Без сожалений

Пролог

Бип... Бип... Бип...

Единственное, что нарушает идеальную тишину, это противный писк, который словно тонкий, но острый бур ввинчивается в мозг, усиливая и без того истязающую тело боль и мешая сосредоточиться на мыслях. Пахнет лекарствами и антисептиками, а еще чем-то противным, словно рядом кого-то стошнило. Голова раскалывается, во рту сухо, как в пустыне, сердце бьется рывками, дышать то ли трудно, то ли лень, а руки и ноги сводит судорогой. В памяти проносятся обрывки фраз, которые почти непонятны, словно произнесены на незнакомом языке, но кое-что все же удается разобрать. «Отравление»... «алкоголь»... «критическое состояние»... «шансов нет»... Спутанное сознание никак не может обработать даже этот минимум информации. О ком говорили те люди, у кого нет шансов?

Спина затекла, но даже пошевелиться нет сил, не то что перевернуться. Глаза не хотят открываться, будто веки зашили суровыми нитками. С огромным трудом удается их чуть-чуть разлепить и посмотреть в узкую щелочку сквозь ресницы. Так и знал — это больница, а противный писк издает небольшой прибор, по экрану которого ползут кривые светящиеся линии. Прямо у изножья кровати стоит какой-то мужчина в черном костюме, но ни рассмотреть, ни тем более узнать его не удается. Сознание по-прежнему «плывет», а внутренности стягивает в тугой узел так сильно, что кажется, еще минута — и они закаменеют.

— Кто вы? — короткие два слова дерут горло, словно говорил без устали целый день, голос похож на шелест сухих листьев — такой же глухой и ломкий.

— Я медсестра! Вы очнулись? — раздается откуда-то сбоку. — А доктор говорил, что нам этого не дождаться, — жизнерадостно заявляет женщина, тут же подскочившая к кровати. — Хотите пить? — спросила она и, не дожидаясь ответа, сунула мне в рот соломинку, опущенную в стакан.

Жадно тяну воду, но после первого же глотка захлебываюсь, несмотря на то, что мне досталось всего несколько капель живительной влаги.

— Тише-тише, — приговаривает медсестра и поворачивает мою голову набок.

Мне кажется, что мир превратился в сумасшедшую карусель. Все кружится вокруг меня, вызывая тошноту, но мой взгляд снова притягивает мужчина в черном, стоящий у изножья кровати — он единственный, как якорь, неподвижен в этом хаосе движения, и я, давясь словами, снова спрашиваю: