — уже не с просьбой, а с требованием.
 
Он, как никто другой, знает, насколько нутро Узумаки хочет сего удара: до нестерпимого нытья в костяшках, до скулежа. В нём дикости на несколько альф хватит, оттого в школе все и шугаются. Все его мечты обязывались быть о том, как превратить ненавистную морду нервотрепателя в фарш. Предоставленная возможность искушает… Всё равно что бросить вырезку отборной говядины в клетку не кормленого неделями зверя. Чаяние крови сносит башню под ноль. Противостоять себе чертовски трудно…
 
Парнишка туго сглатывает, возвышая над «приятелям» кулак. Кисть дрожит от напряжения. Жилы, разветвляющиеся от запястья корнями дерева, рельефно выпирают, мелко-мелко дёргаясь. Столкновение будет молниеносным.
 
— Давай же, бей! — рявк пронзительнее всяких новогодних курантов.
 
Но блондин не двинулся. И людская толпа, косящаяся, но безучастная, ни при чём.
 
Бесхребетный слабак. Саске читал его поведение, как строки из книжки для младшеклассников, написанной в стишках, — быстро и без запинок.
 
— Ты не ударишь… — он довольствовался и одновременно разочаровывался верностью предположения. — Из-за жалости, —закусив потресканную губу, придавая её влаге, альфа недобро закивал, уводя глаза к полу. А затем хмыкнул и осклабился. Гаденько… неадекватно. — Боже, — истерически посмеиваясь, парень запрокидывает голову, закрывая десницей верхнюю половину лица, — я даже для твоего удара не гожусь.
 
Онемевший язык блокировал позывы возразить. Хотя, признаться честно, Наруто не представлял, что сказать. Он абсолютно не был готов к тому, что его станут подталкивать к убийству. И кто? Тот, кого он обязывался «вытащить на берег». Не секрет, что Учиха — тот ещё поклонник мрачности и уныния, но это… Впервые на уме дурашливого юноши так тихо. Казалось, что все рубильники по подаче информации в мозг разом отключились. Тотальный застой. Команда разжать ладонь достигает ту с опозданием. Конечность отпускает пуховик, и «не чужой» послушно плюхается в кресло.
 
— Я всё исправлю, — только и получается протиснуть. Омега не мог определить точно, в кого пробовал вселить уверенность: в себя или же в Учиху.
 
— Как? Наколдуешь мне здоровье? Вернёшься в прошлое? Да что ты вообще можешь?
 
Внутри сыр-бор из парада нечленораздельных эмоций и неозвученных, позабытых в оцепенении слов. Колкие вопросы «друга» отнюдь не наводили порядка, усугубляя положение, и перед ними светловолосый почувствовал себя обезоруженным. Весь доспех из лихой строптивости разваливался, оставляя его беззащитным.
 
— Что-нибудь…
 
Темноволосым с безошибочной ловкостью на поверхность выуживалось то, о чём Наруто не прекращал спрашивать себя, будь то на мосту, дома или где-либо ещё, — а чем он может помочь? Саске же был доступен исключительно тот фрагмент картины, на котором он громогласно лепетал с беззаботной лыбой от уха до уха: эдакий дурачок, убеждённый в непременно счастливом финале. Дурачок, которому пасмурным дождливым днём светит солнце. Учиха не ведал, что суть вовсе не в слепом оптимизме. Это принцип. Усомнился в своём пути — проиграл, и никакое оправдание не утешит. Сомнения травят душу, напитывая её злостью и тоской. А когда звонко горланишь, перекрикивая завывания опасений, и улыбаешься во все тридцать два, страх отступает на задний план. Сладкий самообман, не избавляющий от терзаний, а маскирующий их. С ним проще двигаться вперёд.
 
