Эхо | СюэСяо

Насквозь. 7

С высокой вероятностью нарушены некоторые детали канонного бытия лютых мертвецов и темных заклинателей, но тут уже давно отсебятина, так что принимаем условности такими, какие они есть. Движемся к финалу!

---

Сяо Синчэнь с протяжным тихим стоном потягивается, не желая выныривать из объятий сна. Хотя, наверное, уже давно пора вставать, ведь юный друг уже покинул постель, а он не из ранних пташек — наоборот, любитель понежиться как можно дольше. Однако ладонь все равно трогает пустое место подле себя, словно в надежде обнаружить там теплое тело и привычно на нем устроиться.
— Что-то потерял?
Вопрос, заданный крайне ехидным тоном, заставляет подскочить на кровати и мгновенно вспомнить все то, что разум посчитал нужным задвинуть куда подальше, даже не записав в ряд дурных снов.
— Уже ничего, — сиплым после пробуждения голосом отзывается Сяо Синчэнь, поворачивая голову в сторону источника звука, хотя сильней всего ему хочется забиться обратно под опавшее на колени одеяло.
Судя по всему, Сюэ Ян стоит на пороге спальни, в открытых дверях, так как голые плечи Сяо Синчэня обдает прохладцей от потока гуляющего сквозняка. Голые? Нижние штаны, к слову, на месте, но куда подевались грязное ханьфу и рубашка? И испачканная повязка с глаз... Кожу на лице и руках не стягивает от засохшей крови, а казалось, что это ощущение уже въелось в них намертво!
И что бы это значило? Похоже, Сюэ Ян — за неимением других кандидатов — достойно позаботился о даочжане: помыл, переодел и на мягкое уложил. Разве что не расчесал, только заколку из волос достал, чтобы ничего не мешало. К чему столько прилежания? Сяо Синчэнь же не умер, а всего лишь потерял сознание, потому и обещание держать было ни к чему...
Рядом слышатся размеренные шаги, и в пальцы тычется нечто гладкое и твердое, источающее знакомый резкий запах трав — чаша с освежающим чаем. Этот жест вызывает еще большее недоумение, но кислая сухость во рту вынуждает схватиться за подношение и утолить жажду. Запоздалые опасения о том, что в напитке может быть яд, быстро уплывают вдаль. Поздновато об этом думать.
— Не делай такое удивленное лицо, будто в первый раз, — неприязненно бросает Сюэ Ян, садясь на край постели.
Сяо Синчэнь подавленно молчит, опуская опустевшую чашу. Да, такое уже случалось: после одной из не особо удачных ночных охот на скрывающегося в дурманящем тумане озлобленного духа. Избавиться от него удалось, а вот избежать последствий от нахождения в отравляющем облаке — нет. Сюэ Ян тогда нашел Сяо Синчэня, притащил на себе в похоронный дом и два дня выхаживал: отпаивал какими-то настоями и подставлял ведро по первому требованию. Ну и приговаривал, мол, какой даочжан непутевый, никуда одного отпустить нельзя, в следующий раз только вместе с юным другом куда-то понесется. А-Цин так и не смогла для себя определиться, кто был виноват больше, потому костерила на чем свет стоит обоих.
— Сейчас еще в тебя твой любимый рис впихну, — с мрачным смешком обещает Сюэ Ян. — Нам, темным заклинателям, чтобы прийти в себя, медитации не помогают — только жрать, спать и трахаться. Если подвернется кто-нибудь подходящий, — добавляет он задумчиво.
Сяо Синчэню все еще нечего на это сказать. Пока Сюэ Ян был мертвый во всех смыслах этого слова, уверенности было как-то побольше. А сколько планов было! Собирался накинуться с допросом с Шуанхуа у горла, а на деле может только смиренно ждать, пока в дрожащих от волнения руках окажется миска с едой, словно в этом нет ничего странного. Хорошо, что Сюэ Ян не с палочек взялся кормить... Хотя знай он, сколько смятения бы это принесло, обязательно бы так и сделал!
— Зачем ты обо мне так печешься? — наконец решается спросить Сяо Синчэнь, проглотив последний комочек пресного риса, показавшийся пустым внутренностям лакомством богов. Он не уверен, он имеет в виду данный момент или же он говорит про всю заботу, которую получал последние два года от юного друга.
— Привык стараться быть полезным. Полезные люди живут дольше, — бесцветно добавляет Сюэ Ян и вдруг разражается в приступе истерического каркающего смеха, осознав, что к нему подобные причины уже не имеют никакого отношения.
