Эхо | СюэСяо

Ближе

У Сюэ Яна много фокусов в рукаве и очень много свободного времени на их разработку.

Если вы идеализируете Сюэ Яна, вам лучше это не читать, честно. Это депрессивный крэк с мерзкими шутками в стиле "Красной плесени" и логикой буйно-помешанного человека. И много-много условностей, просто потому что почему бы и нет. Если вы что-то не поняли, значит, это что-то очень локальное, на что можно не обращать внимания. 

Прысвячаецца Васеньке і Сюэ Яну.

---

— Мы с тобой сейчас удивительно повеселимся, даочжан, — с торжественным придыханием сообщает Сюэ Ян, присаживаясь поближе.
— Я не разделяю твою точку зрения на веселье, — без всякого воодушевления отзывается Сяо Синчэнь.
— Вообще-то, у тебя уже давно никакой точки зрения нет. Примерно с тех самых пор, как ты отдал свои зенки.
Ответом на это является неприязненное хмыканье, — шутка не была оценена по достоинству, — и Сюэ Ян уязвленно фыркает. Острота, видите ли, недостаточно изящна! А ведь еще пару лет назад даочжан обязательно бы зашелся в хохоте — ему были по душе даже самые паршивые шутки в исполнении своего «милого друга». Смерть сильно повлияла на его разборчивость.
Нет, Сяо Синчэнь так и не поднялся в виде послушного лютого мертвеца, как был должен: на его лице все еще застывшее маской умиротворенное равнодушие, неизменно вызывающее в Сюэ Яне бурю из горечи, гнева и жалости к себе. Зато болтать начал! Не словами через рот, само собой, а иначе — теперь порою никуда не деться от звучащих прямо в недрах разума даосских комментариев. Не блещущих былой теплотой и мягкостью, а пропитанных презрением и отвращением к своему врагу.
Однако Сюэ Ян не такой привередливый, как Сяо Синчэнь. Ему и этого хватает, ведь это означает, что даочжан его все-таки не бросил, вероломно и трусливо вскрыв себе глотку. Возвращаться в свое окоченевшее тело, чтобы стать послушной куклой в руках темного заклинателя, Сяо Синчэнь не желает, но все еще рядом. Спустя два года бесплодных попыток получить хоть какой-то результат это уже можно считать за великое достижение.
— Так как же ты предлагаешь веселиться? — все таким же недоверчивым тоном уточняет даочжан.
И зачем спрашивает, все равно же и не шелохнется, чтобы Сюэ Ян ни делал! Однако в этом есть определенная прелесть и удобство: даже на самый порочный выпад Сяо Синчэнь может возмущаться, осуждать, сетовать, но препятствовать не станет. А значит, он со всем согласен и всячески поддерживает. Это ведь так работает, верно?
— Даочжан, с тех пор, как ты решил, что изображать бревно — отличная идея, из нашей постели исчезла былая страсть, — делится неоспоримым фактом Сюэ Ян.
Постель тоже исчезла. Вместо нее теперь соломенный настил посреди кухни похоронного дома, окруженный растянутыми веревками с прикрепленными талисманами. И все, что мог себе там позволить Сюэ Ян за последние два с лишним года — прижиматься по ночам к холодному покойницкому боку и тоскливо вспоминать горячие несдержанные ласки.
— Прошлое не вернуть, — философски замечает Сяо Синчэнь безо всякого намека как на сочувствие, так и на стыд.
Отпираться ему смысла нет. Да и с чего бы? Сам ведь первый полез! Стоило Сюэ Яну его разок за задницу схватить — при том случайно, честно-честно! — и все, конец истории. То бишь наоборот, начало. Неумелое, неловкое и нелепое, но никто и не ждал искусности куртизанки от впервые дорвавшегося до чужих прелестей даоса, к тому же слепого. Да и Сюэ Ян не то чтобы мастером был, больше брехал о своих постельных похождениях... Но довольными остались оба, скрывать нечего.
— А вот тут ты ошибаешься, даочжан, — возражает он и с гордостью добавляет, рассматривая посеревшие губы собеседника: — Я придумал, как это исправить.
Сяо Синчэнь хранит молчание, размышляя, и его напряжение отдается едва ощутимой пульсацией в висках.
— Я полагал, что рано или поздно такому больному человеку, как ты, может прийти в голову нечто подобное, — наконец произносит он с нотками брезгливой жалости.