Для Саске речи омеги о неугасающем шансе были всего-навсего раздражающей сказкой, которую тот сам и придумал. Так наивно, что аж злит. Не всё потеряно? Бред. Он пытался, вопреки запретам врачей и слёзным мольбам матери, вопреки парализующей боли и струящейся по подбородку крови. Его вера рухнула под гнётом полосы провалов, и теперь уж ничего не хочется… Всё, что он имел, тем злополучным днём утратилось в той или иной степени. И он тоже… умер в той аварии. Не телом, а чем-то гораздо ценнее.
 
— За твоей болтовнёй ничего нет. Помощник… — с саркастичной презрительностью фыркнул брюнет. — Ты всего-то мальчик на побегушках, что с собой-то справиться не в состоянии. Бесполезный.
 
Остолбеневший лик Узумаки вдруг источил суровость, что горазд соперничать с Фугаковской. Пудовый хладнокровный взгляд, ступор в котором сгинул бесследно, велев альфе умолкнуть. Всякое терпение невечно.
 
— А в чём твоя полезность? — с долей высокомерия и грубости, притом не повышая тона, контратаковал омега. От сего изречения собеседник едва не поперхнулся. Огорошенная меткой дерзостью гордость упёрлась в поддых. Борясь с кислотным жжением, Наруто секундно стиснул зубы и сожмурился. — Вместо того чтоб ко мне придираться и ныть, взял бы себя наконец в руки, — к интонации присоединилась горечь, доминирующая над сердитостью. Похоже, Учихе таки удалось его задеть. Тот не проникся удовлетворением, как и угрызениями совести. Тишь.
 
Сняв рюкзак с ручки кресла, понурый парнишка развернулся и побрёл прочь. В какой-то момент Саске поверил, что «приятель» правда уйдёт, но тот остановился у колонны, метрах в тридцати, облокотился о ту спиной и истощённо сполз на пол. О том, что его выбило из равновесия, свидетельствовала чередующаяся жестикуляция, похожая на нервный ритуал: Узумаки безотчетно пощипывал сложенную на коленях куртку, теребил язычок от молнии, отщёлкивал и защёлкивал клепки на карманах. После переключался на шнур капюшона, наматывая тот на пальцы. Далее гладяще проходился ладонью от щеки к волосам. Возвращался к дутой куртке, и цикл возобновлялся заново. Подошва кроссовок туго елозит по плитке, постукивая носком. Подогретое капризами Учихи буйство всё никак не могло улечься в человеческом теле. Юноша и не представлял, что общение с «другом» может настолько морально изматывать. Дурно от хлебания яда кружка за кружкой. Ко всему прочему, в своей предъяве брюнет специально или ненароком упомянул уязвимость парнишки. Развитая до самостоятельности фантазия тут же проявила инициативу, воплощая агрессию натянутой красной струной в области лба, чьи колебания трезвонили в висках.
 
Забавность в том, что от нападков Учихи ни капельки не обидно. Да, чёрт, если бы Узумаки, с детства слышащий в свой адрес выражения похлеще, постоянно обижался, он бы не был собой! Он же не ранимая мямля. У него давно к оскорблениям иммунитет. По барабану на мнение всяких там человечишек. Кто они такие, чтобы осуждать его? С чего их суждения — ровня истине? Эксперты, блин! Что они знают о нём? Паренёк был предан исключительно собственной позиции. Никто и никогда не привьёт ему такую штуку, как комплексы! Просто… Паршивый Дураске по-умолчанию до умопомрачения бесит! Надо остыть, чтобы щедро не втащить ему или ещё кому-нибудь.
 
