Ливень

Чужак

Даже с опорой на стену стоять было больновато, но, невзирая на грызущее кости жжение, на лице Наруто зияла ухмылка: ненавязчивая и нестираемая, как ему в те минуты думалось. Он молча провожал Итачи, без сокрытия довольный собой и своей утренней выходкой, что, судя по всему, обернулась удачей. В ушах эхом всё вторилась похвала от старшего, и от этого становилось по-особенному приятно, легко, как давно не было. «Но ты справишься», — звучало без колебаний, и Узумаки не задавался вопросом, отчего Итачи в нём так уверен. Утверждение того по умолчанию воспринялось за истину, что не запрашивала доказательств. Быть может, виной тому его детская наивность, целиком не исчезнувшая с годами. Будучи ребёнком, он не сомневался в словах взрослых, что тогда представлялись всезнающими и всесильными, никогда не ошибающимися проводниками в большой и неизведанный мир. Как ни крути, а Итачи являлся авторитетом не только для Саске. Раз он сказал, что всё получится, то так оно и будет. Наруто искренне хотел ему верить. Всё будет хорошо. Иного не дано.
 
Итачи не возился долго, и блондин поёжился от вторгнувшегося в тёплый коридор морозного ветра перед тем, как дверь за уходящим закрылась. И хотя он у того более ничего не спросил, некоторое неудовлетворение шебуршилось в черепной коробке, ворочалось, провоцируя общую нетерпеливость. Поскольку та приносила лишь беды и разногласия, парнишка старался усмирять её, затаптывая костерки в груди, разжигаемые желанием получать всё и вся сразу. Да, Итачи похвалил его, но что дальше? Всё ж было до жути любопытно, чью сторону тот по итогу выберет. Пусть и без стопроцентной готовности, но Узумаки пойдёт на озвученный риск, видя в нём единственный выход из сложившейся ситуации. Он продолжит настаивать на том, что Саске нельзя сдаваться, продолжит подталкивать того к действиям, продолжит выступать для него мотиватором, даже если сам «друг» или его родня против. Эгоистично? Да. Но Наруто себе сей эгоизм простит. Наверное. Отступать уже некуда, да и ему не хочется всё бросать. А что Итачи? Он свою позицию не обозначил. Иметь поддержку в его лице было бы здорово и весьма полезно, чего ж таить, однако Наруто не знал, собирается ли старший поддержать его инициативу или же примкнёт к Микото, что лишний раз не беспокоит младшего сына, опекая и сдувая с того каждую пылинку, боясь, как бы не стало хуже. Решить, чью сторону поддержать, — может, об этом говорил Итачи, уходя? Кто ж знает.
 
Как бы ни хотелось заиметь «соратника» в виде Итачи, ежели тот сделает ход в пользу матушки, Наруто его поймёт, хотя он категорически не согласен с её методом удушающей опеки. Тётушке спокойнее, если Саске ничего особо не делает, ничем не рискует, ничего нового не пробует, оставаясь в неизменном состоянии: не шибко радостном, но зато живом. Живом… Сложно назвать подобное жизнью. Скучное, лишённое счастья существование в роли пленника собственного тела — не жизнь. Тут у любого крыша потечёт, любой возжелает смерти. Парнишка глядел в корень бережливого отношения Микото к сыну, её волнений, тревог, и был не в силах отделаться от мысли, что «безопасный кокон» только всем вредит. В частности Саске: тому словно обламывали крылья, в благих намерениях вырвали отрастающие перья, снова и снова мешали взлететь из-за опасений, что попытка взмыть в воздух обернётся смертельным падением. «Лучше никак, чем плохо», — сим руководствовалась тётушка, и, признаться честно, от её логики рвение бунтовать в Узумаки росло и крепло. Для него немыслимо сидеть сложа руки, и всё бы ничего, вот только противопоставить страху женщины за сына ему нечего. Всё оправданно, и обычные речи вряд ли на что-то повлияют. Оттого Наруто не конфликтовал, не выступал против действий Микото, смиренно принимая каждое из них, но не перенимая. Сейчас нет у него таких прав, чтоб в открытую спорить за судьбу Саске, перетягивая ту, подобно канату. Странно это как-то. Тётушка всё-таки «не чужому» не абы кто, а родная матушка. А он кто вообще такой, чтоб претендовать на Саске? Тот его за друга-то не считает… Какие уж там права на него?
 
Не факт, конечно, но вероятность того, что Итачи присоединится к Микото, высока. Он как-никак печётся о здоровье младшего братца. Если они вдвоём начнут непомерно опекать Саске, Наруто несомненно станет сложнее. Но, какими бы неправильными ему ни казались действия старших Учих, он их понимал, и потому закрома возражений пусты. Что Итачи, что Микото зла Саске не желают. Члены семьи боятся его потерять, вот и всё. Разве можно их за это осуждать? Несмотря на верность своим принципам, стоял Наруто шатко. Всё от понимания. Вроде и мотивы Учих ему ясны, а вроде и по своему пути идти хочется… Сложно.
 
А сам Дураске чего хочет? Тоже хрен его пойми. Но нынешнее положение ему точно мёдом не мажет. Наруто не отрицал, что может надумать себе всякого, воспринимая весь мир через фильтр собственного видения, накладывая на окружающих проекции себя любимого и основываясь исключительно на своём мнении, но он скорее склонялся к тому, что у «приятеля» подход тётушки вызывает отторжение. Роль калеки с припиской «Осторожно, хрупкий!» его откровенно раздражает. Для дурака очевидно, что сей образ жизни тому до глубины души противен, да только этот упрямый гад ни в какую не хочет пытаться побороться за шанс реабилитироваться. И чего, спрашивается? Ну и дурень.
 
