Ливень

Снова

Окинув псевдо-приятеля скептичным взглядом, Учиха разочарованно скривился, явно не видя в надоедливом Узумаки причину для внеземной радости. Болтливый, громкий, что ещё хуже, и неугомонный болван. Какая уж тут радость? Головная боль да и только. Брезгливо цыкнув, утвердив сии мысли, парень отвернулся к окну. Увы, за мёрзлой стеклянной заслонкой не таилось ничего примечательного. Снующие туда-сюда прохожие, кучкующиеся у автобусных остановок; редко мелькающие в сторону города машины, гонимая их шумом и топаньем «двуногих» бродячая живность — типичная утренняя суета, не такая интенсивная, как в рабочие дни, но дела до неё Саске одинаково не было. Зрительно преследуя человеческие силуэты, он с неохотой концентрировал своё актёрское мастерство вокруг них, притворяясь наблюдателем за чем-то бесспорно интересным. Свезло, что снаружи хотя бы было полно живых душ, а не то пришлось бы сродни идиоту пялиться на неподвижные фонарные столбы. Идиотизм, но всяко лучше, чем слушать бессмысленные речи Узумаки. Кстати о нём… Ночь прошла, услуга за услугу оплачена. Он сваливать-то собирается вообще?
 
_____________
 
Без шорт всё ж… прохладно. От неловкости и безделья Наруто чуть втянул нижнюю губу, прикусив ту, а затем резко отпустил, издав прознающий тишину «цок». Следуя закону подлости, сейчас к ним в комнату должна была зайти Микото, увидеть его полураздетого в компании сына и поспешно удалиться, по мере «бегства» придя к совершенно неверному выводу, который после дошёл бы и до Кушины путём телефонного разговора вечерком. Но в комнату никто не проник. Даже удивительно. Минут десять ещё сидеть вот так, без «прикрытия». В ожидании кажется, что время течёт невыносимо долго. Скучающе выдохнув, парнишка потянулся вперёд, сцепив руки в замок. Зыркнул на хмурую морду Дураске. Ишь какой деловой сидит, важный гад. И что он такого увидел? Намереваясь это выяснить, Узумаки наклонился к окну, едва не заваливаясь на бок. Улица как улица, и люди как люди. Странный он, этот Дураске. С полным недоумением в глазах омега всмотрелся в «не чужого», будто бы в том была некая тайна, не замечая, как всё сильнее наклоняется к его угрюмой физиономии. Неустойчивая поза близила его к падению на матрас, но пока ему удавалось держаться. Как бы Учиха ни старался игнорировать непозволительно стремительное сокращение дистанции, его натура недотроги, щепетильно относящаяся к личному пространству, в итоге взяла верх:
 
— Чего тебе надо? — не стерпев, рявкнул он, нервно шугнувшись в сторону.
 
От его дёрга блондин тут же отпрянул, ровно усевшись, и как ни в чём не бывало проговорил:
 
— Ничего.
 
До чего же этот Дураске нелюдимый. И вредный, и заносчивый. Раньше Наруто считал, что именно поэтому у того не было настоящих друзей. На первый взгляд, это парадоксально, ведь в школе Саске носил титул популярного парня и по нему многие сохли. Но что эти многие знали о нём? Вероятно, ничего, а не то бы их восхищение сошло на нет, ведь тот «принц Учиха», которого они выдумали, опираясь лишь на привлекательную обёртку и отличную успеваемость, на деле не такой уж распрекрасный. Грубый, незаинтересованный в общении, ценящий разве что книги затворник — таков настоящий он. Узнай его кто получше, вряд ли бы этот кто-то обзавёлся желанием с ним подружиться. Так и получалось, что обожатели Учихи с ним даже знакомы-то толком не были. Но, как выяснилось позже, парнишка ошибался и скверный характер «приятеля» — не единственная причина, почему тот одинок. Была и вторая, и ей являлся непосредственно сам Дураске. Ему самому дружба была ни к чему. А что же Джуго и Суйгецу? Если вспомнить, Нару никогда не видел, чтобы они вместе зависали где-нибудь после школы. Не то чтобы гулянки были в духе Учихи, но всё же. Его общение с Суйгецу и Джуго никогда не покидало стен школы, и его с натяжкой можно было отнести к дружескому. Ни встреч, ни «своих» тем для разговора, ни общих увлечений. По сути всё, что связывало Саске с ними, — принадлежность к альфам и один класс. Складывалось впечатление, что брюнет контактировал с ними из надобности, дабы избежать унизительной участи жутковатого изгоя. Роль и не более. Поладить с Дураске в принципе чертовски сложно, ибо этот сердитый гад никому не открывает двери в свой внутренний мир, пряча тот за завесой отстранённости и серьёзности. Чего Узумаки ни делал ради его доверия, и хрен знает, что надо сделать, чтобы его таки заполучить. Он был готов травануться фальшивыми таблетками, оказавшимися всего-то аскорбинкой, чтобы доказать свою верность, и что? И ничего. Как ни уверяй, как ни доказывай — недостаточно. Вот и что нужно вытворить обычному человеку, чтобы сдружиться с Саске? Рогаликом свернуться? Из кожи выпрыгнуть? Непрошибаемый в недоверии тип! Но разве это повод сдаваться?
 
Из всех игр, придуманных кем-то, Наруто больше всего не приглянулась игра в молчанку. Чужачка в скопище весёлых детских забав, своей унылостью выбивающаяся из строя тех же догонялок или пряток. От неё было как-то не по себе, и Наруто всегда хотелось побыстрее прервать беззвучие, даже если это означало его проигрыш. Конечно, Дураске сему не обрадуется, но что уж тут поделать. Жизнь штука такая — не всё идёт так, как хочется.
 
— Ну так, — подал голос парнишка, натягивая шорты, раскачиваясь влево-вправо во избежание приподнимания торса над матрасом. Зрелище нелепое, но ёрзанье эффективное. Пару виляний туда-сюда, и одёжка на положенном месте. Одновременно с тем он придумывал подходящую тему для разговора. — И что с Итачи? — но результат его дум на удачный вариант тянул с натяжкой, а то и не тянул вовсе.
 
Что с Итачи? Будто бы он не в курсе.
 
— Не спрашивай, если знаешь, — прошипел Учиха, и такая реакция была предсказуема. Он, может, и придурок, но не идиот.
 
То ли очередной скачок плохого настроения накрыл, то ли глупость вопроса раздосадовала, то ли пробудилась злость за то, что Узумаки полез не в своё дело, вмешавшись в конфликт. Ясно одно — вдаваться в подробности разговора с братом парень не собирался. Помирились и помирились, а уж о чём они с Итачи беседовали, «приятеля» не касается.
 
Потупив в окно ещё с полминуты, Саске заставил себя повернуться к смолкнувшему после его шика омеге. Посмотрел на того безмолвно и с хрен пойми какой эмоцией на лице: брови ровной дугой, губы не поджаты, и в целом мышцы расслаблены, но во взгляде читалось неугомонное намерение, которому брюнет, поди, сам был не рад и оттого противился, не решаясь что-нибудь сказать или сделать. Заметив сие, Наруто, склонив голову на бок для выразительности любопытства, уставился в ответ, не зная, чего и ожидать. Это же Дураске — он что угодно может выкинуть. Не предугадать, с каким сумасшедшим порывом, рвущимся наружу, тот борется. Ко всему стоит быть готовым. Худоватые, но не прям впалые щёки Учихи еле дрогнули, заявив о стиснувшихся жевалках. Вот теперь он точно напряжён, хотя визуально мало что изменилось.
 
А это что-то новенькое… Интерес блондина возрос, так что он намекающе прищурился.
 
— Что? — буркнул с хитрецой, в открытую поторапливая альфу.
 
Тот в отрицании шелохнулся, имитируя недоумение пожатием плеч, мол, нет у него ничего для Узумаки. Однако неправдивость сего жеста была чересчур очевидна. Продолжать прикидываться было попросту глупо, да и Учиховская гордость не позволит долго изображать дурака, особенно если учесть, что фальшь уже раскусили. Смиренно разомкнув челюсти, прекратив препятствовать неясному омеге желанию, Саске был в шаге от того, чтобы что-то тому сказать, но в последний момент воздержался, слепив полоску губ. Только Наруто решил, что тот окончательно передумал, как «друг» смиренно опустошил лёгкие, кажется проиграв внутреннюю борьбу.
 