— Ого, ты разгадал мой замысел? — искренне удивляется Сюэ Ян, ведь он свою идею смаковал долго, прикидывал да примерялся, куда и как половчей, и только сейчас решился! — И чего это ты обзываться взялся, почему это я больной?
— Потому что ты собрался сношать мое мертвое тело?
Повисшая звенящая тишина оглушает. У Сюэ Яна перехватывает дыхание и ему не сразу удается вернуть себе голос, чтобы оскорбленно воскликнуть:
— Что?! Как тебе вообще в голову такое пришло, даочжан?! Ты меня за извращенца держишь? Да от тебя же... — он резко склоняется вниз, к неподвижному лицу Сяо Синчэня, шумно втягивает в себя воздух и кривится. — Ладно, от тебя еще гнилью не несет — моими стараниями, между прочим... Но все равно!
— О, так значит, ты не будешь этого делать?
— Разумеется, нет!
Сюэ Яну очень горько, почти до слез, что Сяо Синчэнь настолько дурного о нем мнения. Почему тот так несправедлив? Если отбросить эту бездарную историю с убитыми горожанами, то Сюэ Ян за время их совместной жизни ни разу его не обижал, ни словом, ни делом. Да и жертв для Шуанхуа он выбирал из ублюдков, что цеплялись к даочжану... А тот что? А тот даже не посчитал нужным разобраться, что к чему: сразу мечом пырнул, как имя своего уже-не-милого друга услышал. Вмиг прошла любовь, завяла редька.
Всякий раз, как Сяо Синчэнь становится жесток сверх меры или принимается браниться, словно он не благовоспитанный уважаемый заклинатель, а распоследний босяк, Сюэ Яна начинают терзать сомнения — а может, этот голос вовсе не настоящего даочжана, а просто порождение воспаленного разума? Но после сомнения всегда развеиваются: если ругань еще куда ни шло, то неосознанно выдумать столь правдоподобные тошнотворные проповеди Сюэ Яну уже не под силу.
— Неужели ты наконец понял, что пора оставить свои тщетные попытки меня вернуть? Ты готов начать все заново, с другим человеком, которого не будешь мучить, как меня? Знаешь, ведь еще не поздно...
Сюэ Ян не может побороть желание раздраженно плюнуть в сторону и перебивает, заканчивая мысль:
— Ага, еще не поздно зажить добропорядочной жизнью? Жениться да детишек завести? Самому-то не смешно в который раз мне предлагать эту чушь?
— И что же не так?
— Во-первых, откуда такой девке, что возжелает со мной жизнь коротать, взяться? Тут все давно передохли — разве что на башку мне с неба свалится...
Когда даочжан снова неустанно начал нудить, что нужно отринуть все минувшее, перевернуть страницу и двигаться дальше, об руку с кем-то иным, кто сможет унять его безумие, Сюэ Ян честно об этом пытался подумать. И додумался до той степени, что ему всю ночь мерещилось всякое, да такое мерзопакостное, что его после выворачивало наизнанку три дня подряд да сон пропал. Кажется, Сяо Синчэнь просто захотел над ним снова поиздеваться и причинить боль.
— А во-вторых? — спрашивает тот.
— Во-вторых, ты сам прекрасно знаешь, что мне никто вместо тебя не нужен. Я убью каждого, кто хоть на миг подумает, что сможет занять твое место, — выплевывает Сюэ Ян. Он говорил это множество раз и может повторить еще столько же, если до даочжана плохо доходит. — И как же лицемерно с твоей стороны мне предлагать искать счастья в чьей-то компании, если тебя трясло лишь от того, что со мной соседки здоровались. Думаешь, я не замечал, как у тебя рожу в куриную гузку сворачивало? — ядовито заканчивает Сюэ Ян.
Сяо Синчэнь не двигается, но при этом явственно слышен скрип его зубов — как ему только удается? И это означает одно: выкусил, признал правоту Сюэ Яна и захлопнулся. Поделом ему!
— Вернемся к веселью, мой дражайший, — веско заявляет Сюэ Ян, спохватившись, что непозволительно отвлекся.
У проклятого даоса не выйдет сбить его с толка своими нравоучениями! И незачем хмыкать так равнодушно, ведь ясное дело, что он просто сгорает от любопытства! Ну ничего, Сюэ Ян сильно долго томить не станет... Он с игривым смешком вынимает из-за пазухи мешочек цянькунь с осколками души Сяо Синчэня — самое ценное всегда с собой! — и оценивающе взвешивает его в ладони.