Стоя у стенки в прихожей, Узумаки беззвучно ухмыльнулся. С этими Учихами уйма мороки, но, чёрт возьми, дай ему возможность изменить судьбу так, чтоб их знакомство никогда не состоялось, — он бы с ходу отказался. Они — его вторая семья, и участвовать в их быту ему всё ж нравилось. Какую бы пакость блондин ни сотворил, какие бы слухи о нём ни распространялись, Учихи были из тех немногих людей, что не смотрели на него косо. Изо дня в день они принимали его таким, каков он есть, и двери в их дом для него всегда были открыты. После дня распределения, что клеймил Узумаки генетическим сбоем, обращённые к нему, сорванцу и вандалу, взгляды окружающих ещё сильнее налились неодобрением. Там, в больничном коридоре, кто-то смотрел на него с отращённым недоумением, а кто-то так укоризненно, будто бы он провинился в самом наистрашнейшем грехе, что только подвластен воображению. В тот миг Наруто едва ли не признал своё поражение в их с Саске соперничестве. Он ждал от того какой-нибудь подставы, удара ниже пояса, ведь результат распределения служил отличной почвой для новых издёвок и оскорблений, что метко ударили бы по актуальной слабости. Однако Саске не предпринял попытки унизить его. Даже блёклого намёка на сие намерение не было. Сколько бы они ни ругались, он ни разу не коснулся темы омежистости, ни разу не высмеял Узумаки за его вторичную половую принадлежность. Очередное доказательство того, что человек Дураске неплохой. Капризный, вредный и язвительный, местами раздражающий до скрипа зубов, но неплохой. И покидать его не хотелось, как бы тот себя ни повёл. Спустя уймы ссор, драк и взаимной неприязни парнишка наконец признал, что поистине рад знакомству с грубияном Саске. Наперекор старым мечтам, в которых они порознь, он не жалел о прожитых вместе с «приятелем» годах. По меркам общества Узумаки был от и до ненормальным, и он испытал облегчение от осознания, что его главному сопернику детства, что знает его лучше, чем кто-либо, абсолютно всё равно на его неспособность вписаться в рамки стандартов. Собственно, как и всей родне, включая остальных Учих. Их отношение к Узумаки осталось прежним. Ну… почти. Если не учесть, что матушки теперь желают их с Дураске свести, то да, всё стабильно такое же, как и до распределения.
 
Для Наруто все люди чётко разделились на два лагеря — близкие, коими являлись члены семьи, и «прочие», то бишь все остальные. Незнакомцы с остановки, стоящие в магазинной очереди покупатели, незапоминающиеся одноклассники или нудные учителя — все они для него не более, чем «прочие». Ни их комфорт, ни мнение, ни болтовня его не заботили, и в отношении их он разрешал себе невежество. Чужаки видели в нём нечто неправильное, нечто, не стоящее внимания, бестолковую пустышку, и Узумаки устал переубеждать их. Охота что-либо доказать и показаться «хорошим мальчиком» в нём давно угасла. Он пришёл к выводу, что стараться ради «прочих» — пустая трата времени. Коли они видят в нём вредителя — он им подыграет по высшему разряду. Коли его не замечают — он также пройдёт мимо. Его не принимают — да и пожалуйста! Больно надо.
 
С семьёй же иначе. Ей Наруто, ничем не делящийся с «прочими», отдавал всё самое светлое в себе. Да, назвать его спокойным и послушным ребёнком язык не поворачивался, и поступал парнишка чаще всего по-своему, но это отнюдь не значило, что ему плевать на родных. Никто ж не идеален. Как умел, так демонстрировал привязанность, любовь — всё то, что произносить вслух почему-то ему было стыдно. Не по-пацански как-то, все эти телячьи нежности… бр! Не исключено, что очаг смущения заключался в том, что блондин действительно плохо умел выражать любовь и заботу, а то и не умел вовсе. Обычно всё ограничивалось мыслями в голове, редко доходя до существенного. К примеру, он же ценит матушку, но не рвётся с ведром и шваброй помогать ей в уборке, хотя понимает, что от его помощи ей станет проще. Или, например, когда матушка надевает красивое платье на прогулку по городу, он оценивает её внешний вид беззвучно, не делясь комплиментом. И откуда ж ей знать, как он по-настоящему к ней относится, если она не телепат? Не только с матушкой такая проблема. Со всеми. И вроде всё просто как дважды два: говори приятные вещи, приноси поступками пользу. Язык на месте, прямолинейность есть, руки и ноги целы, и соображала малость пашет — так что ж с ним не так? Наруто словно терялся, когда от него требовалось что-то помимо грубой силы. Особо же непривычная обстановка поболее — с концами отключала здравые мысли, и наступал тупой ступор. Омега жалел, что у него нет какой-нибудь волшебной инструкции для внештатных ситуаций. Будь она у него, он бы грамотнее строил диалог с Дураске, он бы беспрепятственно нашёл с ним общий язык, нашёл способ поддержать и помочь. Он ведь «не чужой», тоже родня, а дороже семьи у паренька ничего не было.
 
Одна из дверей на втором этаже плаксиво скрипнула. Рядом, за углом, тётушка звякала посудой на кухне. Ранее расслабленный парнишка отстранился от стены, прислушиваясь к приближающимся к лестнице шагам. От них, томных и шаркающих подошвой тапок, у него на подсознательном уровне вырабатывалось какое-то злое беспокойство, подстегивающее быть начеку. Юноша поднапрягся, устремив взор к ступенькам, настороженно поджидая, когда человек сверху спустится, чтоб в это утро его плещущий дерзостью взгляд неминуемо стукнулся с другим: холодным и непрошибаемым, извечно недовольным.
 
