maniac II

Глава 1. Пролог

По ночам люди не потеют, они истекают потом. У них грязные руки, чёрные ногти, красные щёки, спущенные чулки, рваные колготки, перекрученные цепочки... После часа, проведённого в ночном клубе, самую красивую девушку не отличишь от бармена. Кроме того, в клубе слишком громко, чтобы разговаривать, так что после пары стаканов терпкого алкоголя каждый чувствует себя центром внимания и при этом полностью отрезан от окружающих. Любой, кто хочет понять общество, непременно должен час посидеть на краю танцпола в ночном клубе. Но в этом месте было всё: классовые взаимоотношения, различные способы соблазнения, кризисы культурного или сексуального самоопределения и групповая терапия, если потребуется. Это место было опасным, коварным и ужасно гадким... Клуб — это то место, где все запрещённые мысли и желания несут повседневный характер, но ночной клуб «Fiery Heart» — самый настоящий храм разврата, похоти и азарта. Своеобразное место охоты, но только для золотой VIP-персоны. Здесь можно расслабиться как душой, так и телом. Везде играет завораживающая музыка, разгорячённые тела двигаются развратно ей в такт. В воздухе витает запах секса, сигарет и терпкого алкоголя. Зал полностью заполнен никотиновым дымом. Находясь у барной стойки, открывается прекрасный вид на сцену с запрещённым зрелищем. Алкоголь этого клуба затмевает разум за считанные минуты, оставляя желать только одного: жаркого секса с какой-нибудь недотрогой, ведь всем всегда хочется быть первым у наивных особ. Абсолютно чистые напитки без запрещённых препаратов заставляли творить невообразимое, просто это страшное место было умело обустроено. Это были странные оттенки красного или чёрного. Это был дорогой красный оттенок страсти, похоти, наслаждения и опасности. Владелец клуба умел выбирать цвета, которые затмили бы картинку перед глазами плотной пеленой. Есть дешёвый красный, есть обычный, а есть такой, от взгляда на который, хочется упасть в этот омут разврата и пропитаться похотью, отдав своё чистое тело грязным рукам. Тёмные оттенки всё равно воспринимаются приятнее, чем яркие, выжигающие глаза, а родные руки приятнее чужих. Сам клуб тоже имел такое устройство, что просыпался интерес, любопытство и сильная тяга к запрещённости. Второй этаж открывал взор на более привлекательные места, такие как VIP-комнаты и самую тёмную часть этого заведения, а танцпол на первом этаже открывал взор на балкон сверху. Обычно с этого места богатые персоны выбирают себе жертву для утех, а эта жертва сама под силой алкоголя и музыки привлекает к себе внимание. Обычные посетители клуба готовы были оставить здесь все свои деньги, чтобы подняться на второй этаж, но их впускали туда только тогда, когда они хотели попытаться удачу в азартных играх. Правда потом выходили они ни с чем. Балкон — одна из опасных частей этого места... Попав туда, будь готов встретиться с ним... Сколько прошло времени? Подсчёт дней был потерян ещё год назад... Но в этом месте всё та же атмосфера страсти, но теперь заместо страха, здесь было привычно находиться. То, что в общественном транспортном средстве называют давкой, в клубе является приятной близостью. Музыку было слышно даже на улице, поэтому подъехав к ночному клубу, тихие люди сразу могли оценить, что такое им навряд ли может понравится. Некоторые такое не любили и никогда бы не полюбили. И блондин их понимал... Ему легче провести вечера и ночи дома в тишине и спокойствии, чем утопать в этой атмосфере похоти, грязи, близости и литрах алкоголя. Зал был освещён рядами светодиодных ламп скрытой подсветки, проходившей вдоль потолка, и одним диско-шаром круглой формы и большим размером, который отбрасывал свет на кожаные диваны и барную стойку. Справа располагался бар, облицованный под камень с длинной стойкой. Вдоль неё выстроились высокие барные стулья на длинных ножках с чёрными сидениями. За стойкой ловко трудился бармен, тряся шейкерами и удваиваясь в зеркалах, что создавало иллюзию запаздывания движений. Над ними висели разнокалиберные бокалы. Сразу слева от входа танцпол, покрытый тёмным стеклом с подсветкой. Над ним мелькал прерывистый