Т-ц, неженка нашёлся. Детский сад. Саске надменно закатил глаза, словно перед ним предстала нелепая театральная сценка. Он в курсе, чем занят омега: мирится со своей вспыльчивостью, сковывая ту цепями псевдоконтроля, полагая, что совладает с ней. Он не выпускает пар, а прессует и подавляет шквал гнева, заталкивая тот в дальний ящик. Подавление и отрицательние — его конёк. С «друга» парню было смешно. Выбрал занятие — ошиваться возле него преданной псиной. Проку с сего никакого. Себе во вред скачет, вот и всё. Бестолочь. Лицезря его поникшую рожу, альфа не испытывал раскаяния. С какой стати? Он не просил, чтобы его кто-то «спасал». Узумаки сам виноват, что припёрся в его комнату с «мотивирующими» воплями и долбаной рацией. И дураку ясно, что изначально эта авантюра бесперспективная и идиотская. Его ж ежесуточно гнали взашей, а он, дурак, упорствовал. Пусть теперь наслаждается итогами своей упрямости. Может, допрёт в кой-то веке, что «спасать» нечего. Он зря старается заглянуть в его тлеющую душу. Кроме скорби и ненависти там ничего не уцелело. Ничего выдающегося, ничего хорошего, ничего светлого. Но Учиха и не утаивал этого. Не только в кошмарах, но и в реальности он тонет в пучине, неизбежно утягивая на дно вместе с собой всех стремящихся преодолеть барьер отчуждения. Быть с ним — равносильно саморазрушению. И отец, и матушка, и брат уже попали под сие воздействие. Да, Наруто — орешек покрепче, потому что закоренелый идиот, но и он расколется. Уже есть трещины.
 
Было предсказуемо, что Узумаки, настрадавшись хернёй, вернётся как миленький. И когда он таки поднялся с пола, Учиха ехидно хмыкнул. Каков дурень. Напористости ему не занимать. Сильное качество? Брехня. Из-за неё-то он становился рабом обстоятельств, подстраиваясь под вымышленные собою же рамки. Для него нет варианта отказаться от своих слов, пусть ради их воплощения в жизнь придётся идти на жертвы, ограничивать себя, терпеть унижения и позволять собою пользоваться. Как верная шавка: его пнут, а он назад приплетётся, дабы служить центральному объекту своей цели. И сейчас эти объекты — Саске и его благополучие. Простодушный болван дал слово, что будет с ним до конца. Естественно, он всегда придёт к нему. Бормочущий ругательства, но придёт. Его, своенравного и беспечного, но жалкого в оковах невыполнимого обещания, ломать даже интересно. Альфа не ощущал в том необходимости. Он издевался, потому что мог, не видя веских причин поступать иначе.
 
Подошедший омега не выглядел ни рассерженным, ни расстроенным. В нём не пестрило намерение продлить конфликт, подсыпав перца. Давка негатива, кажись, сработала на ура. Шустро упокоился, что, впрочем, буднично для него. Он быстро загорался и чуть медленнее потухал.
 
— Пошли, воду купим.
 
Брюнет проигнорировал. Наруто зрительно оценил состояние того. Сидит с безразличной харей. Бледноватый и не выспавшийся, но его не штормит, и взгляд незамутнённый. Без истерик, посмеиваний и отбитых требований. Кукуха встала на место малехость? Славно. Настроение у него, конечно, прыгает, как бешеное. Чокнутый, что с него взять? Хреново, наверное, с шаткой крышей. Отчасти паренёк ему сочувствовал.
 
______________
 
Из-за Учиховской вражды со всем, что содержит в себе хотя бы намёк на сахар, ассортимент стеллажа с напитками тотчас сократился. Оно и в плюс — меньше игр в угадайку предпочтений. И без сего предстояла ловушка в виде километровой очереди у кассы, потому любая экономия времени была кстати.
 
Схватив с полки две бутылки по пол-литра, парнишка, легонько встряхнул те, дабы обратить внимание «не чужого» на себя.
 
— Тебе газированную или обычную?
 
Тот вновь увяз, абстрагировавшись от событий извне. В чаще бездумья тише и уютнее, чем снаружи: нет ни обступающих шагов отовсюду, ни какофонии голосов, ни мерзкой музыки, ни мерцаний гирлянд. В недрах головного закутка беззвучно и темно. Альфа таял в нём. В такие моменты его глаза стекленели, укрываясь веками, наплывающими до середины маслянистой склеры. Приятное истомное ничего.
 
Но дурацкий вопрос Узумаки внаглую рассекал заслонку, что разграничивала лично его мир и мир общий, реальный. Учиха раздражённо насупился. Вода есть вода: прозрачная и безвкусная. Зачем тревожить его ради такой ерунды?
 
