Эхо | СюэСяо

Разоблачение. 2

Сюэ Ян еще ни разу не бывал ни на чьем суде, но ожидания его не обманывают. Куча лощеных высокомерных морд, взирающих свысока на обвиняемого, выпнутого в центр зала, как зверушка на фестивальной арене. Примерно то же самое было в Цинхэ Не несколько дней назад, только вот судьи были не такие расфуфыренные — а сейчас все будто соревнуются, кто побогаче вырядился — и не сидели чинно на расписных трибунах. На таком фоне грязное ханьфу с секретом, в которое облачен Сюэ Ян, выглядит еще более убого.
Очень хочется плюнуть в кого-нибудь, но заботливо сжатая на плече ладонь Цзинь Гуанъяо, стоящего рядом, служит напоминанием о том, что нужно терпеть и изображать безмолвного болванчика. Друг тоже является целью неодобрительных заклинательских взглядов, и отвечает им сдержанной вежливой улыбкой в ожидании, когда гул утихнет и можно будет начать говорить, не надрываясь до плебейского визга.
— Почтенные господа, — торжественно начинает он, — думаю, мне нет нужды объяснять, по какой причине мы здесь собрались...
Сюэ Ян перекачивается с босой пятки на носок, без особого интереса рассматривая нарисованные на полу печати для грядущего ритуала. Срыв Покрывал или что-то в этом роде, неважно. Речь Цзинь Гуанъяо ему так же не особо интересна, потому что он все-таки начинает распинаться о причинах — видать, у кого-то из зрителей слишком тупая рожа и пояснения ему понадобились.
— Но все не так однозначно! — вдруг гаркает Яо, отчего все выпадают из сонного марева тоски и напрягаются. — Позвольте мне представить свою версию событий.
Сюэ Ян искоса глядит на него, не сдерживая торжествующей ухмылки. Что-то подсказывает, сейчас наконец начнется едва ли самая увлекательная часть этого представления. Смешней будет только когда злостный преступник выйдет из зала полностью оправданным.
— Приглашенному ученику нашего славного Ордена Ланьлин Цзинь ставится в вину использование запретных искусств. Отрицать то, что он в них сведущ, мы не можем.
Все ахают. Сюэ Ян от неожиданности давится воздухом и чуть не глотает почти безвкусную конфету у себя во рту. Он был свято уверен, что Цзинь Гуанъяо начнет отрицать вообще какую-либо причастность к Темному Пути и так всех уболтает, что они захотят себя прикончить еще до начала проведения оправдательной техники. Незаметный щипок за локоть означает: «Прекрати на меня таращиться, как баран! У меня все под контролем, улыбайся и кивай!» — и ничего не остается, кроме как послушаться.
— Этого уже вполне достаточно, чтобы отрубить ему голову немедленно, — без промедлений вступает в беседу кисломордый мужик в фиолетовых одеждах. — И вам всем за покрывательство тоже.
Вокруг сразу же нарастает одобрительный гул, будто господа заклинатели уже делят богатства самого представительного Ордена между собой, однако сами Цзини спокойны — даже сидящий неподалеку Цзинь Гуаншань лишь закатывает глаза, усмехаясь. Мол, не дождетесь.
— Сохраняйте спокойствие, глава Цзян, я еще не закончил, — поморщившись, с нажимом говорит Яо. — Да, Сюэ Ченмэй посвятил много времени изучению этих мерзких техник, но лишь в теории, а не на практике. Нам всем известна истина: врага нужно знать в лицо, чтобы быть готовым к удару и знать, как его предотвратить. И именно благодаря полученным знаниям был обнаружен приверженец гнусного учения Старейшины Илин, который и совершил все злодеяния, которые приписывают нашему адепту.
— Что вы хотите этим сказать, молодой господин Цзинь? — слышен звонкий голос откуда-то сзади. — В убийстве клана Чан не был больше никто замешан, кроме вашего ученика!