Как бы Наруто ни дорожил близкими, был среди тех один «отличившийся», чьей компанией он бы пренебрёг… Хорошо то, что вне зависимости от стороны, что выберет Итачи, он ни за что не уподобится Фугаку. Уж в этом сомневаться не приходилось. За всё время не случилось ни единого инцидента с крикливой меркой сил, но Узумаки отчётливо ощущал, как в нём зреет эта необычайно личная злость. Фугаку его никак не задевал и не говорил ничего, что могло бы его остро зацепить. Он вообще делал вид, что блондинистой макушки в доме нет, обходя того, как неживое препятствие, не окликая по имени и в целом не посвящая тому никаких фраз. Чаще всего старший смотрел куда-то сквозь мальца, зрительно они встречались лишь за редким исключением. В тех встречах больше не было ничего родного, ничего согревающего, ничего знакомого. Порой Наруто казалось, что в доме Учих поселился кто-то чужой: кто-то, кто нацепил на себя кожу Фугаку, как костюм. Самозванец, укравший имя и голос человека, что когда-то вызывал уважение. Глядя на него, Наруто чувствовал, как неприятное осознание снимает с него те розовые очки, о которых твердил Дураске. Осознание, что детство закончилось и все тёплые воспоминания, с которыми страшно расставаться, в настоящем практически ничего не весят. От перемен не сбежать, но… как же хотелось вновь окунуться в затмевающую печали беззаботность и творить глупости, не зная смысла слова «последствия».
 
От первого этажа Фугаку отделяло ступенек пять-шесть. Из прихожей его силует, покачивающийся сродни маятнику, был виден в полный рост. Струна напряжения натянулась, чуть задребезжала в такт пульсирующего негодования. Будь Узумаки псом, шерсть на загривке встала бы дыбом, а из пасти раздался бы предупреждающий монотонный рык. Парень выпрямился и расправил плечи, отчего он, и без того высокой и широкий в спине, стал визуально выглядеть здоровее и крепче. Свой же вид вселял в него смелость. В школе или в каком-нибудь замызганном закоулке, стоя перед настроенными на мордобой оппонентами, Наруто до ликования нравилось выпендриваться перед теми далеко не омежьим телосложением. Он с ехидной ухмылкой наблюдал за искажающимися лицами, когда до мозгов плешивых придурков, которым не посчастливилось нарваться на него, доходил неоспоримый факт — через секунду им нехило влетит. Но сейчас не тот случай. Нет никакого удовольствия и улыбки от уха до уха. По привычке светловолосый плотнее стиснул жевалки, дабы не ляпнуть ничего провокационного, что так отчаянно рвалось наружу из его уст. Хоть язык откусывай, и то, это не помогло бы спрятать подлинных эмоций. Всё тело парнишки излучало всепоглощающую обиду, мрачную-мрачную и, что интересно, всецело ему не принадлежащую. Не было бы этого чувства, если бы не кое-кто… На то, что Фугаку в открытую игнорировал его, ему было чхать — пусть хоть сотой тропой обходит. А за Саске ещё как обидно, что аж челюсть сводит. Уж Наруто знал, что для «приятеля» отец был авторитетнее всех, и даже скудная его похвала была для него наивысшей наградой, что перевешивала толстенную стопку грамот с дурацких олимпиад и прочих конкурсов. Хвалебные речи учителей и репетиторов — чёрт с ними, лишь бы отец соизволил благосклонно глянуть или хмыкнуть, или кивнуть, или расщедриться на грёбаное «Продолжай в том же темпе», а ведь это даже не «Молодец, сын». Куча дополнительных секций, кружков, занятий после школы — конечно, без проблем, лишь бы отец был доволен. Всё, лишь бы угодить отцу, не подвести его, не опозорить. Сложно представить, что испытал Саске, когда тот, ради чьего внимания он из кожи вон лез, без раздумий и сожалений отрёкся от него. И когда же? Когда ему сильнее всего требовалась поддержка, коей он раньше никогда не просил. Неужели было так сложно её разочек оказать? Зайти к нему в комнату и поговорить? Заверить, что всё в порядке, что его по-прежнему ценят, что ничего не потеряно? Поступи Фугаку так, Саске бы не был в столь угнетённом состоянии, не чувствовал бы себя бесперспективной обузой, не презирал бы себя. Неужто в самом деле было так сложно?.. Фугаку обрёк сына на неподъёмные злость, тоску и боль, и за это Наруто всем нутром его ненавидел.
 
Крайняя ступенька затяжно проскулила под весом ступившего на неё, и всё сжалось в нервный узел от невозможности выплеснуть скопившийся яд в раздражающе безучастную харю. Узумаки пристально смотрел на достигшего первого этажа мужчину, точно специально напрашиваясь на неприятности: вызывающе враждебно, так что любому под прицелом сего взгляда стало бы неудобно, но только не Фугаку. Тот невозмутимо глядел на него в ответ. В нечастый миг зрительного контакта меж ними всегда проскальзывал немой диалог, и, пускай из раза в раз слова могли отличаться, смысл оставался всё тем же. Им обоим дружеские отношения семей встали костью поперёк горла: первому никак не ввязаться в драку, а второму не прогнать наглого мальчишку.
 