— Без разницы, — заторможенно буркнул он. Вода есть вода: прозрачная и безвкусная.
 
Вредный Дураске! От его апатичного занудства Наруто с неудовлетворённостью поджал губы.
 
— Да, блин, выбери и всё! — нетерпеливо прозвенел он. — Обязательно усложнять?
 
Поскольку собеседник так и не дал чёткого ответа, блондин выбрал за него, взяв бутылку простой воды. Сей вариант беспроигрышный — все её пьют. Кроме того, для запивания лекарств она наверняка подходит лучше газированной.
 
— Как думаешь, мне спички или зажигалку продадут?
 
Смутившись перескоку на левую тему, альфа посмотрел на «друга». Аж погружённость в ничего рассеялась.
 
— Нахрен они тебе?
 
— Для бенгальских огней!
 
Вот уж кто не взрослеет, оставаясь в розовых очках. Итоги года преотвратные, а ему искрящую палку подавай. Не кретин ли?
 
Поймав на себе критикующий взгляд, светловолосый с искренним недоумением встрепенулся:
 
— Да что? Праздник же!
 
— А ты всё лыбишься, — прозвучало сродни замечанию, и у упрекаемого тут же активировалась защитная реакция, а именно борзость:
 
— А что, нельзя?
 
— Как торчок, — уточнил Учиха, на что Узумаки приятельски хлопнул его ребром ладони по предплечью.
 
— Иди ты, а, — весь его лик излучал ребячливость. — Мне весело, вот и улыбаюсь. Чего пристал?
 
— Ты шутишь? Это должен быть твой худший Новый год, а ты… Ты ненормальный.
 
— А кто нормальный? Ты, что ли? — беззлобно передразнил омега. — Сам посуди, чем бы я тут без тебя занимался?
 
Странный тип: сколько ни отталкивай, протягивает руку. Хоть в лоб, хоть по лбу. Его утаскивают ко дну, а он, мало того что сам идёт на штык во тьме, так ещё и забавляться ухищряется. С детства такой.
 
Чем занимался бы? Да много чем. Узумаки говорил так, будто они старые приятели, будто ранее не случалось разногласий, будто они представляют друг для друга какую-то ценность. Мечтательный дурак, но оттого-то его вопрос стал для Саске неожиданным, ставящим в тупик.
 
Однако Наруто шустро развеял непомерную подозрительную дружелюбность:
 
— Гулял бы вольно в своё удовольствие. Никакой ответственности и мороки. Никто бы не клевал мне мозг, не сворачивал кровь, не ворчал под ухом.
 
Очередная издёвка, опять же без укора. Но мина сидящего заметно мрачнела: прям видно, как за щеками скапливается язвительный яд, как в смольных глазах ворочается гнев, а-ля пробуждающийся от спячки дикий зверь. Предвещая всплеск злости, блондин паузнул, словно задумался о чём-то, а далее мерно продолжил:
 
— И поболтать тут мне было бы не с кем. В праздничную ночь я бы остался один. Смекаешь?
 
Учиха смекал, но… логика омеги в корне не совпадала с его.
 
При прочих парень вёл себя поддельно прилично, скромно и учтиво в угоду воспитания и репутации. Прочие нарекали его идеалом, пока он испытывал к ним безразличие, а то и высокомерное презрение. Для тех неведомо всё, что выходило за рамки роли прилежного юноши без изъяна. Но с Узумаки всё не так. Лишь он знал не выгодный обществу образ, а истинного его. Ему он показывал самое тёмное и отталкивающее в себе, самое настоящее. И, невзирая на сие знание, «друг» предпочёл его компанию одиночеству? Ну и болван. Он как раз из тех людей, что способны во всём находить хорошее. Ничтожный навык: либо признак скудности ума, либо дешёвый самообман, дабы в край не разочароваться в жизни. Саске так не умел. Для него радоваться всякой ерунде, например солнечной погоде, — нелепо. Ну солнце. Светит и светит. Ещё б оно не светило. Этой звезде гореть ещё миллиарды лет.
 