— Узумаки, — вдруг прозвучало необычно спокойно и тихо. Подозрительно адекватно.
 
Неужели решился? Навострив уши, Наруто был не прочь даже придвинуться, настолько в нём воспылало любопытство. Замерев, он был весь во внимании, чем-то походя на ребёнка, что вот-вот узреет, а точнее услышит самое что ни на есть чудо.
 
На миг Саске смутился чересчур сконцентрированному «не чужому». До сих пор непричёсанные, взлохмаченные после сна светлые волосы, мелкие ссадины на коленях и ладонях — что за идиотское зрелище? Но в данный момент тупее всего в Узумаки были непроизвольно широко распахнутые глаза, наивные и любознательные. Дебил в чистом виде. Парень отвлёкся, и секунды хватило для отрезвления. Выдался шанс затоптать огонёк той идеи, которую он сам счёл странной, и такой возможности альфа не упустил. Ошибочная затея. Ерунда. Глупость. Не зря всё в нём упорно бастовало, и гордость в том числе.
 
— Нет, ничего, — безвозвратно одёрнул себя Учиха. — Забей.
 
— Да ты издеваешься! — тут же выпалил Наруто, сиганув с кровати на пол. — Ты чёртов обломщик! Ну кто так делает, а?! — капризно провопил он.
 
Это же такая подлость — сильно заинтересовать человека, чтобы в самом конце увильнуть от ответа! Не по-людски это. Дураске… чтоб ему пусто было!
 
— Я забыл что хотел, — ничуть не убедительно, альфа даже не старался.
 
— Звездун, — скрестив руки на груди, обидчиво пробурчал Узумаки. — Ты просто… так бы и двинул! — сетовал он на Учиху, будучи убеждённым, что тому нравится морочить ему голову.
 
Трепать нервы Узумаки — для Дураске отдельный вид удовольствия, потому он нарочно выводит его из себя. Но не это бесило Наруто сильнее всего. Сам он слишком уж легко ведётся на провокации «друга». По первому «свисту» выдает ту реакцию, какую надо «не чужому», дабы потешиться. Да, омега и прежде пылко реагировал на его дерзость, но быстро отпускал едкие фразочки и издевательские поступки. Раньше они так не цепляли, не задерживались в памяти, не зудели. Сейчас же он и правда, как наивный идиот, принимающий Учиховские бредни за чистую монету. Принимающий всё ближе, чем когда-либо. Ближе, чем следовало бы. Не зря, что ли, Дураске его высмеивает? Дудки!
 
— А знаешь что? — с наигранной напыщенностью вопросил блондин то ли от обиды, то ли от желания ответно выпендриться. По его мнению, сия интонация обязана была как минимум привлечь внимание Саске. — Не хочешь говорить — пожалуйста! Мне всё равно! Так-то! — злорадно и самодовольно, но как-то по-детски выпалил он, полагая таким образом поставить «приятеля» на место, продемонстрировав, что манипуляция того не сработала.
 
Впрочем причудливая попытка «отомстить» никак парня не колыхнула. На пофигистичной мине едва проступило: «Ты закончил, придурок?».
 
Да уж, не таким Наруто представлялся результат его восклицаний. В мыслях незатейливый план смотрелся более выигрышно и круто, а на деле же — от осознания неудачи тело охватывал стыд. Стремясь его скрыть, паренёк шустро переключился на новую тему:
 
— Всё, айда завтракать, — приказно и вместе с тем энергично протараторив, незаметно для себя омега засуетился: покачиваясь, якобы разминочно потянулся, лишь бы не стоять неподвижно. — Выныривай из-под одеяла, и я спущу тебя на кухню.
 
Дабы ускорить всё это действо, Узумаки позарился на одеяло, собираясь стащить то с лежащего.
 
— Стой, — перехватил его руку Саске.
 
Что удивительно, он не потребовал — это была просьба, не режущая слух грубостью или крикливостью, но паренёк застыл в тот же миг, как она прозвучала. Неуверенность, внезапно заполучившая власть в голосе «приятеля», заставила Наруто моментально «дать по тормозам» и озадаченно свести брови к переносице. Учиха, что мгновение назад был бесстрастием во плоти, всем своим видом выражал абсолютную неготовность покидать постель. Это было не обычное капризное «не хочу», а отчаянное, граничащее со страхом. Не тем страхом, от которого бросает в дрожь и голосовые связки дребезжат в визге, а тем, что парализует и выбивает из черепушки рассудок, оставляя бездумную пустоту, именуемую безысходностью.
 
— Не думаю, что это хорошая идея, — была б возможность отползти от края койки ещё дальше, альфа бы ей непременно воспользовался. Однако плечо уже упиралось в стену, будто стремясь продавить ту.
 
— В смысле? — полюбопытствовал Узумаки сперва недоумённо, а затем с возмущением: — Обалдел? — всё потому что в воображаемом графике стоял обязательный, подчёркнутый красным пунктиром пункт «Завтрак!», и блондин не мог позволить Учихе пропустить его. Тот уже в который раз норовит исхитриться как-нибудь и обойти условия их сделки. Но давать слабину никак нельзя, а не то Дураске тут же ей воспользуется, начав регулярно воротить нос от еды. Наглый он, что поделать. Так что парнишка в этом плане соблюдал строгость: — Завтрак по расписанию, — глянув на запястье так, словно то ремешком оплетали часы, возражающее настоял он и для красочности даже постучал пальцем по незримому циферблату. — У нас уговор.
 
— Я не о том, — отрицательно мотнул головой «приятель». — Мне лучше остаться тут. Не спускаться.
 
— Хрен тебе с маслом, — непоколебимо фыркнул Наруто. — Завтраки ему в постель подавай! Нашёлся тут царь! — но после до него дошло… В знак отступления руки опустились по швам. — Это из-за «него», да? — жгучий пыл поугас, в отличие от разгоревшегося желания дать себе подзатыльник и ярого несогласия с ситуацией. — Нет уж, так не годится. Ты будешь есть на кухне, за общим столом, как все нормальные люди, — упрямо заявил Узумаки. — У тебя есть на это все права, и плевать на мнение Фугаку с высокой колокольни! Поэтому кончай страдать хернёй, — бескомпромиссно.
 
Саске не взбунтовался, догадываясь, что спорить бесполезно, коли дураку Узумаки приспичило. Если будет необходимость, этот дурень на пару с койкой снесёт его на кухню. Проще промолчать, не отказываться и дать «приятелю» осуществить задуманное во избежание лишних возни и шума. К тому же, если рассудить, то всё не так плохо. Брюнет знал, что «друг» не свалит втихушку, бросив его наедине с давящими мыслями, шепчущими тенями и унизительными встречами с родителями. Как бы ни было противно признавать, в его назойливой компании было куда спокойнее, чем с кем-либо ещё. Что уж там, если когда-то глубоко обожаемое одиночество терпело поражение перед Узумаки, которому альфа поневоле отдавал предпочтение.
 
Противореча своему нраву, с недавних пор он стал трусить оставаться наедине с самим собой. Всё из-за, казалось бы, парадоксальной причины — поистине остаться одному у него не получалось. В тех редких случаях, когда родня, в том числе и «не чужой», покидали спальню, Саске не ощущал умиротворяющего тихого одиночества. Того просто не было. Разумом парень, может, и понимал, что в комнате кроме него никого нет, но что толку от разума, если эмоции и ощущения перекрикивают его? При всей абсурдности, он отчётливо чувствовал, как роскошь уединения ускользает от него, превращаясь в нечто недоступное, забывающееся, невозможное. Хоть всех людей вычеркни из мира — одному ему никогда не остаться. Стоит матушке или «другу» уйти за порог, прикрыв за собой дверь, как «она» явится за ним. «Она» будет повсюду: в тенях, в скрипах, в до жути реалистичных обманах зрения и в садисткой игре воображения. Везде топь, сырая и грязная, прямо как лужи на дорогах в тот проклятый день. Сырость, холод, страх. Смерть. Бурлящая бурая клякса посреди ламината, тинистая слизь в бутылке минералки, стекающие по размокшим обоям зеленоватые струи, ненавязчивое ритмичное капанье со всех сторон — какой бы ни была маскировка, нутро Учихи твердило, что таков его конец. Это его смерть. Учиха не верил в судьбу, но если она всё-таки существует, то в той аварии ему было суждено погибнуть. По нелепой случайности смерти не удалось его забрать, и та, вероятно, не простила себе этой оплошности. Когда излучающие жизнь уходят, она перестает прятаться и даёт старт охоте за упущенным трофеем. Боялся ли её Саске? К своему сожалению. До ледяного пота, до кома в горле, до истерики боялся. Его страшило, что при таком усердии болото в конце-концов сумеет его заполучить, утянув туда, где нет света и воздуха. Как не бояться? Он ведь толком ещё ничего не успел, ничего не сделал. Ему рано умирать. Но убеждение в безвыходности неотвратимо крепло. Гнетущее чувство неизбежности сводило с ума, и альфа прогибался под ним, от безнадёги стремясь лично отринуть всё дорогое, пока не отобрали, что было бы многократно больнее. Он старательно отрекался от тяги к жизни, обращал её ценность в ничто, дабы убедить себя в незначительности потери. На подкорке сознания знал, что врёт, но плотнее зажимал ладонями уши и сильнее зажмуривался, дабы правда не просочилась. Нет смысла барахтаться — ему не остаться на плаву, не сбежать. Всё бесполезно.
 
Или не совсем?
 
Кое-что у Саске всё же было. Не то чтобы спасение, но утешение: приставучее, безалаберное и громогласное, с детства вляпывающееся в неприятности. Дурень Наруто… Он обладал необычной силой — с ним всегда было сложно бояться. Пускай он проблемный, легко ведётся на провокации и в принципе склонен к рискованным поступкам, но его вечная несерьёзность и неиссякаемая вера в лучшее ухитрялись вселять в Учиху чувство защищённости от бед. Узумаки удавалось сохранять беззаботность, в какую бы передрягу он ни влез, и оттого создавалось впечатление, что ему всё нипочём. Тревожность и паника — точно не про него. Глядя на его беспечность и пустяковое отношение к трудностям, ненароком обретаешь уверенность в благоприятном исходе, и страх с тоской отступают. В компании «приятеля» Учихе во всех смыслах проще, и даже при горьких встречах с отцом его не покидало ощущение безопасности. Уже не столь невыносимо и волнительно находиться за пределами комнаты, за пределами второго этажа, за пределами стен дома, представая перед людьми на убогом кресле. То, что он от досады клеймил потерянным и недосягаемым, более не казалось таковым. Удивительно заразительный оптимизм. С сим светом топи во век не совладать. Он осушал тьму насухо, где бы та ни притаилась. Всякая иллюзия под его жаром рассыпалась в прах. Саске и рад бы держаться за этот свет, вот только тот обжигал и, что хуже, вызывал зависимость. Помимо прочего, парень допускал высокую вероятность того, что, схватившись за него, он рано или поздно его затушит. Это не настораживало Саске, не вгоняло в тоску: правильнее сказать, что он всего-то не считал это необходимой жертвой. Оно того не стоит. Он, прикованный к креслу и оттого не шибко полезный член общества, не стоит этого.
 
— Пошли! — с ухмылкой звякнул Наруто, подавая «не чужому» пятерню, дабы отлепить того от обоев.
 
В ответ на любезно предоставленную десницу, схмурившись, альфа покосился на блондина, одновременно с тем вспоминая про внушительной величины ушиб. Наверняка больно. Защищённость защищённостью, но будет ли омега скакать так же резво, так ещё и с грузом за спиной? Как бы им двоим не скатиться кубарем по лестнице.
 
— Ну, чё замер? — поторапливая «друга», Узумаки намекающе дёрнул рукой, мол, берись давай.
 
— Не устоишь, — холодно бросил Учиха, на что парнишка с вызовом усмехнулся:
 
— Хочешь поспорить? — предсказуемая твердолобость. Иначе и быть не могло. Ох уж эта сила самонадеянного позитива… — Разочаровываешь, Дураске. Тебе ли не знать, что какой-то синяк мне не помеха? Пока ноги не отсечёт под корень, один хрен я буду сидеть смирно.
 
И ведь этому придурку грех не поверить.
 
— И буду честен, сейчас ты тот ещё дрыщ, — не удержал язык за зубами парнишка. Ну а что? Разве он не прав? — Ты даже не мой рабочий вес. Мне ничего не стоит тебя поднять, — то ли с целью вселить в «приятеля» чувство безопасности, то ли просто воспользовавшись удобной лазейкой повыпендриваться, добавил он.
 
Чего Учиха не оценил:
 
— Ты заткнёшься или нет?
 
Омега демонстративно подставил десницу к подбородку:
 
— Дай-ка подумать… М-м, нет. Ты обречён слушать меня до скончания веков!
 
— Боже, за что мне всё это? — щепнув себя за переносицу, страдальчески вздохнул Саске, как из-под палки накрывая ладонь «не чужого» своей и подтягиваясь, предупреждая: — Уронишь, и я тебя…
 
— Да-да, убьёшь. Я помню, — скучающе перебил его угрозу тот.
 
_____________
 
От стоящей едва ли не под носом кружки исходило приятное тепло. На кой-то чёрт её наполнили до краёв, даже малость поболее, так что округлая глянцевая плёнка слегка возвышалась над керамическими «бортиками», отражая светящееся на потолке пятно-лампу. Саске беззвучно фыркнул. Как будто бы он мог осилить всё содержимое за один присест. Ага, конечно. Полкружки — максимум, что удастся залить в себя, и то с неохотой. И чем он только занимается? Какой-то чушью: гадает, сколько вскипячённой воды с травой и листьями он выпьет. Но уж лучше погружать разум во что-то неважное и невесомое, чем думать об отце и терзаться в раздумьях о том, как смотреть матушке в глаза. Пусть лучше внутренний голос думает о количестве чая в чашке, чем бесчисленное множество раз просит прощение, повторяя и повторяя: «Мне жаль», точно молитву.
 
«Уложив» щеку в кисть, парень с ленцой глядел на завитушки полупрозрачного белого пара, на пару минут позабыв обо всём, что вокруг. Ни звука, ни побуждения сделать что-нибудь. Телу тепло, и в голове тишь.
 
Чёрт, ещё же тосты с яичницей…
 
— Эй, Саске, приём! — громко раздалось над ухом, вмиг нарушая покой. От знакомого со времён пытки рацией «Приём!» Учиха аж содрогнулся. Рефлекторное отвращение. — Долго ещё втыкать будешь? Тарелка сама себя не опустошит, так что жуй, — Узумаки придвинул тарелку поближе к «приятелю», требуя, чтоб тот наконец-таки приступил к завтраку. — Остынет же!
 
Его же тарелка уже как минут пять покоилась в ожидании, когда её протрут полотенцем и вернут на положенное место на полке. Совместно с надзором над «приятелем» парнишка чуть-по-чуть суетился по кухне, снося использованную посуду в раковину, опережая Микото.
 
— Давайте-ка, — мимоходом отшепнул он, забирая у не поспевающей за ним женщины сковородку.
 
Из-за неудачного для всех утра в Наруто особо ярко воспылало желание облегчить ей быт. Обычно он помогал разве что с Дураске, дабы тётушке не приходилось его таскать и выслушивать капризы. Пожалуй, этот ворчливый гад был прав, когда обзывал его сиделкой, поскольку именно её функции омега и исполнял. Он и опора для Учихи, и «выгульщик», в некотором роде нянька, терпящая Учиховские истерики, и помощник в повседневных «мероприятиях». Со слов Микото, у него уговаривать Саске получается гораздо лучше и эффективнее, чем у неё.
 
— Саске, вилку в руку и вперёд, — метнув взгляд на по-прежнему неприкосновенную тарелку, Узумаки для большей выразительности приподнял дуги бровей.
 
Приставучий. Заладил, как типичная строгая матушка. Послать бы его куда подальше. Его и этот приём пищи «по расписанию». Саске чёрт знает в какой раз насупился, молча, но с очевиднейшим раздражением.
 
