Любовь в синяках

Одиночество

Лиза заходит к себе в комнату и резко отступается на несколько шагов назад. Тело скручивает от боли, бросает в жар. Хватаясь за живот и щурясь, Лиза пытается добраться до кровати. Тремор отдает пульсацией в висках. Лиза бессильно падает от новой резкой боли, на пол рядом с кроватью.
Она в полу сидячем положении спирается на кровать. Опрокидывает голову назад, на матрас, и закрывает глаза. Тяжёлое дыхание становится обрывом ночной тишины. 
Невыносимая боль заставляет кататься из стороны в сторону. То лёжа, то сидя, Лиза ноет сквозь стиснутые зубы. Глаза стекленеют от паршивого осознания одиночества, беззащитности и невыносимой никчёмности. Прямо в тот текущий момент, когда можно умереть в этой треклятой мрачной комнате, и никто даже не узнает об этом ближайшие сутки. А на похороны явится Виолетта с Аляской, что будет рыдать до собственного изнеможения и винить во всем себя.

 Лиза не боится быть одной, она боится одиночества. Абсолютного, тихого, таинственного и пугающего. Такого, что опеленит в своем черном омуте, железными цепями сожмёт и переломает все твои кости.

И долго ты им будешь искоряться
Спастись пытаться, да не удастся.
Смерти жестокой лучше сразу отдаться 
Из цепей не выберешься.
Суждено тебе в них, погибая остаться.
В них же ты и тьме покоришься. 
Одна, жалкая, утонешь, не всплывешь.
Одна ты, ничтожно одна, когда же уже смиришься?
Когда же ты это поймёшь?

А затем, это одиночество безжалостно тебя утопит на дне темном. На том, из которого не выбираются, не всплывают трупами по весне. Никто их не находит, и птицы падальщики их не клюют, даже им такие не нужны. Такие они одни потому что. Одни во всем мире своем. Противном, ненавистным, терзающем мире. Ненавидит этого Индиго. И себя Индиго ненавидит.
Утонешь, да так и будешь там валяться, жалко и беспомощно. И Лиза погибает в четырех стенах ненавистной ей квартиры, по правде, каждый день. И Боится умереть в этой комнате, чтобы труп её неподвижно валялся на полу и гнил вместе с советскими, давным-давно отсыревшими обоями. Этого одиночества она боится, не клеветы идиотской. Абсолютного одиночества, среди миллиардов людей. Крикнешь – никто не отзовётся. Не слышен в массы твой истошный крик. Ни-ко-му. 

Устала Лиза уже от этого угрызения. Каждый, сучий день она погрязает в неком болоте одиночества, и захлёбываясь плывет по скорому течению своего бессмысленного существования. 
Не страшна ей даже так смерть, как бессмысленная жизнь. Сдохнешь, так ничего и не сумев. Вот чего надо бояться, никчёмности своей души, а не смерти, как человечество, напрочь ослепшее в рабстве собственных иллюзий. Они глупо бояться смерти, хотя их жизнь гораздо страшнее смерти.