Если память не изменяет, сегодня не пятница… Припухшее отёчное лицо, местами напоминающее дрожжевое тесто, невразумительная мыльность в глазах и нездорово блестящие желтизной склеры, тяжёлая и шаткая походка — от сего зрелища ладонь  непроизвольно сомкнулась в кулак и ногти царапающе впились во внутреннюю её часть. У кого-то новогодние выходные дни даром не проходят. Нет, точно не пятница. Наруто отчего-то зациклился на том, что попойка устраивалась именно в этот день. Вероятно, искал утешение, мол, это же не на постоянной основе творится, и бутылки звенят в пакетах редко. Даже плохие поступки близкого человека хочется как-то оправдать. Юноша попросту не желал замечать, что в «пятницу» со временем научились превращаться и понедельники, и вторники — какие угодно дни недели. «Редко, ничего критичного, бывает и хуже, бывает у других и почаще, почти всем взрослым свойственно иногда выпивать, тяга к спиртному исчезнет попозже, и нет ни у кого проблем с алкоголем» — много-много самообмана.
 
Разочарование в наичистейшей форме. Половина Узумаки рьяно рвалась в бой, реальный или перебранку, а половина со всей мочи сопротивлялась порыву оскалиться на семью. Вряд ли Фугаку видел, как парнишку мелко потряхивало от неуёмного противоречия. Наруто его не жалел, как раньше, и не боялся, несмотря на очевидную разницу в силе — всё-таки взрослый мужик был для шестнадцатилетнего парнишки соперником не из лёгких. Однако решающей точкой их соприкосновения был Саске. У того в жизни и так чёрт-те что происходит, и больший разлад в семье его явно не обрадует. Помня это, Узумаки, балансируя на грани, одёргивал себя прочь от рвения вставить свои пять копеек. «Друг» запрещал затевать споры с отцом, как бы по-мудацки тот себя ни вел, и хотя светловолосый был с ним не согласен, он предпочитал считаться с его мнением без осуждения. Прежде всего Дураске, а потом уже личные капризы. С этой мыслью цепь молчания затягивалась петлёй на шее, перекрывая кислород и доступ к голосовым связкам.
 
От давки голоса першило в горле, и мысли зудели от уймы всего неозвученного. Приставучая дерзость касалась их мерзкими лапками, колючими и цепляющимися, как у насекомого. Но, к счастью или сожалению, удавка сдавливала сильнее, и немота побеждала. Наруто интуитивно ощущал, как встречи с Фугаку и нарастающая при этом обида истончают звенья цепи. Неясно, на сколько её прочности ещё хватит. Лишний раз не стоит теребить. Ловить на первом этаже было нечего, и парнишка думал вернуться в спальню к Саске, если бы не вышедшая перед ним из кухни Микото. Заслышав шаги, она вышла навстречу супругу, и после её ласкового, но несмелого:
 
— Доброе утро, милый.
 
Наруто уже не мог просто взять и уйти.
 
— Что-то ты рано сегодня…
 
Может, Узумаки слишком восприимчив и привязчив к семье, может, он принимает эти узы чересчур близко к сердцу, но от натянутой сквозь грусть улыбки тётушки, от её заботливого и отравленного болью голоска всё в нём жалостливо изнывало. То, что с ней сделали последние месяцы… К этому нельзя привыкнуть. Когда несправедливо суровый взгляд Фугаку перескочил на неё, пылкость ударила в темечко, и Наруто аж передёрнуло. Шаг вперёд, и цепь звонко лязгнула, натянулась. Парнишка остановился подле женщины. Увы, сие действие приблизило его не только к ней, но и к Фугаку. Мерзотный запах спиртного, от которого щипало на языке, прошиб обоняние, так что блондин непроизвольно сморщил нос. Ну и дрянь. Микото наверняка тоже чувствовала, но смиренно об этом молчала.
 
Проигнорировав супругу, мужчина вяло окинул туманкой взгляда видимый ему кусочек кухни и перевалисто потелепал туда.
 
— Почему завтрак не на столе? — скрипуче выразил претензию он.
 
Всё-таки Дураске придётся подождать… Наруто, оставаясь чуть позади Микото, на пару с ней перешагнул порог кухни.
 
— Он ещё не готов, — виновато прощебетала Микото, избегая беспрерывного зрительного контакта с мужем. Её взгляд тревожно метался то к полу, то к негодующему. Кончики пальцев беспокойно поглаживали кухонный фартук. — Я не… я не думала, что ты проснёшься так рано.
 
Супясь, Узумаки вновь презренно обвёл глазами разящую перегаром персону, думая о том, что никто бы не ожидал от Фугаку столь раннего пробуждения после градусной ночки в компании виски или чем он там себя спаивает. Нетрезвый лик наталкивал на мысль, что продрыхнуть ему полагалось минимум до обеда. Чёрт его знает, чего он подскочил ни свет ни заря.
 
Кажись, Фугаку наскучило смятенное топтание супруги на месте. Вмиг взгляд его по-дикому вспыхнул.
 
— Так не стой и сделай что-то! — приказно рявкнул он. Как по щелчку его пьяная заторможенность сменилась сердитой громкостью.
 
От непредсказуемого всплеска ярости даже Наруто на секунду забыл, как дышать. Угрожающие ноты заставили мышцы напрячься до накала, отчего те будто окаменели в ступоре. Микото же дрогнула в плечах, сощурившись и чуть отвернувшись, точно в ожидании не последовавшего за криком удара.
 
— Конечно, — дрожаще выдохнула она, — через пятнадцать минут всё…
 
— Долго, — нетерпеливо осадил Фугаку, не давая никому передышки. — Разогрей вчерашнее.
 
Каждое его действие, каждый жест чудился Узумаки неестественно тяжёлым и опасным. То, как он шаркающим шагом вторгся на кухню, как рывком отодвинул стул и по-барски уселся, — всё дёргало за ниточки нервов и обостряло настороженность. Все инстинкты и рефлексы Наруто вопили, что в любой момент всё может пойти не так и он обязан быть готовым к быстрому принятию мер.
 
— Да, — послушно кивнув, тётушка достала из холодильника остатки ужина, вместе с тарелкой обёрнутые пищевой плёнкой, и поместила те в микроволновку.
 
От писка кнопок и дальнейшего гудения Фугаку в раздражении скривился. Микото этого не видела, но кожей чувствовала его прогрессирующее недовольство.
 
 — Пока сварю тебе кофе, — дабы отвлечь супруга, пробормотала она, надеясь, что кофе сумеет хоть на тютельку улучшить настроение того.
 
С детства Наруто замечал, что порядки Учих отличаются от тех, что он наблюдал в своей семье. У него дома не было ни неоспоримо главного взрослого, ни чёткого распределения обязанностей. И мать, и отец занимали равную позицию, и нет такого, чтоб Наруто безупречно слушался кого-то из них, не имея права голоса. Если бы ему предложили охарактеризовать свою семью чем-то одним, он бы выбрал слово «свобода». Ему её даровали с ранних лет. Наверное, в ней выражалась родительская любовь. Он сам выбирал, во что одеться, с кем дружить, чем заниматься и во что верить. Никто не навязывал ему свои цели и мечты. Парнишке довольно легко прощались разного рода пакости, и оттого он не ощущал чётких границ. У Саске детство было куда строже и зануднее. Любовь его родителей выражалась в желании вырастить из него многогранную личность, привив ему побольше умений. У Дураске всегда была куча дополнительных секций и кружков. Он учился даже летом, и в этом Узумаки ему не завидовал. Вряд ли всё, чем «друг» занимался, было ему самому интересно. Скорее всего, он об этом и не задумывался. Он просто выполнял. У него не было выбора, ибо, в отличие от Узумаки, в его семье главный, что не приемлет протеста, таки был. Его судьбой распоряжался Фугаку. Какие хобби включить в число обязательных, какая рубашка подойдёт к мероприятию, на кого учиться и куда поступать — всё. Он на пять с плюсом обработал обоих сыновей, а особенно младшего, что тот начал стремиться соответствовать всем отцовским запросам. Впрочем, не только Саске находился прочно под его влиянием. В семье Учих все решения принимал Фугаку, для жены и сыновей его слово неуклонно оставалось последним. Дома его целиком и полностью обслуживала супруга, и Наруто никогда не видел, чтобы тот готовил или убирал за собой посуду, или гладил себе одежду к рабочему дню. Малолетнему ему, в чьей семье домашние обязанности делились поровну, это пускай и казалось причудливым, но не то чтобы шибко занятным. Правила Учих его почти что не касались, и он не обращал на те внимания. У всех в семьях свои порядки, и, откровенно говоря, блондина в то время интересовал не принцип устройства этих порядков, а тёрки с вредным Дураске. К тому же тогда главенство Фугаку так пёстро в глаза не бросалось. Оно не настораживало так, как теперь.
 
Скинув с тела остолбенение, юноша прошёл вглубь комнатушки.
 
— Я составлю компанию, — притворно ухмыльнулся он, хватаясь за ручку электрочайника. — Заварю себе чай, — доброжелательность интонации броско фальшивила, будто недоверие и злость обернули прозрачной плёнкой вежливости и радушия.
 
Пить Нару совершенно не хотелось, но ещё сильнее он не хотел оставлять старших Учих наедине. Нехорошее предчувствие не отпускало, усердно нашёптывая в оба уха, что тётушке быть с «ним» в одном помещении без присмотра третьего лица опасно. Прецедентов ещё не случалось, но парнишке было достаточно подозрений, что когда-нибудь старший перегнёт палку и выкрика ему будет мало.
 
Крышка чайника глухо кликнула при закрывании, и светловолосый тут же чутко зыркнул на Фугаку, дабы оценить реакцию того на шум. Сидит. Угрюмый, как чёрт, но сидит, массируя вески круговыми движениями. Да уж, а выпивка-то аукнулась. Его головной боли Узумаки втайне был рад. Нельзя, конечно, но себя не обманешь. Ехидная ухмылка так и лезла на лицо, но он боролся, вертя в руках кружку.
 
Кто б мог предугадать, что всё сложится так? Если бы ещё не так давно у Наруто спросили, способен ли Фугаку поднять руку на жену, он бы рассмеялся и вдарил любопытному за сей несуразный вопрос, приняв тот за оскорбление. Чтоб старший Учиха тётушку ударил? Да ни в жизни! И как о таком можно было подумать? Но сейчас ему было не до смеха, потому что в метре от него на стуле сидел не Фугаку. Там кто-то чужой. Узумаки не спускал с него следящего взгляда и был не в силах отделаться от мысли, что «чужак» отлично понимает — он здесь не за чаем. Его истинные мотивы видят насквозь. Ну и ладно…
 
Опёршись о столешницу, Узумаки ждал, пока закипит вода. Конфорочное шипение, бульканье из чайника, гул микроволновки — всё, что разбавляло утреннюю тишину, не делая атмосферу дружелюбнее. Напротив, это напрягало, как и увеличивающаяся активность Фугаку. Он то откинется на спину стула, то отпрянет, ссутулившись. То правая рука не отстаёт от головы, то левая, то обе. Хриплое дыхание всё громче, а покачивания из редких превратились в постоянные, ритмичные. Туда-сюда, туда-сюда. Шмыг носом. Пересменка рук. Под столом шаркнули тапки. По-видимому, мужчину до жути нервировало немногочисленное скопление звуков. Его черепушка от них наверняка сходила с ума.
 