— Отстань от меня, — сухо шепнул он, дабы его сердитое бурчание не достало до матушкиных ушей. Таки взялся за вилку. Есть ему было совершенно неохота, так что несчастной яичнице пришлось подвергнутся гнёту его брезгающей мины. Будто перед ним и не яичница вовсе, а смердящие помои.
 
— Бу-бу-бу, — передразнил парнишка, с ходу перехватывая у Микото пару кружек, которые та несла к раковине. — Я сам, сам! — Обескураженной его шустростью женщине ничего не оставалась, кроме как без боя отдать посуду. — Мы тут разберёмся, тётушка.
 
— Родной, — машинально вытерев ладони о фартук, Микото подозвала сына. Брюнет отклонился от стола, подальше от тарелки, и повернулся к той не прям от интереса, а скорее с целью показать, что он во внимании. — Я чуть погодя зайду к тебе в комнату прибраться.
 
На секунду парень отвёл взгляд. Ну да, уборка. Она, как и завтрак, по расписанию. Снова в его комнате будет осмотрен каждый угол, ящики в столе будут обследованы, вещи будут перебраны кем-то, но не им самим. Хоть всё это и с целью навести порядок, и скрывать-то младшему Учихе нечего, всё ж было не по себе. Брешь внутри явственнее напоминала о себе, когда чьи-то руки, пускай и родственника, но всё ж чужие для комнаты, шерстили по полкам, по стопкам одежды, по столу, полу, плинтусам, окнам — да везде, где только можно и нельзя. Саске мог бы шумно возмутиться, прибегнуть к забастовке или хотя бы помрачнеть в лице и шуршаще выдохнуть, тяжело и протяжно. Но не стал. Огонёк спора на эту тему в нём давно угас, и тлеющих угольков не осталось, да что там — намёка на дым и то не было. Плевать. Это всего лишь уборка — не обыск. Всего лишь. Всего лишь то, что сам он сделать не способен. Плевать?.. В горле запершило досадой. Но парень это проигнорировал, лишь уточнил:
 
— Мне остаться здесь?
 
Чёрт знает, на кой спросил. Разумеется, да. Незачем ему мешаться матушке и лишний раз маячить у неё перед глазами, такими уставшими и такими потухшими. Оно и к лучшему, не придётся лицезреть, как его комнату переворачивают вверх дном в стремлении вытереть пыль. Куда приятнее обратится с требованием к дурню-Узумаки, чтоб этот болван, строптивый, но вполне послушно пляшущий под его дудку, отнёс его в зал, на диван, и уже там попробовать отключить сознание. Пусть всё померкнет и затихнет. Мысли чересчур надоедливо шумят и в весе прибавляют. Внутри душно, снаружи необъяснимо холодно. Пошло всё нахер.
 
— Зачем это? — брякнув чашками о дно раковины, колокольным звоном изумился Наруто, так что Учихе аж в ухо стрельнуло. — Тётушка, мы поможем с уборкой!
 
— «Стоп, что?» — щёлкнуло в висках Саске, что был уже готов абстрагироваться, отрёкшись от реальности часика так на два-три. Однако нечто в словах блондина зацепило его крючком, выдернув из задымляющихся туманом мыслей.
 
— Мы? — угрюмо уточнил парень. Что за бред? У Узумаки что, ай-кью резко опустилось до минус ста? Как он вообще всё это себе представляет?
 
— Ну да, — как нечего делать ответил тот. — А чему ты удивляешься? Думал проваляться на койке весь день? Имей совесть следить за своей комнатой самостоятельно.
 
Самостоятельно? Чёрт возьми, серьёзно? От сей предъявы Учиху аж перекосило:
 
— Ты что, издеваешься? — голос парня невольно прозвучал на порядок громче и ярче.
 
Нет, он всегда знал, что Узумаки тот ещё тупой придурок, но чтоб настолько? До того, как озадаченный альфа успел чем-либо дополнить своё недовольство, пятерня парнишки шумно обрушилась на поверхность стола, так что звук удара о деревяшку разбавило лёгкое звяканье покачнувшейся посуды.
 
— Всё, решено! — твёрдо и воодушевлённо. — И без отговорок!
 
_______________
 
Тупая идея с уборкой. Идиотская. Унизительная. Эти мысли назойливо жужжали в голове, натирая стенки черепа, и с каждым их мельтешением Учиха раздражался всё больше. Что Узумаки хочет от него? Как он вообще всё это себе представляет? Нелепость, а калека со шваброй, пока ещё условно, ещё нелепее. Всё будто бы так и норовило лишний раз тыкнуть его в нынешнюю несамостоятельность и высмеять за негодность: невозможность самому подняться по треклятой угловой лестнице, неспособность убраться в собственной комнате, и даже то, что Узумаки расположил его до омерзения податливую тушку на ковре, угнетало. На кровати ощущения иные, и дело не в мягкости матраса. На кроватях люди расслаблено лежат или сидят, и в таком случае вид неподвижных и обмякших конечностей не вызывает отторжения и ощущения неполноценности. Будучи на койке, не так сильно зацикливаешься на том, почему не стоишь, ведь на то она и койка — на ней не приятно стоять, по ней не ходят, не бегают. К тому же под одеялом не видно, что движений совершенно нет. Сидеть же на ковре в жалкой позе, при которой нижняя половина тела безжизненно присоединена к верхней, было отвратительно. Опираться на руки и наблюдать бесполезные, слабо согнутые в коленях и по-тряпичному сложенные друг на друга ноги было отвратительно. Хорошо лишь то, что отец этого не видит. Но матушка видит. А он что? Он смотрит на неё с пола, не зная, что и сказать, и молча проклинает Узумаки, вдобавок грызя того взглядом.
 
Парнишка, от слова совсем не замечая зрительного укола «приятеля», спешно, но аккуратно отобрал у Микото тазик с водой и тряпкой для пыли, попутно слушая её наставнические щебетания, в которых также проскакивали неловкие попытки отговорить мальца от сей затеи.
 
— Ага, спасибо! Мы дальше сами! — наотмашь ответил он и немного погодя заскочил в комнату, прикрыв дверь так, чтобы осталась узкая щёлочка. Явно намекая на то, что отступления не будет. Как бы хорошо он ни относился к Микото, ему надо было от неё уже отделаться.
 
Поджав плечи, Саске с кошачьим презрением к воде перебросил взгляд на тазик, едва ли не фыркнув. Невзирая на позыв дёрнуться и как-нибудь отстраниться, отворачиваться он воздержался, но моську таки от отвращения сморщил.
 
— Так-с… — поставив тазик на пол, чудом не расплескав воду, рассуждающе протянул Узумаки.
 
Всё потенциально необходимое для уборки он притащил: швабру, разные тряпки, ведро и таз, средство для пола и какую-то голубую жидкость для окон в штуке, название которой он в жизни не выговорит. Пульве-чё-то там. Бутыль с распылителем вместо крышки, а по-домашнему просто «пшикалка». Не суть. Взял вроде как всё, что пригодится, исходя из слов тётушки. Всё, кроме рьяного желания. Да, инициатором выступил он, но это же, чёрт возьми, уборка! Он никогда её не любил. Но деваться уже некуда, да и от его кислой мины лучше явно не станет. Как-никак, а ему ещё Дураске к сему занятию подключать надо. Для этого вредины Узумаки как мог давил из себя воодушевление и готовность сквозь лень.
 
Что ж, улыбаться он горазд хоть сутки напролёт, другой вопрос — что, собственно, поручить Учихе? Уборка завязана на использовании воды и прочих жидкостей, а с этим тот не в ладах.
 
— «Блин», — мысленно шикнул Наруто, озадаченно приглаживая затылок. Как-то он поздно вспомнил об этой проблеме. — «Ну да и хрен с ним».
 