— Знаешь, даочжан, мне как-то раз приснилось, что я спустился в Диюй и увел тебя оттуда силой, — доверительно начинает Сюэ Ян, прикрывая на миг глаза, чтобы погрузиться в воспоминания. Этот давний сон был определенно лучше, чем тот, который про якобы счастливую семейную жизнь невесть с кем, и не только из-за того, что в загробном царстве у него появились несоизмеримые достоинства и невиданный рычащий железный конь. — Я еще тогда подумал — может, это знак, что мне нужно сделать? Я был почти готов себя прикончить ради этого! Но я вовремя осознал, что ни в каком дурацком Диюе меня ничего не ждет, потому что все, что от тебя осталось, хранится здесь, и нигде больше, — Сюэ Ян подносит мешочек к лицу и с нескрываемым удовольствием трется щекой об вышитый бок последнего пристанища даочжана.
— Полагаю, надеяться, что ты сейчас меня просто отпустишь, бесполезно, — говорит Сяо Синчэнь. В его голосе явственно слышна тревога — он все еще не понимает, о чем речь, хотя намек ему был дан более чем прозрачный.
— Я тебя никогда не отпущу, — едва ли не мурлычет Сюэ Ян, произнося самые честные слова в своей жизни.
Продолжая сжимать мешочек в ладони, свободной рукой он тянется к поясу, распуская его, чтобы распахнуть без помех полы верхнего ханьфу и добраться до завязок штанов. В мгновенно пересохшие от волнения губы въедается предвкушающая улыбка, когда пальцы сжимаются на пока еще нетвердом члене. Проклятье, надо было сначала хоть облизать... Хотя за этим дело не постоит. Ох, да, так гораздо лучше!
— Это... Ты... Что... Ты же не...
— О, так ты уже сообразил, чего я хочу? — Сюэ Ян с заливистым хихиканьем прижимается губами к мешочку, прежде чем опустить его вниз.
Ткань, на удивление не утратившая своей шелковистости, ласкающе скользит по чувствительной коже, а украшающая плотную материю вышивка, — напротив, кое-где обтрепавшаяся, — создает будоражащий контраст. С губ срывается жаждущий вздох, отчасти разочарованный, ведь этих дразнящих прикосновений недостаточно.
— Это омерзительно, — выдавливает из себя Сяо Синчэнь.
— Разве? — ухмыляется Сюэ Ян, продолжая неспешно потираться об ткань. При должном воображении — а с этим у него нет никаких проблем! — можно ощутить ответную дрожь, идущую откуда-то из глубин. Или она настоящая. — А я ведь еще не перешел к самому главному! Интересно, какой ты внутри?
— Ты всерьез хочешь засунуть туда свой... — Сяо Синчэнь даже не в силах закончить свое несомненно верное предположение. Услышав утвердительный смешок, он уже с откровенной паникой выдыхает: — Ты этого не сделаешь!
— А что мне помешает, интересно? Может, ты сейчас встанешь и остановишь меня? Ну что ж, я буду не против... — посмеивается Сюэ Ян, ощущая, как вскипает кровь во всем теле — он уже давно не испытывал такого сильного возбуждения. С ним может сравниться лишь момент, когда даочжан в первый раз лег к нему в постель, желая узнать, так ли хороши плотские утехи, как о них все говорят.
Сяо Синчэнь молчит, и кажется, что он уже не заговорит, но это не так.
— Ты же обещал меня не отпускать, — заискивающий тон дается ему с великим трудом. — А как только ты попробуешь совершить задуманное, я покину тебя. Когда появится хоть маленькая лазейка из этой гнусной ловушки, в которой ты меня запер, я сбегу. Так далеко, что ты меня никогда не сможешь поймать, даже в Диюе.
Сюэ Ян немало впечатлен сей речью. Сколько страсти и рвения, надо же! Можно было бы опечалиться из-за очередной гневной отповеди, но он понимает, что за даосскими угрозами кроется нечто большее, чем обычное и наскучившее свидетельство неприязни. Сяо Синчэню не так уж и ненавистна его западня, как он утверждает, раз он пытается идти на столь неумелый шантаж. Наивный.
— Даочжан, — цокает языком Сюэ Ян, — ты думаешь, я этого не предусмотрел? Забыл, с кем связался?