— Ты несносный гад, и у меня кулаки чешутся отметелить тебя, — честности и прямолинейности у парнишки не отнять. — Но я всё же рад, что сегодня ты со мной.
 
— Глупо, — бесстрастно прокомментировал альфа.
 
Парнишке осточертело выяснять, кто из них двоих прав, потому он уступчиво пожал плечами:
 
— Такой уж я.
 
Жужжание в кармане. Наруто, достав телефон, прочитал имя контакта.
 
— О-о-о, — предвкушающая грядущие втык и подзатыльник, провыл он, — матушка обнаружила, что я не у вас дома. Щас будет ор, — для него любые порицания — обыденность, приравниваемая к развлечению, потому он без волнения нажал на дисплей, принимая звонок. — Мам? — с мизерной опаской.
 
Судя по немоте блондина и невнятному причитанию из динамиков, старшая Узумаки разошлась в неистовом негодовании, не давая сыну и писка вклинить. От пронизывающего матушкиного громогласия юноша прищурил глаз, отстраняя мобильный.
 
Учиха не сёк, что там ему кричат, но очевидно, что дома «приятелю» конец.
 
— Дай сюда, — с приказным тоном он выставил перед тем ладонь.
 
Наруто вскользь отмахнулся, прошипев:
 
— Отстать ты, не до тебя.
 
— Дай мне телефон, — грубее настоял парень.
 
Твёрдость интонации отчего-то внушала доверие. Невольно создалось впечатление, будто он, альфа, в силе справиться со всякой проблемой, и, прогнувшись под этим ощущением, беглый арестант передал ему гаджет.
 
— Здравствуйте, Кушина, — с мягкой вежливостью поприветствовал Саске.
 
Резвое переобувание из психоватого злюки в пай-мальчика вынудило Узумаки уставиться на него глазами по пять копеек.
 
— Наруто ни при чём, это мое предложение прогуляться. Он говорил, что наказан, но я очень просил.
 
Покладистый Дураске… до чего же неестественно.
 
— Я… не хотел запоминать этот Новый год так… Извините, — жалостливо чуть ли не промяукал тот.
 
Во актер! Хитрый паршивец!
 
— Да, спасибо Вам. До свидания, — с победными нотками произнёс он через пару минут безмолвия и сбросил вызов. —Ты помилован, — почтительная завеса спала, и воротившийся колючий Саске вручил телефон владельцу.
 
— Я не боюсь наказаний. Мог бы и не заступаться.
 
— Мог бы быть благодарнее, — встречно огрызнулся парень. — Не нафантазируй себе слащавых бредней. Я отмазал тебя, потому что мне выгодно, чтобы ты был в городе.
 
Н-да… В каждой бочке мёда есть ложка дёгтя. Но только не в случае Дураске! С ним наоборот: бочка дёгтя с… без ложки мёда!
 
____________________
 
Отыскав отдел с новогодней атрибутикой, где было всё, от моргающих гирлянд до сборных, пахнущих пластиком искусственных ёлок, Узумаки зашарил по полкам. Он, как любитель ярких и зачастую бесполезных побрякушек, терялся от многообразия пёстрых упаковок из-под расписных статуэток и переливающихся огоньков, напрочь забывая о первоначальной цели. Ребёнок ребёнком, не по возрасту любопытный. Ему всё надо посмотреть и повертеть в руках. Если свезёт, то ничего не уронит.
 
Учиху же праздничный ассортимент не привлекал и точно уж не приводил в восхищение. Он лениво следил за суетой заигравшегося «приятеля», и его не растравляли ни возня того, ни приевшаяся музыка, ни интуитивные оглядки прохожих. Более расслабленным, чем в те минуты, за прошедшие сутки он себя не ощущал. Эмоциональный вакуум, пустой, но едва тёплый. Эффект от выпитых таблеток или смиренная усталость. Несонливое спокойствие обвивало шею, подобно шёлковому шарфу: невесомо препятствуя удушающим волнениям.
 