В конце концов всё не так плохо. Ванну же «приятель» принимает, пускай и под его присмотром в случае приступов истерики, что периодически настигают того при неосторожности и пользовании лейки душа. Пожалуй, со стороны странно, что даже в такой ситуации они вместе, пока один плескается нагишом, а второй сидит на крышке унитаза и болтает о неважном, приглядывая и помогая. Странно, но одновременно с тем это уже привычно, что ли. Да и логично, что всё так, ибо Узумаки совладать с вырывающимся в сумасшедшей панике Саске куда легче, чем Микото. Он ведь физически сильнее её, так что всё правильно, наверное. И снова Наруто отвлёкся на левые рассуждения. Так, об уборке и Дураске: если тому в основном удаётся не терять самообладание при контакте с водой в ванне, то и при аккуратном обращении с водой в тазике проблем возникнуть не должно. Рискованно, конечно, ну а как иначе? Тем более что «друг» сам не терпит, когда с ним как с неженкой обращаются. Не терпит — вот пусть и работает ручкам. Лишь бы панику не словил и не превратился в барахтающийся по полу конвульсивный калачик. А если ещё и кровяка из носа хлынет, ух… Такая сцена точно ввергнет тётушку в глубочайший шок… Малость порассуждав, Узумаки решил, что выжимать тряпку всё ж будет сам, а Учиха пускай пыль протирает. Не стопроцентная гарантия, но как есть.
 
— Ну-ка, — парнишка опустился на колени подле таза, с командной интонацией посоветовав: — Не пялься, а лучше глаза вообще закрой.
 
Геморно, но ладно уж.
 
Поняв, что собирается сделать блондин, Учиха спешно и необычно послушно зажмурился, зачем-то ещё и челюсти стиснув. В висках колко стрельнуло и в глазах защипало от чрезмерного напряжения.
 
Удостоверившись, что Учиха последовал совету, омега окунул руки в ещё тёплую воду, дабы достать и выжать плавающий в ней лоскуток тёмно-зелёной ткани, параллельно с тем тараторя, дабы затмить капающий звук:
 
— Не делай такое недовольное лицо! Не век же тебе на кровати валяться, бесстыжий! — задирался он без цели обидеть. Проблема в том, что сказать ему в эту самую минуту, как назло, было особо нечего. Приходилось выдумывать на ходу, чем обуславливалась резкая смена темы: — Помнишь, матушка ко мне с зимней курткой приставала? — медленно достав тряпку, Наруто, высоко её не поднимая, несмело скрутил лоскуток. Из сжатой в ладонях ткани тут же посыпались прозрачные капли, а голос паренька стал громче и эмоциональнее: — Так вот, ты ж не видел её! Ну такой дутый отстой, что слов нет! Знаешь, что? Я в жизни такое на себя не напялю! Нет, нет и ещё раз нет! Ни-за-что! Зуб даю! — Узумаки по-дебильному посмеивался. Даже для него было очевидно то, насколько глупо смотрится его попытка перекричать триггерный шум. Благо лишняя влага отжалась быстро. — И кто вообще придумал такие куртки, а?
 
— Замолкни, — зло огрызнулся парень, всё ещё не рискуя разлеплять веки.
 
Честно, он не знал, что хуже: надоедливая болтовня белобрысого придурка, от которой уже в ушах звенит, или погружающее в бессознательные припадки капанье. Саске почти ничего из сих припадков не помнил, разве что темноту перед глазами и холодящий ужас. Впрочем, последний в конечном итоге пропадал и оставалась только глухая мгла, немыслящая и неосязаемая. Что там в реальности происходит с его телом — плевать. Какие бы кульбиты он там ни накручивал, как бы ни кувыркался, ни вертелся, пока он в сей тьме, его тело — не его. Это проблема придурка Узумаки, что не от большого ума вызвался его сиделкой. Пусть расхлёбывает последствия сего выбора. Пусть сам разбирается. Может, сейчас действительно лучше отключиться, нырнуть во тьму и сбежать от унизительной уборки и говорливого «приятеля»?
 
Перед носом раздался щелчок пальцами. Парень рефлекторно открыл глаза и обнаружил подсунутую чуть ли не под нос тряпку.
 
— Всё, бери давай.
 
На что Учиха демонстративно отвёл хмурую моську в сторону.
 
— Ну ты чё? Эй! — возмутится светловолосый, а в ответ игнор. — Всю жизнь был чистюлей, так чего теперь ленишься?
 
Ещё б чуть-чуть и альфа скрипнул зубами. Ленится? Он-то?
 
— Я не!.. — вспылил было уже он, но также быстро стих, заключив, что объяснять что-либо придурку-Узумаки попросту бессмысленно. Слишком уж тот тупой. Да и оправдываться перед ним не шибко хотелось. — Иди ты нахер.
 
— Ага, после тебя, — съязвил омега, борзо хватая «приятеля» за руку, подтягивая ту к себе.
 
— Охерел?! — невзирая на сопротивленческий дёрг назад, вырвать пятерню обратно у брюнета не вышло. — Отвали! — повторный дёрг. Узумаки фактически не шелохнулся, и хват его ни на миг не ослабел. Насколько он сейчас сильнее его?.. Сжимает запястье, гад, что даже больно становится, и чем больше вырываешься, тем неприятнее. — Убери руку, или…
 
— Или что? — с язвительными холодом в интонации перебил омега. Его несерьёзность и взбалмошная дружелюбность растворились в высокомерии и бесстрашии, подобно кубикам сахара, брошенным в горячий чай. От столь резкого перехода становилось не по себе. Не страшно, нет. Саске его точно не боялся, но дискомфорт шебуршился внутри. — Ты ничего мне не сделаешь, — пугающе уверенно добавил блондин всё с той же хладнокровной физиономией. — Ни ты, ни кто-либо другой.
 
Как же бесит эта его самонадеянная и смелая рожа. Однако больше альфу бесило то, что «приятель» был прав: ныне он ему не соперник. Возможность применения физической силы всегда с размахом сносила «не чужому» крышу, одурманивала его рассудок. В драках он увлекается, забывается и, что важнее, редко останавливается сам — как правило, его приходилось оттаскивать и приводить в чувства, сердитым криком и отрезвляющими ударами выгоняя дурь из белобрысой макушки. Именно поэтому потасовки с ним признавались опасными что школьными знакомыми, что дворовыми. Узумаки напрочь теряет голову. Вероятно, сейчас он даже не осознаёт силу, с которой удерживает Учиху.
 
При финальной попытке освободить десницу Саске кривит тонкую полоску губ. Запястье отстреливает болью, натёртую кожу припекает, и волны сопротивления наконец прекращаются.
 
— Угомонился?
 
— Иди нахер, — ненароком повторившись, ядовито прыснул брюнет, но Наруто ощутил, как его пленная конечность проигрышно расслабляется.
 
Победитель расплывается в чуть коварной ухмылке, вручая вредине тряпку:
 
— На, и давай уже начнём. Быстрее начнём — быстрее закончим! — былые оптимизм и лёгкость вновь запестрели в голосе.
 
— Придурок.
 
Пропустив гневное бурчание Учихи, Наруто бодро подскочил на ноги.
 
— Ты протираешь пыль, — нагло дал указание он, на кой-то чёрт уточнив: — Ну, где достанешь. Плинтуса там, нижние полки и всякое такое. — Обогнув сидящего, парнишка переместился к письменному столу, на котором ранее расположил всё необходимое для уборки. Взяв «пшикалку» и вторую тряпку, с каким-то задором представил те взору «друга». — А я пока окна протру!
 
Дурной крикливый тип. До чего же он раздражает… Парня злила каждая нотка в этом чёртовом радостном голосе, что он слушает на протяжении своей жизни. Ну почему он лишился ног, а не слуха? Почему?
 
— Когда ты уже съебёшься из моей комнаты? — уставше пробормотал Учиха, особо ни на что не надеясь.
 
— Меньше чеши языком — больше работай!
 
Быстрее начать — быстрее закончить… Звучит вполне себе как план. Не может же Узумаки торчать в гостях вечно? Смерив вручённый зелёный лоскуток, брюнет фыркнул. Так уж и быть, он примет участие в сей идиотской затее с уборкой, дабы омега скорее свалил к себе домой.
 
_____________
 
Стоило Наруто перебраться с кровати на подоконник, как весь его энтузиазм поубавился. Ех, уборка… Затеял же. Не то чтобы он жалел, просто ему не нравилось выполнять домашние обязанности. Он находил их скучными и тягомотными. Кому такое вообще понравится? Ну, матушке и тётушке разве что. А, ну и Дураске любит порядок, но этот чёрт не в счёт. Наруто был другим: любитель творческого беспорядка и не сказать что любитель, но обладатель обычного беспорядка, что как-то сам собой образовывался всякий раз. Его не беспокоили ни раскиданные вещи, ни скомканные бумажки-черновики неудавшихся набросков, ни плохо спрятанные в прикроватную тумбочку фантики, ни оседающая на полках пыль. Ну лежат себе и лежат, никого не трогают. Наруто они не мешали, а не это ли главное в его же комнате? Ему удобно: взял, подобрал нужную вещицу с пола, кресла или ещё откуда-нибудь и потелепал по своим делам. Да и что толку убирать, если на следующее же утро будет примерно такая же картина? Ненужная морока.
 
Держа в руках средство для мытья окон и тряпку, Узумаки даже ощущал себя изменщиком самому себе. По комнате пронёсся скучающий вздох. Серая и строго-нудная спальня Дураске только больше нагоняла лени, превращая и без того неинтересное занятие в апогей уныния. Чем бы таким его скрасить?
 
— О! — недолго гадающего парнишку осенило.
 
Спешно отставив «пшикалку» и тряпку, он в два прыжка переметнулся на ковёр, прямиком к рюкзаку. Расстегнув молнию и запустив кисть в раззявленную пасть того, зашарил в поисках чего-то. Учиха же на прыгуна старательно не обращал внимания, хотя стоит признать, что доносящийся из-за спины шум от скачков играл на и без того расшатанных нервах. Шебуршение от всяких бумажек и фантиков, постукивание разбросанных по дну сумки карандашей и ручек друг о друга, сосредоточенное бормотание блондина, состоящее из: «Где? Где ж ты?». Саске настойчиво противился порыву обернуться и посмотреть, что придурок-Узумаки намерен сотворить.
 
— Сейчас повеселее будет! — задорно объявил омега, и брюнет таки не устоял, окинув того колючим взглядом.
 
— Чёрт… — досадно бросил он, заметив в руке «приятеля» небольшой цилиндр-колонку, что, как и наушники, всегда и везде была при том.
 
В рюкзаке блондина могло не оказаться ни нужных тетрадей, ни учебников, но вот дарующие музыку сокровища он никогда не забывал. Не шибко удачный расклад для ценящего тишину Учихи. Мало того, что балбес этот трещит днями напролёт, так ещё и ерунду его слушать придётся. Раньше бы брюнет без раздумий отобрал колонку, которую, впрочем, омега шустро умудрился подключить и потому уже листал в телефоне в поисках какого-нибудь трека, однако ныне лишить того сея приспособления не так просто. Отнять не позволит, да и дотянуться так и так не выйдет. Спорить в вопросе музыки — пустая трата времени, уж тут Наруто не уступит, и Саске это прекрасно знал. Чем ни шантажируй и сколько ни ругайся — всё равно сделает по-своему, включив музыку погромче. Упрямец-меломан херов.
 
Чего и стоило ожидать: менее чем через минуту по комнате разнеслась противно-энергичная мелодия. Типичная клубная попса. Видать, Узумаки так и не сумел выбрать, ткнув на рандом. В его плейлисте та ещё свалка, состоящая по большей части из рока и в меньшей степени из англоязычной попсы, от которой у альфы уши вянут. Что поделать, если он приверженец классики, и вся эта дискотечная энергичность абсолютно не для него.
 
— Во, другое дело!
 
Зато Наруто всякое такое весёлое обожал всей душой. Для него, вечно пребывающего в движении, устоять перед зажигательным ритмом было невозможно. Тело само устремляется поспевать за нотами. К чему не поддаваться этому влечению? Узумаки неизменно поддавался из раза в раз и жалеть ему не приходилось. Да, он не танцор с большой сцены, но дурашливо кривляться и веселиться никто не запрещал. Зануда-Дураске пусть сидит как истукан, а он попляшет. Пританцовывающим шагом блондин приблизился к койке, оттуда перекочевал на матрас и в резвом прыжке приземлился на подоконник. Сразу же за этим крутанулся вокруг себя и, завершая манёвр, хлопнул в ладоши. Теперь-то скучная уборка не так плоха! Учиха пялился на него как на последнего идиота, но мальцу было совершенно наплевать. Опять же, Дураске всего-то неисправимый зануда. Что ещё ожидать от хамоватого книжного червя? Пусть думает всё, что его занудному Величеству угодно! Живенько схватившись за тряпку и «пшикалку», парнишка переключился с пресного «не чужого» на окна. Распыляя средство на стеклянную поверхность, он энергично натирал ту тряпкой, покачивая головой и виляя задом в такт музыки.
 
— Не позорься перед соседями, — с привычной вредностью подал голос Учиха.
 
— Прикалываешься? — вмиг повернувшись к тому, изумился замечанию омега, лихо раскручивая тряпку. — Да я же шикарен! — раскинув руки в стороны, с неисчерпаемой самоуверенностью заявил Наруто, подкрепляя слова широченной лыбой.
 
— Кончай позировать.
 
— В домашних шортах и с тряпкой в руках, под попсовую песню — всегда и везде шикарен! — не слушая «приятеля», продолжал Узумаки. — Всегда и везде!
 
Ну и дурень. Учиха с очевидным сомнением на лице брезгливо фыркнул:
 
— Мне нечего на это ответить.
 
— Ну вот и молчи тогда! — дразня, омега показал тому язык. Попытка брюнета задеть «приятеля», спустив того с небес на землю, желаемого результата не дала. — Ех, обожаю англоязычные песни!
 
— Ты ведь не знаешь, о чём они, — озадаченно подметил Учиха, и, к удивлению, его комментарий более не пестрил злым ядом.
 
— В этом и суть! И вообще, всё я знаю! — прозвучало по-детски капризно.
 
— Ну переведи, — с вызовом шикнул парень.
 
— Легко! — простодушно выпалил блондин, затем прислушался к песне и через пару секунд с умным видом отчеканил: — Там поётся «не останавливайте музыку».
 
Приложив ладонь ко лбу, Учиха опустил лицо и издал нечто похожее на глухой смешок. А ведь он почти повёлся на сверхуверенную интонацию. Узумаки, ну и дурак. В момент его демонстрации непревзойдённых знаний английского языка эта строчка даже близко не проиграла. Да, она безусловно была, в названии и припеве, и до этого женский голос пропел её раз двадцать.
 
— Это единственная строчка, которую ты способен перевести, — с нескрываемой надменностью, не торопясь проговорил брюнет, получая удовольствие от собственной правоты. — Неудивительно, — пожимая плечами, — ведь она состоит из слов, что даже дошкольники знают. Это как раз твой уровень.
 
— Иди нах, — шикнул омега, заупрямившись: — Зато она самая важная! В честь неё песня и названа! — протараторил он в свою защиту. Что этот Дураске вообще понимает?
 
Если б в пульверизаторе была обычная вода и если б «друг» от неё не выпадал из мира на какое-то время, Наруто бы точно пшикнул ему в ехидную морду, чтоб не расслаблялся. Ух, руки так и чесались как-нибудь насолить этому зазнайке! Взяв «пшикалку» подмышку, парнишка смял тряпку прижимающими движениями, будто формируя снежок. Хотел было швырнуть мокроватый тканевый комок в соперника, как вдруг до слуха донеслось тихое, перекрываемое музыкой… подсмеивание? Со своего места Наруто открывалась в основном спина «приятеля», и лица толком не разглядеть. Парнишка не мог сказать наверняка, но похоже, тот сейчас улыбался. Редкое явление, особенно сегодня. Неужто Учиху позабавила его глупость?
 
— Ты чё? — поинтересовался блондин, опуская тряпичный снаряд.
 
— Отстань, придурок, — и правда, судя по благосклонной и неровной интонации, «не чужой» прятал ухмылку. То ли рефлекторно от мысли о чужой улыбке, то ли ещё от чего, но Узумаки сам не заметил, как и его уголки губ подтянулись вверх. Не зря музыку врубил: во как атмосферу разбавила, что аж на Дураске подействовало!
 
— Сам отстань! — по-ребячески воскликнул паренёк. — Я ж всё равно верно перевёл!
 