Отщёлкнулась кнопка на чайнике. Вода закипела. Наполнив кружку, Наруто окунул в неё чайный пакетик, ленясь возиться с заварником, и уселся за стол, пропустив пару свободных мест от Фугаку. Округлая форма стола играла в плюс — куда ни сядь, отовсюду хмурую мину видно. И дистанция сохраняется, и без поворотов моськи обходится.
 
В жужжащем гудении микроволновки прослеживался темп странной мелодии, если увлечься и вслушаться. Хотя, паренёк скорее с перебором дал волю фантазии. Электрический шкафчик с подсветкой выл без перебоев, тягуче. Ружьё испытываемого Фугаку дискомфорта должно было неизбежно выстрелить. Наруто ждал от того подвоха, и не зря:
 
— Да какого хера! — кулак, гремя, обрушивается на деревянную поверхность. — Ты не видишь, у меня голова раскалывается? — адресовывается оторопевшей Микото. — Сделай её тише!
 
Как же он достал…
 
— Это микроволновка, — не стерпев, вступился паренёк, еле-еле эмитируя спокойствие. — Она не будет тише, пока не кончится таймер, — пояснил он так, как пояснил бы отстающему в развитии идиоту, мерно проговорив то, что и так нормальному человеку понятно. До чего же алкоголь страшная штука…
 
После вмешательства Узумаки Фугаку более не возникал, хотя от него по-прежнему исходила сердитая всем подряд аура, не позволяющая никому расслабиться. Возможно, сквозь похмельную заслонку до его разума дошла вся нелепость предъяв к супруге и правота парнишки, но гарантии на то, увы, нет. Не исключено, что его мозг попросту устал работать и вошёл в режим энергосбережения, потому-то его владелец смолк. Как бы то ни было, ел и пил тот как зомбированный: взгляд в никуда, движения марионеточные. Проще говоря — овощ, запрограммированный поглощать всё, что сунет или зальёт в рот. Не буянит, и на том спасибо. Но Наруто всё ж приходилось тушить внутреннее полыхание травяной водичкой: медленно, понемногу, дабы её хватило до окончания завтрака. Дабы надёжнее себя заткнуть и преградить путь всему словесному, что жгло на языке, он плотно прижимал края кружки к лицу, держа ту двумя руками под наклоном больше необходимого. Казалось, стоит ему отлипнуть от неё, губы дрогнут и он выдаст что-то феноменально плохое. Побыстрее бы старший свалил на улицу или к себе в комнату — куда-нибудь!
 
___________________
 
Если в гневе и есть что-то положительное, то это однозначно притупление боли под его накатом. Жаль, что эмоциональная анестезия не вечна. Наруто ушибленными косточками ощущал, как сей прекрасный эффект спадает с каждой новой ступенькой, затрудняя подъём по лестнице. Цепляясь за перила, он то и дело притормаживал на передышку. Вдох, стиснул зубы и дальше вверх. Угораздило же застрять на такой ерунде! Но держался он вполне бодрячком, не концентрируясь всецело на болючей пульсации по той причине, что из коридора доносились чьи-то мешканья. Омега знал, кому они принадлежат, и какая-то доля его сознания была сконцентрирована на них. Он оставался настороже, пока входная дверь не захлопнулась демонстративно громко, сродни приступу детской истерики, что ли.
 
— Старый придурок, — досадно шепнув, Узумаки подтянулся за перекладину и, поднажав, перебрался на второй этаж.
 
Перед тем как показаться «приятелю», звонко шлёпнул себя по щекам. Хватит Фугаку. Сейчас Дураске. На лице ухмылка, как ни в чём не бывало. Не было ни Фугаку, ни его выступления на кухне.
 
— А вот и я! — юрко влетел в спальню парнишка.
 
Отвечать на звенящий восклик Учиха явно не спешил. Расположившись на койке полусидя, он медлительно повернулся к вошедшему. С той же неторопливостью осмотрел с головы до пят, будто ища в нём что-то подозрительное.
 
— Ты долго, — в его упрёке ютилось требование, чтоб Узумаки объяснился.
 
— А, ну… — застопорившись у дверного косяка, попервой промямлил тот, подбирая способ, как выкрутиться. Собственно, а зачем? У него есть правда, и необязательно всю её ведать, а где-то и приукрасить можно. — Я пил чай на кухне. Захотелось прям, что да. Не устоять, — протараторив это, Наруто, дабы не стоять, как неловкий болван, переместился на кровать, к изножью. Далековато от Дураске, но в том была некая хитрость: будь он ближе к Учихе, врать было бы сложнее. Тот сразу бы просёк, что ему чего-то недоговаривают. Ну, Узумаки так считал.
 
— Я слышал шум, — продолжил допытывать его брюнет. Поди, понял, что его дурят. Предсказуемо, ведь лжец из Наруто на троечку. У него всё на лбу написано.
 
— Шум? — переспросил омега — А, с кухни. Да, я, наверное, гремел чашками и всё такое, когда чай заваривал, — он всё ещё питал надежду, что игра «Прикинься дурачком» сработает.
 
Вот только Саске она надоела:
 
— Снова отец? — прямо спросил он, заранее догадываясь о том, что ему ответят.
 
Не проканал трюк с расстоянием… Как книгу прочёл, гад. И всё же хотелось, чтоб хотя бы одно утро за последние месяцы у него было связано с примирением с братом, с чем-то радостным, а не с отцовским скандалом. Один хороший день ему бы не помешал.
 