Естественно, он понимает, что стоит распустить тесемку, и с даочжаном можно будет распрощаться навеки. Скорее всего, эти убогие осколки его души не будут способны самостоятельно добраться даже до пресловутого Диюя — растворятся в небытии по пути. Так рисковать Сюэ Ян попросту не может, но у него много фокусов в рукаве и очень много свободного времени на их разработку.
Он со всеми предосторожностями пристраивает уже изрядно покрытый белесыми мазками мешочек у себя на коленях и, передернув плечами, скидывает мешающееся ханьфу сразу вместе с нижней рубашкой. Стылый воздух похоронного дома неприятно покалывает разгоряченную обнаженную кожу, но пыл не остужает.
— Разрешаю восхищаться моей гениальностью, — милостиво хмыкает Сюэ Ян.
Он подносит к лицу руку и, помедлив миг, безжалостно прокусывает подушечку собственного указательного пальца. На языке мгновенно оседает солоноватый вкус крови, но боли нет — точнее, на нее совершенно плевать. На напряженнный живот и подрагивающие бедра ложатся неровные алые мазки, но это не стена в покоях Верховного Заклинателя, чтобы все было идеально. Главное — чтобы работало верно.
— Это делает тебя лишь еще более извращенным и больным, — Сяо Синчэнь не может не признать изящности хода с нарисованными вокруг члена запирающими печатями, которые не позволят его останкам просочиться наружу, однако желаемого восторга в его голосе что-то не слыхать.
— Ты считаешь мой способ стать ближе более противоестественным, чем засадить покойнику? — деловито любопытствует Сюэ Ян, не забывая себя неспешно себя поглаживать, дабы не потерять запал. То, что выступившая смазка смешивается с сочащейся с руки кровью — сущие мелочи.
— В десятки раз, — убежденно отвечает даочжан. — Любого спроси, и он тебе скажет то же самое.
Ох, зря он это предложил! Потому что Сюэ Ян ведь может! Что и делает, рявкая погромче, хотя знает, что и так будет услышан:
— Эй ты, ну-ка разреши наш спор: что хуже — пихать член в мертвую задницу или в мешок с душой? — обращается он к безмолвно сидящей за столом недвижной фигуре в припыленных темных одеждах. — Мне нужно честное мнение, приятель Сун!
Тот послушно поворачивает голову на зов, таращась перед собой перед собой, но ожидаемо не вступает в беседу — он вообще очень тихий и незаметный, про такого забыть легче легкого, пока не понадобится... Наверное, ему нужно найти какое-нибудь полезное занятие, а то без дела сидючи мхом зарастет. Сюэ Яну только не хватало его потом начищать!
— Я тебя умоляю... — стонет Сяо Синчэнь, и стон этот звучит так, словно его вот-вот стошнит. — Даже не будь у него вырезан язык, из-за твоей скверной техники он бы тебе сказал ровно то, что ты хочешь услышать.
— За столом сидит гость, а в башке торчит гвоздь, это я его забил, чтобы гость не уходил... — задумчиво напевает Сюэ Ян и кивает: — Твоя правда — он мне, в отличие от некоторых, не перечит.
Даочжану бы с него пример брать! Хотя до смерти обоих все было ровно наоборот.
— Отпусти хотя бы его, я тебя прошу. Ему ты уже отомстил сполна, и нет нужды заставлять страдать его еще сильней, заставляя смотреть на твои отвратительные выходки.
Ну снова-здорово! Правда, уже что-то новенькое: даже не пытается убедить, что Сун Ланю мстить было не за что... Но с Сяо Синчэня должно хватать того, что Сюэ Ян дал уйти Слепышке и не убил ее, как собирался. Просто перепугал ее до полусмерти и решил, что не стоит гнаться вслед за мелкой предательницей, сама где-нибудь откинется в одиночку. Вероятно, так и случилось, раз за столько времени она не вернулась и никого не притащила с собой на подмогу. Хотя кто поверит россказням малолетней калеки — теперь уже настоящей, а не фальшивой...
— А ты мне что взамен? — пренебрежительно морщится Сюэ Ян и сам отвечает на свой вопрос: — Вот то-то и оно, что ты нихера предложить не можешь! И хватит мне зубы заговаривать! Отвернись, а лучше — поди прочь, — это он уже велит Сун Ланю, мысленно согласившись с даочжаном, что нечего посторонним пялиться на чужие утехи, к которым не терпится вернуться.