Тот оборачивается через плечо на упоминание своей персоны и замирает в недоумении. Посмотрите-ка, кто явился — Сяо Синчэнь! И Сун Лань с ним, куда уж без него! И как ловко притаились среди цветной толпы, даже сразу не заметить... Чего эти два ублюдка тут забыли, кто их сюда пустил? Сюэ Ян начинает чувствовать дрожь в руках от мгновенно накатившей ярости и приходится крепко стиснуть кулаки, чтобы ее унять. Держать лицо может оказаться сложнее, чем он полагал, эти даосы неизменно лишают его спокойствия. Он, вообще-то собирался предаваться мыслям о мести уже после этого балагана, а не во время!
— Кроме самого клана Чан, уважаемый, — Цзинь Гуанъяо поворачивается в сторону собеседника. — Чан Пин — вот истинный преступник, уничтоживший собственный клан, поддавшись пагубному влиянию темных сил. Сюэ Ченмэй его выследил, но, к сожалению, опоздал и не успел предотвратить убийство стольких безвинных людей. Единственная его вина в том, что он упустил злодея, который позднее разыскал вас и пустил по ложному следу. А вы, в силу своей... — Яо делает короткую паузу, подбирая нужное слово, — благодетельности, ему поверили.
Честное слово, Сюэ Ян готов прослезиться. От смеха или ужаса, он точно не уверен. Надо же, а он-то, оказывается — настоящий герой, ну и бредятина! Кажется, Сяо Синчэнь со своим дружком полностью разделяют это мнение, судя по их скукожившимся рожам, но возразить не успевают, ибо Цзинь Гуанъяо как ни в чем ни бывало продолжает говорить:
— Кроме лживых слов Чан Пина, у вас нет никаких доказательств вины Сюэ Ченмэя. Во время вашей погони за ним и после поимки он использовал темную энергию, признавался вам в ее использовании или в иных дурных поступках?
В этом-то и загвоздка! Сюэ Ян, прекрасно наслышанный о том, что чудотворная ковырялка Сяо Синчэня просто создана гоняться за такими, как он, даже не пытался облегчить себе жизнь привычным способом. Он порой безрассудный, но отнюдь не дурачок, чтобы вешать себе светящуюся мишень на спину и кричать «Я здесь!». А уж когда его все-таки на пару прижали, ничего не говорил и не пытался объясняться, лишь смеялся. Очень много смеялся. Возможно, поэтому ему по башке и прилетело — даосы не то чтобы смешливые ребятки, способные поддержать веселье.
— Нет, но... — пораженно тянет Сяо Синчэнь, в сомнениях и поисках поддержки поглядывая на своего хмуро молчащего спутника.
— У него была обнаружена при себе половина Стигийской Тигриной Печати, видимо, кем-то воссозданной. Не могу утверждать, что им самим, но, полагаю, это все же его рук дело, — безэмоционально заявляет Сун Лань, отвечая на призыв о помощи.
— Правильно, была обнаружена, и утверждать вы ничего не можете! — с жаром соглашается с ним Цзинь Гуанъяо, расплываясь в снисходительной улыбке, видимо, будучи очень довольным подобным развитием беседы. — Я сам не могу точно сказать, кто смог наполовину повторить ужасающее творение Старейшины Илин — об этом знает только Чан Пин, которого уже разыскивают лучшие заклинатели нашего Ордена. Однако наш доблестный адепт сумел изъять эту несомненно опасную вещь, и принял решение доставить ее в Башню Кои, а не заниматься преследованием преступника. И в пути почтенные даочжаны с ним и столкнулись, — последние слова обращены уже к дорогой публике, весьма заинтригованной, но не сказать, что сильно довольной сей сказочкой.
— И зачем же она вам, позвольте поинтересоваться? — едва ли не рычит глава клана Не.
— Ох, я вас умоляю, — со смешком отвечает ему Цзинь Гуаншань, обмахиваясь веером. — Какой бы Орден отказался от чести уничтожить эту скверну и, разыскав ее источник, расправиться и с ним?
— А откуда вам вообще было известно про половину Печати? — продолжает сыпать вопросами Не Минцзюэ, порываясь с грохотом встать с места.
— А вот это, мой дорогой друг, уже вас не касается. Будьте честными с собою: вы бы тоже не стали рассказывать о своих секретах, как и любой другой из здесь присутствующих.