— Нет, — машинально кисть прошлась по светлой макушке, пригладив пряди. — Нет, при чём он тут? — омега до смешного неправдоподобно исказил интонацию в недоумении.
 
— Ты врёшь, — прозвучало грубее, и пареньку померещилось, что его ложь омрачила «не чужого» сильнее, чем версия с отцом.
 
— Ну… да, — сдавшись, признался Узумаки, — он заходил и был не в духе.
 
Было в Саске рвение куда-то деться, вырваться, сбежать. Но он во всех смыслах этого не мог. Колючий ком в груди всё наматывался и наматывался. Болезненно сощурившись, Учиха ненадолго стих, чтобы проглотить горечь обиды и ненависти.
 
— Ничего нового…
 
Как и предполагалось, правда его расстроила. И на кой он только любопытствовал? Этого Наруто не понимал. Но главная несостыковка не в мазохистском интересе. Было кое-что страннее.
 
— Но знаешь, он уже уехал. — Будто бы Дураске это ободрило.
 
— Всё равно, — отрешённо выдохнул тот. Да, тоже тот ещё брехун. «Плевать, плевать» — а потом как выкинет чего-нибудь эдакого. Знакомый Наруто алгоритм, заканчивающийся знатной протечкой крыши. Этого ещё не хватало.
 
— Но я ж вижу, что не…
 
— Узумаки, заткнись, — увы, обсуждать проблемы Саске не любил, ощериваясь на чужие попытки порыться в его душе.
 
— Сам заткнись, оборзевший, — но и Наруто характера не занимать. Сочувствие сочувствием, но на рявки «не чужого» у него всегда в запасе есть ответка.
 
Раз врать уже нет резона, то… Наруто чуть придвинулся, облокотившись о стену. Привычка быть ближе — он как-никак живая грелка. Кроме того, по его мнению, сокращённое расстояние отображало его мирный настрой, невзирая на то, что они огрызнулись друг на друга. Не то чтобы Саске как-то на это откликнулся. Его ум был занят совершенно другими вещами. Узумаки не был уверен, но вроде как и у него получалось читать его, как кого-то поболее, чем соперника детства. Совсем капельку, но даже она вводила в непонятки. Помимо грусти, в «приятеле» была злость, и много, но основная её масса отчего-то направлена не к Фугаку. И разочарован Саске почему-то не в нём. Его презрение обращено к другому, и Узумаки искренне был с сим не согласен.
 
— Держу в курсе, ты перед ним ни в чём не виноват.
 
— Разумеется, — что с Учиховской манерой речи расшифровывалось как «Отвали, моя позиция непоколебима».
 
— Я серьёзно.
 
— Не надо.
 
Парнишка зрительно проследил, как «друг» смял десницей кончик одела.
 
— Саске.
 
— Хватит!.. — не желая мириться с его настойчивостью, выпалил для ясности Саске, израсходовав весь кислород. Отдышавшись, унялся. — Не пытайся лезть ко мне в голову.
 
Но выкриком Узумаки было не спугнуть. К ним он ещё с утра приноровился, так что:
 
— С чего бы? — продолжил приставать к альфе.
 
— С того, что она моя, — без пылкости отбился тот.
 
Наруто малость насупился. Как-то быстро Дураске сегодня остывает. Всё-таки примирение со старшим братцем перевешивало?
 
— Но признай, у меня неплохо выходит!
 
— Вовсе нет.
 
— О, ещё как! — каков упрямец.
 
Учиха бессильно закатил глаза. Что бы он ни сказал, это не помеха для дотошного Узумаки. Справедливости ради, дурашливость того ловко отвлекала от засевшей в теле тяжести. Растаптывать всё грустное и страшное — в этом его особенное умение, какого Саске частенько недоставало.
 
— Так или иначе, он свинтил, и ты можешь выдохнуть, — чисто ради проверки повторил омега.
 
— Хер с ним, — отмахнулся парень. — Снимай шорты, — вдруг невозмутимо добавил он.
 
От сего неожиданного поворота в их диалоге Наруто, мягко говоря, удивился и на миг выпал из реальности. Чего, простите? И это ему скомандовал Учиха? Может, это своеобразный розыгрыш? Прикол? Месть за то, что приставал?
 
— Вот те здрасьте! — возмутится омега, готовясь послать того на три весёлых буквы, не забывая съехидничать: — Может, и трусы заодно?
 
— Нет, их оставь при себе, не то мой разум не выдержит.
 
На такое колкое заявление грех было промолчать. Коли попёрло на сей юмор, то он подыграет:
 
— О, ты знаешь, как двусмысленно я могу это расценить?
 
— Дурень, — беззлобно прыснул альфа, привстав. — Ладно, всё, — по идее, на этом волна необычного стёба доложена была сойти на нет, но: — Снимай, — рука приятеля упрямо нацелилась на шорты.
 
Стоп, серьёзно?
 
— Погоди-погоди-погоди! — поняв, что он ни черта не шутит, Узумаки ошарашено схватится за одёжку, которую Дураске без зазрения совести начал стягивать с него.
 
— Чего? — ни крохи здравого смущения. Для Саске, кажись, всё было абсолютно нормально.
 
Всё? Он сошел с ума? Свихнулся?
 
Узумаки заклинило. До него что, домогаются, что ли?.. Дураске-то? В обескураженном смятении светловолосый точно знал лишь то, что ему ни в коем случае нельзя отпускать шорты. Даже неловко спрашивать, чего «не чужой» к ним так прицепился. Омега не боялся этого заносчивого придурка, но от нулевого понимания происходящего к нему подкрадывалась паника. Полезь к нему кто другой, он бы без раздумий разбил ему морду, но это грёбаный Учиха — он же на раз-два ласты склеит, если его неудачно стукнуть. И толкать его может быть рискованно. Чё с ним делать-то?!
 