Тянуть дальше уже нет никаких сил. Вожделение, подкрепленное раздражением вкупе с исследовательским интересом, слишком велико. Дождавшись, когда неспешные шаркающие шаги утихнут где-то вдали, Сюэ Ян вновь берется за мешочек цянькунь, дрожащими пальцами нашаривая тесемки. Печати клеймом обжигают кожу, активируясь, и даже если останутся шрамы — совершенно плевать.
Ни в коем случае нельзя пропустить момент. Один раз Сюэ Ян уже облажался, и повторения своего промаха он не допустит. У него все просчитано. Резко дернуть и так же стремительно преодолеть последнюю преграду, разделяющую его и Сяо Синчэня. Но перед этим необходимо посчитать лихорадочные вздохи, до трех, не больше... Пора!
Ощущения, водопадом накрывшие Сюэ Яна с головой, описать невероятно сложно. В них нет ничего общего с тем наслаждением, которое испытывают люди, разделяя страсть с кем-то невыносимо желанным. Но они ошеломительны и потрясающи, и вместе с тем вызывающие дурноту от переизбытка эмоций. Подобрать точное сравнение с чем-либо попросту невозможно.
— Немедленно вытащи! — оглушающий вопль прошивает насквозь и расходится волнами.
Сюэ Ян не может сдержать истерического хохота и, прерываясь на каждом слове от трепета, тянет:
— О, даочжан, однажды я тоже просил тебя о чем-то подобном... И помнишь, что ты мне сказал в ту ночь? — И так как в ответ слышны только обрывочные всхрипы, которые можно расценить, как отрицание, он продолжает: — Конечно, не помнишь! Потому что ты даже ухом не повел, словно не только слепой, но и глухой! Так что, будь добр, заткнись и получай удовольствие. Или хотя бы мне не мешай.
Как ни странно, Сяо Синчэнь внимает совету и больше не издает ни звука. Однако его присутствие осязается при каждом дерганом движении рукой и бедрами, что дарит совершенно безумные ощущения. Сюэ Ян чувствует отголоски его возмущения и смирения, отвращения и затаенного упоения происходящим. О да, даочжан в душе — то есть в осколках своей души — ликует от того, что кто-то по-настоящему одержим им. Поэтому Сюэ Яну ни капельки не стыдно за то, что он творит — лишь с охотой ныряет глубже в омут.
— И чего ты так противился? — вопрошает он осипшим от стонов голосом. — Ну самое страшное, что с тобой может статься — будешь липким... Нашел беду! О, может, это тебя склеит, как думаешь?
Сюэ Ян не привык молчать, потому привычно уплывает на потоке своего бурного сознания. Он говорит и говорит, всю чушь, которая приходит ему в голову, его тело бьет крупная дрожь в ожидании скорого финала. И все равно момент пика наступает неожиданно, когда все мышцы сводит сладчайшей судорогой, вынуждая обвалиться вниз, в сбившуюся солому на полу.
Беззвучно хватая ртом воздух, стараясь утащить хоть немного в легкие, Сюэ Ян негнущимися одеревеневшими пальцами стягивает скользкую тесьму на мешочке цянькунь и не глядя кладет его рядом с собой. На измятую вышитую ткань, покрытую засыхающими пятнами внутри и снаружи, смотреть не хочется. У него есть дело поважнее, чем играть в укоризненные гляделки с даочжаном.
Сюэ Ян шарит в складках белого ханьфу, в которое обряжено лежащее рядом с ним тело, доставая одну из многих припрятанных конфет. Сдернув бумажную обертку и отшвырнув ее куда-то в сторону, он сперва вкладывает потрескавшийся шарик в хладную ладонь Сяо Синчэня, а затем неловко подается навстречу, чтобы схватить его губами. Вкусно, как и всегда.
По щекам Сюэ Яна ручейками бегут опаляющие мокрые дорожки, теряясь в спутанных волосах. Однако истинная причина его слез уже не из-за того, что он ощущает себя самым жалким существом на свете. Опустившемся ниже некуда и не заслуживающего прощения и любви. Это слезы радости — чистой и незамутненной, ведь их осторожно стирают бледные пальцы даочжана.
Похоже, и впрямь нужно будет отпустить этого проклятого Сун Ланя. А то еще вдруг снова все испортит?