— Саске, — донеслось сквозь бархатный покров безмятежности, — почему тебе было так важно уйти из дома? — вопрос, выбивающийся из легкомысленного характера омеги. Слишком вдумчиво для того, кто секунды назад грёзно залипал на снежный шар. — Я, наверное, назло родителям улизнул. Не из-за нашей ссоры, а… Они неплохие, но… нам редко удаётся найти нить согласия. Дома я в ловушке, поэтому и сбежал.
 
Наруто не ждал, что «другу» есть до него дело, но всё ж не смолчал. Какого же было его удивление, когда он заметил, что внимание Учихи обращено к нему. Настрой того был необычно неконфликтным и понимающим, что ли.
 
— Можешь не отвечать, — довольно хмыкнул парнишка, беря с полки приплюснутую коробочку с бенгальскими огнями.
 
______________
 
Когда Узумаки предложил пойти на площадь не по кратчайшему нудному пути, а по парку с аллеей, «приятель» не воспротивился, толком не отреагировав. Вялое «ага» и на том точка. Как правило, безучастность компаньона досаждает, ведь какой толк в прогулке с кем-то, если этот кто-то настолько безынициативный, что его почти что и нет? Но для Наруто сея пассивность удобна. В противовес стереотипам об омегах, он любил быть ведущим, а не ведомым. Ему нравилось быть хозяином ситуации, нравилось ощущать себя главным, и если кто непрошеный зарился на его лидерство, он был готов отстаивать то с кулаками и кровью, коли придётся. Что ж, Учихе по барабану на маршрут — тащи, куда душе угодно! Превосходно для обожающего вольно побродить.
 
Морозная темень, растушёванная желтоватым светом фонарей, не рябящая суматошно вальсирующими снежными хлопьями. Парк как парк, ничего примечательного: строй скамеек каждые метров сто, примостившиеся рядом с ними цилиндры урн, расчищенная дорожка аллеи, по бокам обрамлённая продольными горками снега, на месте которых в тёплую пору расстилались клумбы с расползающимся настилом цветов. Шум гудел в голове: с площади тянулось нарастающее эхо от музыки и многоголосья разношёрстной толпы, да и те люди, что вальяжно расхаживали чуть поодаль, не отличались немотой. Саске удавалось поймать вырванные из контекста, и потому не шибко понятные, кусочки диалога, пускай он и не старался подслушивать.
 
Парадоксально, но гиперактивный Узумаки не мчался обгонять прохожих, сбивая тех с ног под грозную брань. Он шёл неспешно и время от времени отходил от кресла, виляюще пятясь и вертя моськой туда-сюда, разглядывая мигающие гирлянды, коими обмотаны стволы полысевших клёнов, фонарные столбы, а также тянущиеся от них провода. Ночной город в сверкающем разноцветном прикиде завораживал, и в придачу к сему новогодний антураж будил в парнишке приятные воспоминания из прошлого, такого родного и правильного. Забравшись на бордюр, он прикрыл глаза, впуская в лёгкие прохладу и на миг окунаясь в былое, от блаженства выставляя руки по сторонам. Холод щекотал затылок, взъерошивая волосы на макушке без шапки. Куртка нараспашку, а под ней домашняя, продуваемая ветром футболка. Кроссовки не по сезону на высокой скользкой подошве. Красноватые мочки ушей и кончик носа. Придурковатая ухмылка. Узумаки походил на подвыпившего, но в праздничную ночь сея эйфория простительна. Внимание озорно разбегалось по парку, и Наруто был близок к тому, чтобы напрочь увлечься.
 
— Парк украшают каждый год, а ты словно впервые увидел.
 
— А что в этом плохого? — повернувшись к Учихе, снисходительно вздохнул Наруто.— Потрясно ведь! — не изменяя себе, звонко и так несерьёзно аргументировал он.
 