Они продолжают высокопарно препираться, Цзинь Гуанъяо периодически подливает масла в огонь тонкими замечаниями, приглашая остальных глав присоединиться к спору, но Сюэ Яну на это глубоко плевать. Он сверлит взглядом растерянного Сяо Синчэня, о котором уже все позабыли в собственных распрях. Как же уморительно, что он тут единственный, кроме самого Сюэ Яна, кого вообще волнуют эти сраные Чаны! Даже Сун Ланя, кажется, они не слишком-то заботят — если его вообще в этой жизни что-то заботит, кроме того, как вытащить кол из своей задницы.
Заметив на себе прожигающий взор, Сяо Синчэнь предпринимает попытку вернуть все в прежнее русло:
— Господин Цзинь, у вас тоже из доказательств лишь слова! Будь Чан Пин виноват, он не стал бы просить помощи у других заклинателей, а скрылся бы, поняв свой провал. А ваш адепт же, обнаружив мое преследование, именно так и поступил! Честный человек не стал бы убегать! И до того он не демонстрировал черты, присущие праведным людям...
На этом терпение Сюэ Яна лопается. У него уже и так глаз дергается от этого бесконечного «Ченмэй» в свой адрес, которое Яо обычно использует, когда хочет показать свое недовольство, зная, что данное имя звучит невероятно глупо, а теперь еще и какой-то даос будет на него грязь лить! Сюэ Ян разворачивается уже всем телом и заходится в уничижительном хохоте, мигом приковывая к себе взоры судий. А то они уже что-то подзабыли, зачем приперлись, увлекшись спорами о наследии Старейшины Илин.
— Сяо Синчэнь, а откуда мне было знать, зачем ты за мной гоняться вздумал? Может, ты сам на эту Печать позарился и хотел себе прикарманить? Или отдать своему ублюдскому... Ах, простите, благородному другу Чану! Я должен был тебе все выложить только потому, что ты славишься своей добродетелью и непогрешимостью? А меня ты судить взялся из-за того, что я босяк несчастный и вырос в дерьме, и потому хуже остальных?
— Я... — Сяо Синчэнь в смятении хватает ртом воздух, по его щекам идет неровными пятнами румянец. — Я не...
Цзинь Гуанъяо, на долю мгновения взбешенный, что его подопечный решил раскрыть рот без разрешения, быстро ориентируется и подхватывает:
— Почтенный даочжан Сяо Синчэнь, Сюэ Ченмэй в какой-то мере прав. Да, он не получил должного воспитания, как остальные заклинатели, и действовал так, как ему велели его инстинкты, привитые в безрадостном и суровом детстве. Возможно, вам в вашей жизни повезло, и вы не сталкивались с коварством высокородных людей, но он таким похвастаться не может. Вы отнеслись друг к другу в равной степени неуважительно, однако это ему приходится сейчас оправдываться, а не вам. Так что после Срыва Покровов мы бы желали услышать ваши извинения, — припечатывает он, подводя итог.
— Давайте уже проводить этот ритуал, — раздраженно выплевывает глава Цзян. Неизвестно, к чему привела свара между самыми уважаемыми и надменными заклинателями, но, очевидно, его итог не устроил. Видать, его успели ткнуть в то, что Старейшина Илин его братцем когда-то числился...
— Давно пора прекратить тратить время впустую, — чинно соглашается Цзинь Гуанъяо. На миг он склоняется к Сюэ Яну и шепчет: — Я тебе кивну. — А после резко отстраняется, оставляя друга в начертанном круге из печатей в гордом одиночестве. Вскоре он занимает место рядом со своим отцом.
К таинственной технике, похоже, захотели приложиться все, кому статус позволяет — вокруг стоит человек десять в разномастных орденских одеяниях и еще чуть-чуть и начнут потирать свои потные ручонки. Наконец хоть что-то занятное, а не чесание языками! Сюэ Ян усилием воли заставляет себя прекратить торжествующе смотреть на парочку даосов, которых оттеснили подальше, и поворачивается к напряженно застывшему Цзинь Гуанъяо. Смотреть только на него, чтобы поймать миг короткого кивка, и не облажаться — звучит просто и понятно. Цзинь Гуаншань тем временем с присущей ему драматичностью возвещает гулким голосом:
— Господа, уже совсем скоро мы выясним, виновен ли Сюэ Ченмэй в перечисленных преступлениях, или же он пал жертвой чужого вероломства. Он либо покается в содеянном, либо покажет, что чист, как новорожденное дитя. Приступим.
