Yakamoz

Damaged

Феликс лежит на кровати, раскинув руки и ноги, и смотрит на посеревший из-за сырости потолок. Неплохо было бы его перекрасить, желательно в белый, чтобы хоть как-то добавить света в свою конуру. Еще надо бы заняться дверцей шкафа на кухне, которую он уже второй месяц обещает маме починить. И, может, стоит уже добраться до магазина стройматериалов и попробовать самому обновить переломанные жалюзи на окнах. Нужно заняться обустройством дома, потом придумать новое занятие, полностью загрузить себя, не оставить место мыслям, продолжающим просачиваться в мозг. Феликса перестало трясти только как пару минут. Ему казалось, что у него лихорадка, потому что всю дорогу в автобусе, ему было то холодно, то жарко. Он несколько раз прикладывал ладонь ко лбу и в конце концов смирился, что это просто попытки его организма справиться с тем, что он сам не в состоянии контролировать. В комнате душно, хорошо бы проветрить помещение, но Феликсу лень даже переодеваться, не то чтобы заставить себя дойти до окна. Он только полчаса как пришел домой, мама уже спала, поэтому он, прихватив бутылку воды, прошмыгнул к себе и завалился на кровать. Феликс пытается думать о событиях сегодняшнего вечера, игнорируя одну деталь, но все его мысли, сделав пару кругов, все равно возвращаются к поцелую, из-за которого до сих пор горят губы. Феликс не был инициатором этого поцелуя, но он отвечал, и в итоге поцеловал не просто другого парня, а своего врага. Он позволил ему зажать себя у стены, как какую-то девчонку, и засунуть в глотку свой язык, который по изначальному сценарию Феликс должен был вырвать. Феликс снова плюется, трет свои губы, будто бы все еще ощущает на них чужие, и поворачивается на бок. Как же жестко он проебался, если вместо вкуса крови, которые они оба должны были чувствовать после этой ночи, он чувствует только его горькие настойчивые губы. Вдруг этот поцелуй тоже был частью плана Хенджина? Феликса ведь предупреждали еще до их первой стычки, что Хван всегда тотально уничтожает противника, манипулирует, действует не только кулаками, и лучше с ним не связываться. Феликс не слушался, а теперь расхлебывает последствия своей агрессии. Было бы неудивительно, если этот поцелуй Хенджин использует как оружие, выставив Феликса посмешищем перед своими парнями. Феликс сгорит от стыда, если они о нем узнают, и дело тут не в том, что он целовался с парнем, а в том, с кем именно он целовался. Он знает, что у него в банде есть голубки, правда, никто свою ориентацию на улицах не афиширует, а остальные предпочитают этого просто не замечать. Но Феликс ведь не гей, его никогда к пацанам не тянуло, тогда нахуя этот поцелуй не стирается, если даже поцелуй с Карой он не помнил уже через пару минут. Все в жизни Феликса всегда было нормально, он никогда перед никакими дилеммами не стоял, четко шел по дороге, которую видел перед собой и не отклонялся. Тут появляется пацан, которого нужно смешать с пылью и запретить соваться в их район, и в Феликсе впервые поднимается конфликт с собой же. Он понимает, что это временное помешательство, что все только случилось и его эмоции на пределе, но в то же время его пугает сам факт того, что он из-за этого переживает. Поцелуй точно не может поменять его отношение к Хенджину и вообще ко всему мужскому полу, и это нормально, что он напуган сейчас. Любой бы испугался, если всю жизнь был убежден, что с ним такого не произойдет, а в итоге это не только произошло, но даже оставило на душе неизгладимый след. Хочется больно ударить себя по лицу, вытрясти из головы картинки с голым торсом Хенджина, в который он был вынуждено вжат, но это невозможно, и все, что остается Феликсу — это искусственно пытаться думать о других событиях дня и отвлекаться. Утром он точно обо всем забудет, он переживет этот долбанный поцелуй, а при следующей встрече плюнет Хенджину в лицо. Засыпая, Феликс думает, что лучше следующей встрече и не быть, потому что видеть его больше не хочется. Мало ли, что снова выкинет Хенджин, а Феликс, кажется, потерял главное — доверие к себе. Он не знает, как он себя поведет, что скажет, сможет ли вообще смотреть на него, и это пугает посильнее любого даже самого тяжелого боя.