Ледяной ветер остужал голову, да и новогодняя атмосфера, которой парнишка махом проникался, притупляла буйный нрав, отчего извечно хмурый «друг» переставал бесить. В груди кувыркалась ностальгическая радость, обволакивающая собой все остальные эмоции. Ссоры, огорчения, недопонимания — чёрт с ними! Ещё мальчишкой Узумаки влюбился в просторы улицы. Здесь была его разрядка, здесь пудовые мысли не ютились в четырёх стенах, густо наседая на темечко. Здесь все проблемы расщеплялись в несущественные пустяки.
 
Завитки беловатого пара клубились у человеческих лиц.
 
— Тормоз ты, Дураске, — с задиристостью, но интонация сразу смягчилась. — Даже самые обыденные вещи, успевшие надоесть, для меня, для тебя — для всех когда-нибудь исчезнут. Потому я хочу пользоваться возможностью чувствовать и пробовать, пока ещё могу.
 
Ишь, как загнул. Рассуждения о неизбежности смерти от Узумаки — это что-то новенькое. То, что он способен затрагивать такие взрослые, пусть и банальные, темы — открытие для Учихи, ибо, исходя из образа жизни «друга», тот, наоборот, мнил себя неуязвимым. А тут на тебе. Нетипично для него.
 
— Бессмыслица, — фыркнул альфа. — После смерти это не будет иметь значения. Всё в никуда.
 
— Возможно, а может, и нет, — вперевалочку, чуть не поскользнувшись омега доковылял по бетонной возвышенности до кресла и спрыгнул вниз. Нет, всё же он тот еще ребёнок. — Но я не хочу жалеть об упущенном.
 
_______________
 
Люди теснились на площади. Их голдение мешало разобрать, что там бухтит Узумаки, зажимающий меж зубов погрызенный пряник на палочке и безуспешно чиркающий спичками о зажигательную поверхность.
 
Учиха ядовито усмехнулся:
 
— Ты таки украл их?
 
— Эо не воосво! — кое-как выдал тот. Результат блондина не устроил, поэтому он выпустил глазированную сладость, переместив деревянную шпажку в руку с упаковкой бенгальских огней, что также держала коробок. — Тьху! Это не воровство! Ну, технически… Я же оставил им сдачу, а там вровень на спички было. Я за них заплатил. И вообще, та тётка сама виновата! Я ей объяснял, что мне для бенгальских огней, а она всё нет да нет! С какого перепуга нет-то?! Что за закон такой? Где он прописан? Да, нет восемнадцати, ну и что? Я ж не курить собрался! Стерва старая!
 
Чирк, Наруто уже сбился, какой по счету, — и на торце наконец робко заплясал огонёк.
 
— О, шикоз! — триумфально шикнув, Узумаки вытряхнул из пачки бенгальский огонь, затем поднес тот к языку пламени. С конца сероватого стержня посыпались стреляющие искры. Ух, чудо пиротехники! Малец протянул мини-фейерверк «не чужому» — На-ка.
 
— Не хочу, — привередливо отмахнулся Саске.
 
Но его так-то никто не спрашивал: юрко пленив ладонь ершистостого альфы, омега всучил тому бенгальский огонь.
 
— На и не вредничай, — следом зажёг второй для себя.
 
Брюнет мог бы выбросить, но… не стал. Чтоб придурок-Узумаки не разнылся. Непривычно. Все предыдущие праздники они от взаимной неприязни отгораживались друг от друга: занимали максимально отдалённые места за столом, сухо перекидываясь парой-тройкой слов для старших. Ныне же вместе на площади, добровольно, а не с родительского пинка. С Узумаки… С тем самым нервирующим пацаном из соседского дома. Кто б поверил?
 
Искрящие звёздочки скакали, не обжигая кисть, и парень завис, глядя на их чехарду. Над головой просвистело и громыхнуло, и небо вспыхнуло красным, синим, жёлтым. Плечи дрогнули.
 
— Эй, Дураске, — тот машинально глянул на ухмыляющегося «друга», — с Новым годом.
 
________________