Крикливый придурок и прилипала, которому в жизни не взять в толк желание посидеть в тишине и уединении. Годы идут, а он едва ли взрослеет, да и с умом напряг. Он же бестолковый: с трудом научился считать в столбик и прятать калькулятор так, чтобы учитель не спалил. Проблемный и неугомонный — та ещё заноза, говоря обобщённо. Заноза, доставшаяся Саске в качестве бонуса к жизни. Он был старше Узумаки на месяц с копейками, а значит, этот месяц с копейками — короткое мгновение свободы Учихи от него. Насладиться сим мгновением парень, увы, не сумел в силу возраста, и ныне «приятель» с ним почти везде и всегда, даже в, чёрт его за ногу, уборной. Он всегда рядом, как ни гони прочь. От него гудело в ушах, и голова трещала по швам, и нервы оголялись сродни проводам. Его присутствие раздражало, порой до невозможности, так что хотелось кричать с пеной у рта, чтоб он убирался вон. Но вместе с тем в его компании было… не так пусто, что ли. Не так тяжело дышать. Не так мучительно просыпаться. Слепой оптимизм, наивные речи высушивали ту сырость внутри, искореняли страх. Такая чушь, если вдуматься, что Саске с себя же было смешно. Чем такой балбес может ему помочь? Он не умеет поворачивать время вспять и чудесным даром исцеления не обладает. Он даже понять-то его вряд ли сможет. Всё-таки к согласию они мало когда приходили — чаще всего дрались и ругались. Однако противное из-за несвойственной Учихе наивности ощущение неумолимо стучалось в черепную коробку: ощущение, что Узумаки может дать ему что-нибудь полезное.
 
Кем он там его назвал? Другом? Спустя столько лет вражды, гор брани и обмена тумаками. Без сарказма, честно и твёрдо. Не сбрендил ли? Пожалуй так, ведь дружбой их взаимодействие и не пахнет. Саске не собирался утруждать себя раздумьями о том, кем ему приходится белобрысый крикун. Наруто не враг, и он определённо не чужой, но друг?.. Не. Да и не нуждался парень в друзьях ни раньше, ни сейчас. Сейчас особенно. Ему и предложить взамен нечего.
 
Закончив перебирать вещи с левого ящика встроенного в письменный стол, попутно вытирая с тех тонкие слои пыли, парень поудобнее перехватил тряпку и устремился к правому: опёршись на руки, потянулся вперёд, волоча за собой не откликающиеся никак нижние конечности. Учиха пытался не смотреть на них. Он почти не ощущал пола под собой. Странная иллюзия невесомости. Ламинат нащупывался лишь ладонями и копчиком, больно упираясь в последний. Остро. Но эта боль лучше «ничего», засевшего в ноги по самые кости.
 
Да и к чему эти связи? Морока и уязвимость, а предоставлять кому-то лазейку к своей душе брюнет не намеревался. Особенно… сейчас.
 
Предательски залезшая на лицо улыбка бесила. Тупое чувство. Кроме него Узумаки может что-то дать? Или уже?
 
— Узумаки, — сквозь играющую на полную громкость музыку обращение было еле различимым. Голос парня сливался с бойким пением какой-то девицы, почти что полностью теряясь в пляшущих нотах. На это и был расчёт. Учиха не хотел, чтобы его слова достали до «приятеля», но произнести их вслух отчего-то казалось ему обязательным. Нечто, походящее на чувство долга, неприятно царапалось внутри черепушки, словно вместо той у парня к шее крепился спичечный коробок, в котором скрёбся пойманный майский жук. Мерзко. Дотошно. Но стоит произнести, как всё пройдёт, и наступит драгоценный покой. Саске мерно вздохнул. — Спасибо. За брата.
 
— Чего? — наотмашь промямлил парнишка, старательно натирая окно в одном месте вот уже третью минуту. От сосредоточения его язык по привычке был малёхость высунутым, отчего речь не отличалась чёткостью. Дурацкое пятно всё никак не оттиралось…
 
— Ничего, — как будто бы безучастно шикнул брюнет.
 
— Да ладно тебе, — с незатейливой мягкостью, по-приятельски ответил омега, тут же спустившись на пол к «не чужому». Тот не успел опомниться, как его ребячливо хлопнули по плечам, легонько толкая. Под ухом раздался донельзя довольный смешок: — Я всё услышал. Тяжко же тебе далось это сказать! — замыкая пальцы на затылке, ещё более озорно добавляет парнишка. Учиха не видел его лица, но он уверен, что в данную секунду на том сияет дебильная улыбка во все тридцать два.
 
— Отвали уже.
 
— Бука.
 
— Сказал же, отвали.
 
И ведь Узумаки в самом деле затих. Вертеться туда-сюда альфе осточертело, так что он так и продолжает демонстрировать тому спину, ожидая, когда суета за ним возобновится, когда извечно дурной «друг» вновь изольётся жизнью и светом. Половицы не скрипят, и шагов нет. Лёгкий ветерок не поглаживает шею, уведомляя о крадущейся сзади персоне. Не прошло и минуты, как спальня словно бы стала пустой. Не мог же Наруто послушаться и отвалить? Не мог, не в его стиле. Ни звука, ни движения, как если бы тот магическим образом испарился из комнаты. Эта мысль бесшумно провалилась куда-то вглубь, как брошенный в пропасть камешек, отбив и без того не возникающее желание Саске обернуться и проверить нелогичное предположение. Мерещится, или тут осталось лишь его дыхание? Что за чушь? Бред. Такого не бывает. Не может человек взять и испариться. Если, конечно, он вообще тут был… если всё это не иллюзия. На вдохе дыхание брюнета замирает, и вот уже в комнате нет ни единого. Пульс ударил о рёбра громче, и сидящий замешканно пробежался глазами по содержимому ящика: стопка тетрадок, сверху обложки, правее упаковка запасных ручек, ежедневник, которым парень давно перестал пользоваться, держа запланированные дела исключительно в мозгу. Его вещи, чёткие, не плывущие по контуру, не пропитанные тошнотворной сыростью, не покрытые тиной и плесенью. Самые обычные вещи. Тряпка в ладони холодная и влажная. До побеления костяшек брюнет сжал лоскуток, стараясь убедится в его реальности. Казалось бы, чего страдать ерундой — обернись и всё. Но он не мог. Тело напрочь отказывалось. Некогда гибкий позвоночник уподобился железному стержню, прибивающему к полу и не позволяющему шевельнуться. Если он обернётся, а ухмыляющегося «друга» там нет, то что тогда?.. Саске не понимал, почему? Всё ощутимое: и сочащаяся водой тряпка, и тёплый пол, и прилегающая к коже одежда. Так почему же он не чувствует уверенность, отвечая себе на вопрос, был ли Узумаки с ним?
 
— Оу, — то ли вдумчивое, то ли разочарованное рассекает тишину, и Саске наконец выдыхает. Он тут. — Пятно… Кажется, оно со стороны улицы…
 
— Ну ты и идиот, — съязвил Учиха, изо всех сил стараясь не выдать в голосе облегчение.
 
— Цыц! Помалкивай, пока тряпкой по роже не получил! — стыдливо протараторил парнишка.
 
В тело ударило желание выместить шквал неловкости. Стремясь сбросить с себя нахлынувшие эмоции, омега несильно пихнул «приятеля», так что тот покачнулся, но не огрызнулся в отместку: ему удалось вывести Узумаки из равновесия, и потому та бурная реакция в виде тычка воспринялась Саске как подтверждение его победы. Наруто недоумевал, как он так тупанул? Гад-Дураске угодил в самое яблочко. «…Идиот» — подходит для того, кто с усердием безрезультатно тёр кляксу не на той стороне окна несколько минут подряд. Идиот. Паренёк даже не согласиться не мог. Его уделали. Скотство!
 
Досадливо проворчав себе под нос, блондин вернулся на подоконник, намереваясь таки избавиться от коварной кляксы, однако у окна его встретила тройка отверстий под винты и штифт ручки. Самой же пластмасски не было. Узумаки совсем забыл об этом, а ведь обещал вернуть её. Обещал, но как? Он, конечно, не знаток в людях, но интуиция подсказывала, что уровня спокойствия Микото недостаточно для того, чтобы она отдала ручку обратно. И, говоря откровенно, Наруто сам сомневался, стоит ли делать это. Бардак в голове «приятеля» не внушал доверия, его поведение и слова настораживали. Вряд ли его состояние тянет на стабильное. Что, если он выкинет что-нибудь эдакое? Например, себя из окна. Виноват окажется тот, чьей заслугой являлось возвращение ручки. К такой ответственности омега был совершенно не готов. Что он скажет тётушке, если с Саске что-нибудь случится? А Итачи? Родителям? Себе? Нет, рано ещё предоставлять брюнету свободный доступ к окну.
 