Самым разумным для Сюэ Яна было бы наплевать на все клятвы, данные за гранью, отправить на тот свет своего бессознательного убийцу, а после сбежать куда глаза глядят — развлекаться в свое удовольствие. Лютые мертвецы могут натворить воистину жутких дел, особенно если обладают настолько ясным сознанием... Стоит только вспомнить ужасающего Призрачного Генерала! Сюэ Ян бы мог с легкостью его переплюнуть при желании и возможности. Только есть ли у него эта возможность?
— Я же, получается, теперь твой хозяин, так как тебя поднял? — догадывается Сяо Синчэнь. — Ты поэтому меня не убил, а остался рядом?
Как-то чересчур уж легко вышло смириться со своим новым... призванием. С другой стороны — не притворяться же, что ничего не произошло, верно? Сюэ Ян, однако, отчего-то снова смеется, тем временем забирая пустую миску из чужих рук и отставляя ее куда-то в сторону.
— Ха, размечтался! — припечатывает он. — Думал, все так просто? Не на того мертвяка ты напал — тебе никогда не достичь того уровня мастерства, чтобы у тебя получилось мной управлять. Хотя бы потому, что уж эти хитрости я рассказывать не намерен.
— Не то чтобы я настаиваю... — тем не менее, не без облегчения бормочет Сяо Синчэнь.
Несмотря на то, что мысль о покорном и послушном во всем Сюэ Яне достаточно привлекательна, гораздо сильнее волнует то, что тот здесь по собственной воле. Захотел — поцеловал, захотел — не стал уходить, вздумавши поиграть в няньку. Хотя истинные мотивы этих желаний Сяо Синчэню все еще не ясны и хочется услышать что-то определенное. Он слишком боится принимать желаемое за действительное, потому что падать с высоты собственных надежд немыслимо больно. Боли хватило даже с него.
— Когда ты предлагал поговорить, что ты мне хотел сказать? — решительно спрашивает Сяо Синчэнь. Он вернул к подобию жизни свою жертву и заслужил обещанные откровения. — Как собирался оправдываться?
Сюэ Ян в ответ невесело усмехается, без стеснения по-свойски опираясь локтем на бедра Сяо Синчэня, как на подушку. Будто им предстоит обычный, ничем не примечательный разговор — о том, что снова крыша прохудилась или что пришла пора пополнить в скором времени запасы масла. Недолго помолчав, он наконец горестно вопрошает:
— Даочжан, ну вот чего тебе не сиделось спокойно, чего для счастья не хватало? Я ж для тебя все делал: и по дому возился, и койку с тобой делил, и девку твою паршивую терпел, но нет, приспичило тебе все испоганить! Зачесалось правду выяснить... Будь ты умнее — послал бы своего дружка подальше да оставил бы все как есть, но нет! Легче стало тебе от того, что снова полез, куда не просят? Что-то не особо, как я погляжу... Да уж, знал бы я, что так закончится — и пальцем бы не пошевелил...
— Так зачем же ты это все делал?! — в отчаянии восклицает Сяо Синчэнь на нападки и сам начинает сыпать не дающими покоя накопившимися вопросами: — Ради чего? Я тебя не принуждал, не просил тебя быть полезным! Ты был волен уйти, как только встал на ноги, был волен отказать мне, когда я предложил свои чувства — так что тебя держало? В чем состоял твой план?
— План... — невесело усмехается Сюэ Ян. — Да, был он у меня, и блестящий! Когда ты меня подобрал в той канаве, я знатно охренел — из всех людей именно ты на меня нарвался, будто напрашивался... Грех было к тебе не приклеиться, чтобы как следует отомстить за твою ублюдочную настырность... Помилуй тьма, как же легко тебя было дурить — тебя даже малолетка в два счета вокруг пальца обвела, а мне и того проще! Ну ты и рад был вестись, словно вместе с глазами разум вынули: любую чушь за чистую монету принимал и дерьмо чужое жрал горстями, порою глядеть на тебя было то ли жалко, то ли тошно...
Сяо Синчэнь не перебивает. Ему сложно сохранить лицо спокойным, хотя каждое слово для него подобно хлесткой пощечине. Значит, все-таки месть наивному дурачку. Впрочем, чего еще можно было ждать от Сюэ Яна — чистых помыслов и благодарности?
— Но ты и здесь умудрился все пустить мне по известному месту! — тем временем горячечно продолжает тот, гулко ударяя ладонью по постели. — Проклятый даос, начал эти свои... выкрутасы! Нельзя так поступать!
— О чем ты говоришь? — не может не уточнить Сяо Синчэнь.
Не об убийстве же Сюэ Ян толкует? За свою смерть он винил с гораздо меньшей ретивостью, чем сейчас... Значит, проступок, по его мнению, в разы хуже. Интересно, что же это?
— А то ты не знаешь, даочжан! — с яростью выплевывает Сюэ Ян, вскидываясь. Судя по шорохам, он что-то ищет, а через несколько мгновений насильно вкладывает свою находку в чужую ладонь. — Вот что!