 — Слушай, я не хочу с тобой драться, но!..
 
Узумаки не дали договорить. Без всякого предупреждения Учиха хлёстко и с размаху хлопнул его по ногам: ровно по области, куда пришёлся удар от столкновения с машиной. Нару как кипятком ошпарило.
 
— Ах ты с-с-с!!! — скрючившись, он зажал ладонями рот, дабы прервать состоящий из ругательств крик. В доме ещё есть Микото, и хоть для кого-то ему необходимо остаться «приличным мальчиком». Мыча неразборчивые маты, паренёк то елозил спиной по стенке, то сгибался к коленям. — Ух, мои ляхи, боже!.. — вырвалось что-то внятное. — Мать твою-я-я… твоя прекрасная женщина, не хочу её оскорблять!..
 
Пока Узумаки скулил и ворочался, Саске свистнул с полки аптечку и закопошился в ней, перебирая коробочки. Мимоходом буркнул что-то о вендетте и утаивании — Узумаки не вникал, не до того было.
 
— На, — найдя искомое, парень протянул то скулящему. Тот, с закусанной нижней губой и всё ещё ошарашенный, недоверчиво посмотрел на тюбик, по-видимому, с какой-то мазью, а затем на Учиху. — От ушибов. Мне помогло.
 
— … С чего такая щедрость? — просипел блондин.
 
— Бери наконец, — устав держать руку навесу, альфа вручил ему «лекарственный презент». — Поверх одежды её не наносят, так что раздевание ещё актуально.
 
— Так ты для этого?.. — омега по-идиотски замер. Его провели, как мальчишку, и то ли смеяться от абсурда, то ли ругаться. — Чёрт, ну ты и козёл, — светловолосый товарищески ткнул «приятеля» локтем, попутно избавляясь от шорт. Больновато, зараза, особенно после «нападения» Дураске. Придётся повозиться.
 
— Без визгов? — с издёвкой прокомментировал Саске. Честно, он не подозревал, что бесстыдный Узумаки так бурно встрепенётся от требования снять низ. — И чего ж ломался?
 
— Всё дело в подаче… — остатки смущения вились в голосе. Сплюснув губы в тонкую полосу, Узумаки нетерпеливо дёрнул ткань. — М-ц-ц… — туго шло. Шорты жгуче тёрлись о травмированные участки кожи. — Наказание за безрассудство, да? Мог бы и помягче, бессердечный, — с предъявой шикнул Наруто. — Совсем тебе меня не жаль.
 
— Радуйся, — ни тени раскаяния.
 
— Иди ты…
 
Если альфа знал об ушибе, то:
 
 — Значит, ты всё видел?
 
— Это было глупо.
 
— Но эпично, — с усмешкой возразил Узумаки. Шорты наконец поддались и сползи. — Ох, мать… — сорвалось с языка, когда свету предстало то, что было под ними. Громаднейший синяк, расползшийся на оба бедра и пояс. — Етить твою, я будто в малиновом джеме. Матушка точно меня убьёт, она ж паникёрша, — открутив крышку тюбика, омега нанёс маслянистую мазь в несколько слоёв. — И… что? Мне так сидеть?
 
— Минут десять-пятнадцать, — без интереса отозвался брюнет.
 
— Принято, — вернув целебную упаковочку, паренёк с блаженством подметил: — М-м-м, холодит…
 
И всё ж сидеть без шорт было как-то неуютно. Благо, не в тишине:
 
— Хочу спросить, — проявил инициативу Саске. Ныне он необычно разговорчивый, но Узумаки против ничего не имел, даже наоборот:
 
— Ну дерзай.
 
— Каждый раз, когда ты говоришь, что мне не нужно тебя просить, что ты имеешь в виду?
 
Не этого вопроса ждал Наруто. Он думал, речь пойдёт о его опрометчивости или об Итачи. Ну или о Фугаку на крайняк.
 
— Вроде я это объяснял, — сути вопроса Узумаки не уловил, а потому решил просто разжевать фразу: — Меня не нужно просить, потому что мы давно знакомы. — Вряд ли это то, что «не чужой» хотел от него услышать, но иного варианта ему не придумалось. — Я хорошо тебя знаю и могу предугадать твои пожелания. Ну, в какой-то степени.
 
— Знание не обязывает тебя их исполнять.
 
— Технически… да.
 
— Тогда зачем?
 
Зачем?..
 
— Да фиг его знает, — пожал плечами парнишка и, немного поразмыслив, пришёл к банальному и самому логичному выводу: — Наверное, затем, что ты мой друг.
 
От его умозаключения Саске ядовито усмехнулся:
 
— Брось, Узумаки.
 
— А что я такого сказал?
 
— Несусветную чушь, самую наивную и дебильную, какую только выдавал за всю свою жизнь.
 
— Эй, вообще-то…
 
— Послушай меня внимательно и запомни, — голос «не чужого» ощутимо похолодел, — мы не друзья. Раньше ими не были и сейчас не будем. Следить, чтоб ты не помер, — моя обязанность, работа, навязанная старшими. Ни больше ни меньше. Я никогда не признаю тебя другом. Никогда, — едва ли не по слогам произнес он. — Это ясно?
 
— Неа, — как назло неотступно. — Считай как хочешь, а я буду по-своему. Я упрямый тип.
 
— Ты безнадёжен.
 
— Да что ты? — с долей лукавства. — Радуйся.