— Чего замер? — строгий голос Учихи вырвал мальца из потока мыслей.
 
— Да так, ерунда. Залип просто, — отмахнулся тот. — Пойду попрошу тётушку открыть окно, чтоб протереть с той стороны, — уведомил парнишка, поздно сообразивший, что рискованный намёк на отсутствие ручки вызовет у «не чужого» триггер. — Ну то есть!..
 
— Не вывались, — на удивление, Учиха отнюдь не всполошился, и голос его не дрогнул от злобы или грусти. Его интонация была пропитала холодным безразличием к некогда необходимой пластмассе. Касалось ли безразличие и Узумаки? Тот так и не понял. Саске никогда за него не волновался, так что скорее да.
 
— Ой, да фигня! Это всего-то второй этаж, — со всей своей несерьёзностью заявил Нару. — Если упасть, ничего не будет.
 
Ничего не будет… Ложь, по крайне мере в отношении Дураске. Да, будь он в нормальной форме, пережил бы, но былого здоровья у него более нет. Если упадет, то… всё. Он лучше кого бы то ни было ощущает своё хрупкое и болезненное состояние, а потому в курсе, что второго этажа для него вполне достаточно. Однако Узумаки хотелось убедить его в обратном и дать понять, что в случае чего желаемого Учиха не получит, так что даже думать о такой возможности «сбежать» не стоит.
 
— Я уже пробовал. Случайно, — для убедительности добавил парнишка. Впрочем, тут он был честен.
 
— Кретин.
 
— Ну я ж, а не ты. Ты не будь.
 
— Чего?
 
— Кретином не будь. Его роль уже занята.
 
_____________
 
После уборки комнаты Узумаки должен был свалить к себе. Что он, что Саске рассчитывали на такой исход, но, похоже, блондина прививающее к чистоплотию занятие затянуло с головой. Он с детства не любил орудовать тряпкой и шваброй, так что Учиха не понял, почему тот не свинтил при первой же возможности, а остался помогать Микото. Наруто резво и прытко выпрашивал у той поручения, и пускай он выполнял их со сосредоточенной моськой, сказать, что они ему полюбились, было бы неправильно. Просто так было надо. Он не мог уйти, зная, что со всей этой уймой обязанностей истощающаяся постоянными переживаниями за сына и конфликтами с мужем тётушка останется одна. Укрепило позицию парнишки ещё и то, что Кушина тоже время от времени заходила в гости к Учихам, дабы помочь подруге с уборкой или готовкой. Раз матушка так поступает, то почему бы ему не пойти по её стопам? Вообще Нару нечасто брал пример с родителей, но в тот момент нутро не бунтовало, а, наоборот, поддерживало странноватое намерение. Да и лучшего момента, чтобы проявить свою полезность, не найти: у него каникулы и важных планов никаких не намечено. Сама судьба располагала к тому, чтобы он пожал бытовухе руку. И это было… терпимо. Нудновато, но сносно и даже познавательно, ну, для того, кто ранее не смыслил ничего в моющих средствах.
 
Помимо прочего, Узумаки не забывал о «не чужом», таская ворчащего его с собой, как какую-то плюшевую игрушку, периодически подсовывая несложную работёнку: протирание тарелок, смена наволочек у подушек и всякое такое, по мелочи. По-началу Дураске огрызался, минут сорок навскидку, а после вроде как включился в работу и замолк. Беседу с ним простроить не получилось: как бы омега ни лез, ему отвечали сухо, либо не отвечали вовсе. Но это было неплохо. Не было той старой напряжённой враждебности, косых переглядок и громких вздохов. Были просто они — он и Дураске, и впервые им хватало мирного безмолвия.
 
***
 
Незваный морозец протискивался в густой мрак сна и постепенно рассеивал его, мелко покусывая бледную кожу, отчего та покрывалась оравой мурашек. Телу возвращалась чувствительность, а вместе с ней усталость и тяжесть, и еле ощутимое покалывание вдоль позвоночника. Вырванное из дрёмы сознание с неохотой прояснялось, мысли приходили в движение, становясь более внятными и громкими. Учиха лениво скривился, всё отчетливее различая ненавистный холод. В висках засверлило сварливое:
 
— «Опять? Ты издеваешься?»
 
Дабы убедиться в своей догадке, парню пришлось перебороть сонное окоченение: заторможенно ладонь соскользнула с рёбер и гладящим движением прошлась по матрасу, слева от лежащего, в сторону окна. Чуть пахнущая порошком простынь, не смятая и, что важнее, остывающая и пустующая. Слева никого не было. Раздражённо выдохнув, Саске с трудом разлепил веки.
 
Вот нахрена? Нахрена он тогда открыл рот и произнес жалкое: «Мне холодно, Узумаки», тем самым предложив тому остаться ещё на одну ночь. Он же весь день хотел, чтобы крикливый дурень поскорее убрался к себе и более не появлялся на пороге его спальни минимум лет сто. Но ничтожная, вечно мёрзнущая, трусливая натура пробудилась и тревожно заёрзала в тот же миг, как белобрысый болван сдёрнул с вешалки куртку, кинув ту на банкетку, и уселся на пол, дабы переобуться. Тогда-то в голове прищёлкнуло и победила слабость. Тогда брюнет не сумел себя перебороть и вовремя заткнуться. Подумать только, Наруто ведь почти ушёл, почти произнёс заветное: «До свидания!». Если бы он выразил отказ или хотя бы намёк на него, если бы заколебался на секунду, Саске бы опомнился и поторопил «приятеля» живее одеваться и топать домой, а после ни за что бы не позволил тому больше ночевать. Но чёртов Узумаки без лишних раздумий согласился. Естественно, зачем упускать шанс не видеть негодующую мать ещё несколько часов? Этот шанс его обрадовал, и поэтому-то он столь шустро, с этой своей фирменно-дебильной улыбочкой стянул с себя незашнурованные кроссовки и вернул куртку на крючок. Только потому. Ему было выгодно остаться. Почему-то это бесило.
 
Простынь под ладонью окончательно остыла. Спрашивается, на кой хер надо было унижаться перед Узумаки, если тот даже свою функцию грёбаной грелки нормально исполнить не в состоянии? Раздражённо вздохнув, Саске с трудом разлепил веки и сквозь давящую на лопатки тяжесть приподнялся, прильнув спиной к изголовью. Тело было неподатливым, негибким, и оттого ассоциировалось у парня с нерастаявшим куском мяса. Долго шарить взглядом по комнате в поисках «не чужого» не пришлось: тот, сидя на подоконнике, примостился в уголке, обнимая беспокойно постукивающие друг о друга коленки. Парнишка с неестественной для себя конкретизацией всматривался в статичный вид за окном, не обратив никакого внимания на посторонние движения на кровати. Проснувшийся Учиха был для него частью фона сбоку, настолько размытого, что различить какие-либо детали не представлялось возможным. В тусклом лунном свете Узумаки казался белее муки, что вкупе с игрой теней, вырисовывавшей ему мешки под глазами и заострённый подбородок, складывалось в совсем уж нездоровый видок.
 
Звать «приятеля» парень не торопился, пусть тот его и озадачил своей внезапной отстранённостью. А внезапной ли? Учиха лениво перевёл взгляд на просвечивающийся циферблат будильника. Половина пятого, невзирая на уличную темень.
 
— Ты не спал, — закончил брюнет, испытав ненавязчивое дежавю.
 
С его голосом клубящаяся в воздухе тишина звонко треснула. От неожиданности омега дрогнул в плечах и расторопно обернулся. Затем проморгался, точно очнулся от забвения, и непричастно пожал плечами, мол, так вышло.
 
— Снова, — с опасливым подозрением на неладное акцентировал для себя Учиха.
 
***