Сяо Синчэнь сжимает пальцы, пытаясь определить, что под ними. Вощеная бумага, в которую завернуты... конфеты. Это же те самые сладости, которые он купил на рынке после встречи с Сун Цзыченем. И в чем же суть проступка Сяо Синчэня, хотелось бы знать? Видимо, это что-то излишне глубинное и замудреное — как раз в стиле Сюэ Яна, — чтобы остальным было понятно без слов.
— Принялся мне таскать эти конфеты, добренький, мать твою, даочжан, с милыми улыбочками и сахарными речами, и хрен же от тебя куда денешься! — чуть ли не вопит во весь голос Сюэ Ян. Он порывисто подается вперед, и на мгновение кажется, что он полон жажды перегрызть горло обидчику, однако он всего лишь безвольно падает вниз, утыкаясь лбом тому в ребра. — И небось сам не понимаешь, что наделал! Приманил, как какую-то псину помойную, да на поводок посадил... Ну и как тут мстить прикажешь?!
Сказать, что Сяо Синчэнь поражен — ничего не сказать. Серьезно? Дело в этом? В том, что он послушал душещипательную историю про мальчика, который любил сладости, и сделал верные выводы? Кто бы мог подумать, что Сюэ Яна это может так сильно задеть... В хорошем смысле этого слова. А Сяо Синчэнь полагал, что делает сущую малость, неспособную восполнить и на сотую долю ту любовь, которую недополучил юный друг в детстве. Но неужели Сюэ Яна в ордене Ланьлин Цзинь не кормили конфетами? Вот уж вряд ли! Или, может, дело в том, что ему их давали как плату за выполненную работу, а не просто так, чтобы порадовать? Да уж, кто бы мог представить...
— Да я теперь даже съесть не могу эти поганые конфеты, потому что ты меня прикончил, а все равно... — Сюэ Ян замолкает на полуслове. — Какой же я жалкий стал из-за тебя! Только что сказал, что ты не сможешь мной управлять, а ты уже это давным-давно делаешь...
Он трясется от гнева и бессильной ярости, прижавшись лицом к голому животу Сяо Синчэня. Кожа Сюэ Яна холодна, но при этом совсем не такая, как полагается настоящему мертвецу, которому пришла пора окоченеть. На миг можно забыться и представить, что он просто очень замерз, и если притиснуть его к себе покрепче, он непременно отогреется. И, несмотря на манящую иллюзию, это ощущение не должно столь сильно будоражить тело! Сяо Синчэнь силится замедлить собственную кровь, побежавшую в два раза быстрей, да унять лихорадочные обрывки некстати всплывающих мыслей.
— Я... Мне кажется... будет глупо извиняться за то, что я проявлял к тебе больше бескорыстного внимания, чем кто-либо в твоей жизни? — дрожащим голосом спрашивает он и сам неприязненно морщится от своих слов — прозвучало крайне жестоко, пускай и являлось чистой правдой.
Все темные заклинатели не умеют щадить чужие чувства или это только Сяо Синчэнь так выделился? Сюэ Ян-то его в некоторой степени жалел, не раскрывал себя — знал, что не придется по нраву... А тот ничего не отвечает: застыл статуей, и теперь по его дыханию нельзя предположить возможную реакцию, ведь покойники не дышат, даже ожившие.
Свободная рука Сяо Синчэня сама собой тянется вперед, желая потрепать по непослушным волосам в примирительном жесте. Обычно это срабатывало — Сюэ Ян падок до ласки, — но сейчас едва ли поможет. Лютым мертвецам после воскрешения возвращается дар речи, зрение и слух, однако осязание донельзя притуплено. Сильный толчок или удар ощутит, а простое касание — без шансов.
— Я должен был сказать это иначе, — выискивая в себе остатки доброжелательности, произносит Сяо Синчэнь, все равно проводя пальцами по прядям. Они на ощупь совсем не изменились.
Сюэ Ян не соглашается и не возражает. Он резко отодвигается, сбрасывая с себя гладящую ладонь и сухо бросает:
— Пойду наконец выдерну из себя эти сраные кишки, пока не протух. И не советую за мной ходить, даочжан — запашок наверняка будет не цветочный.
Сказав это, он стекает с постели и, судя по торопливым шагам, быстро покидает спальню. А Сяо Синчэнь сокрушенно вздыхает от безрадостного осознания: если бы он позволил Сюэ Яну высказаться, когда тот просил, то Шуанхуа бы не вонзился в его сердце. Но время уже вспять никак не повернуть, для этого никакого ритуала — ни светлого, ни темного — не придумали, потому им придется справляться без них, и это будет невероятно сложно.