Заклинатели взмахивают руками, что-то бормочат, перенапрявляя духовную энергию, и символы на полу начинают мерцать. Свечение стремится от края к центру, словно желая заключить в кокон обвиняемого. Прежде чем зажмуриться, не в силах выносить слепящий свет, Сюэ Ян успевает заметить, как отрывисто дергает головой друг, и сжать зубы. Конфета от слюны уже порядком обмусолена и трескается с легкостью.
Горло сводит в рвотной судороге от заполонившего рот мерзейшего вкуса — дерьмо с солью и то было бы приятнее навернуть! — и руки сами тянутся заткнуть себе рот, чтобы не вывернуться наизнанку прямо на глазах у всех. Неужели защита Яо не сработала и он сейчас начнет говорить все, что думает? В висках бешено стучит кровь от приливающей тревоги, и тело чувствует жар, а на смену ему приходит пробирающий холод.
О том, что все закончилось, свидетельствует долетающий словно издалека... смех? Почему что-то смеет смеяться? Едва ли кто-то так показывает свою радость от того, что Сюэ Ян так и не заговорил... Ведь не заговорил же, правда? Он бы запомнил... А смешки все нарастают, вынуждая разлепить сопротивляющиеся веки.
Но первым делом Сюэ Ян видит не поганых весельчаков, а собственные голые ноги, облепленные какой-то серой трухой, от движения распадающейся в пыль и оседающей на пол. Впрочем, все остальное тоже ничем не прикрыто. Он, подери всех тьма, сейчас стоит в чем мать родила и на него пялится толпа мужиков, половине из которых уже давно пора в могилу!
Так вот о каком «разоблачении» шла речь! Это была не замудреная метафора — поганая тряпка на нем попросту сгорела! Какого хрена Яо ничего об этом не сказал?! Хотя, кажется он пытался... Нет, это его вина — плохо пытался! Ведь знай Сюэ Ян об этом заранее, он бы гордо развернул плечи перед толпой этих напомаженных подонков как положено победителю, а не силился бы жалко прикрыться грязными ладонями на еще большую потеху... Какой стыд! Щеки обжигает не только румянец, но и злые слезы.
— Довольно, достопочтенные, будьте снисходительны — не все мужчины достойно награждены природой, как я, — громко произносит Цзинь Гуаншань, довольно плохо стараясь скрыть насмешку в собственном голосе. — Как вы только что убедились собственными глазами, Покров был сорван и на подсудимом остались лишь его чистые помыслы. Думаю, разговор о степени виновности Сюэ Ченмэя более неуместен. Всех присутствующих уважаемых господ приглашаю в залу для приема гостей для торжественной обедни. Гуанъяо, позаботься о нашем бедном адепте, — велит он, чуть понизив голос.
Сюэ Ян ничего не говорит, когда ему на плечи падает золоченая накидка друга, которую тот самоотверженно с себя сбросил, чтобы прикрыть позорную наготу. Вместо этого он сам не зная зачем оборачивается, чтобы проводить ненавидящим взором выходящую из зала вереницу перешептывающихся между собой заклинателей.
Однако не все спешат уйти. Фигура в темных даосских одеяниях все еще здесь: пытается утянуть за белый рукав своего застывшего статуей друга. Но Сяо Синчэнь все стоит на своем прежнем месте и смотрит перед собой широко раскрытыми глазами, словно они у него лишние и он всеми силами старается от них избавиться. Снова столкнувшись взглядами со своим противником, он мгновенно заливается краской, будто окунулся лицом в таз с кипятком, и почти бегом выносится прочь.
— А-Ян, все позади, — говорит Цзинь Гуанъяо. — Пойдем, я проведу тебя в твои покои.
Какая, драть его шлюху-мать во все дыры, честь!
— Пойдем.