свет стробоскопа, рассыпая дождь красно-золотых пятен на людей, так сладко крутившихся и изгибавшихся в такт музыке, что смотреть было стыдно. Танцпол был окружен стеной зеркал, так что трудно было угадать число танцоров, смотревших, когда им этого хотелось, в свои отражения. Здесь хватало полуголых женщин, окруженных мужчинами, которые прямо сейчас готовы были выстроиться в очередь по направлению к VIP-комнате. Девушки и парни извивались и тряслись, словно испытывая оргазм, которым долго не могло содрогаться их тело. Атмосфера была пропитана похотью, но только не для него... — Ты сегодня тише обычного, — жаркий шёпот на ухо, а по телу вновь мелкая и такая противная дрожь. — Кроха, ты даже виски свой не допил. — Неприятно пить, когда у тебя на глазах только что лишили девственности невинную девушку, — его голос низкий и холодный, такой же холодный, как и цепь на его шее. — Почему ты не остановил их? Или ты чувствуешь, что ты такое же животное? Холодная цепь перетянула ему шею, но стоило парню закончить свои слова, как его сильно потянули на себя, заставляя шикнуть от боли. Место на шее кровоточило и неприятно обжигало. Как описать то чувство боли, что так давно живёт в его груди? Он словно играет дешёвую роль, меняя маски вопреки своим сложившимся устоям. И эта боль... Ему так больно... Больно в шее, в груди, в ногах, больно там, где-то внутри. Та боль, она парализует его уже очень давно, заставляя падать на колени и снова питаться единственным компонентом для жизни. В душе словно пустыри. Хотя, кого это волнует, ведь он постоянно один. Сидит в комнате, смотрит в окно и видит людей, которые охраняют его от свободы. Вся жизнь проходит за спиной, забрав все часы и счастье, не принося ничто иное, как цвет чёрной полосы, что ходит только лишь с ним. Или нет... Теперь Феликс чувствует, что чёрная полоса была бы приятней, ведь его полоса красная... Красная, как кровь, что часто стекает по телу; красная, как стены этого клуба; красная, как любовь... Как его волосы. Друзья уходят и приходят, разрывая его сердце на самые мелкие куски. И кажется, что люди в переходе более близки, чем те, кого он знает дольше. Хочется кричать, но голос хриплый. Хочется услышать — все молчат. Порой считает свою жизнь ошибкой, а результат в делах не видит, и на всё смотрит, как невидимка. И смысл в жизни он давно потерял. Людей всё больше ненавидит, а мир уже не имеет цвет, который всё сильней тускнеет. — Я принял всё, что ты от меня просил, но жизнь всё так же невыносима, — Феликс смотрит в его глаза, не показывая, насколько ему больно, когда Хёнджин так сильно держит за цепь. — Что ты так смотришь? Я молчал неделю, но эта ситуация меня доконала! — Рот закрой, иначе я сейчас отдам тебя в качестве оплаты вон тем людям, которые только что подписали мне очень важные бумаги, — горячий шёпот на ухо звучит громче музыки. — Отдашь? — Феликс измотанно усмехается. — Ты меня отдашь? На меня эти слова уже не действуют, у меня на них выработался иммунитет. Ты никогда меня не отдашь, потому что ты любишь меня, мерзкое животное. Хёнджин рычит ему на ухо и замахивается, но его руку ловко перехватывает Джеймс, которого очень часто ставили в охрану Феликса. — Не здесь, мистер Хван, — произносит мужчина. — Очень много свидетелей. — Увези его домой, иначе я убью его прямо здесь! Феликс усмехается и идёт за Джеймсом, который грубо ведёт его за цепь. Этот холодный аксессуар стал для него роднее любого человека. Их любовь превратилась в цепи. Пусть лучше любовь будет волнующим морем между берегами душ, но не оковами, которые невозможно разорвать. Давно уже можно было предугадывать, что эта бешеная ненависть, которая с каждым днём всё сильнее и сильнее разжигалась между ними, когда-нибудь взорвётся. Любовь должна быть такого качества, чтобы она приносила свободу, а не новые цепи; любовь даёт крылья и поддерживает в том, чтобы летать как можно выше. Прошло чуть меньше года с того момента, когда Феликс ему поверил и остался. В ту ночь, сидя на его коленях, Феликс посмотрел ему в глаза и почувствовал тепло, увидел любовь... Обманулся и попал в ловушку... Это была последняя ночь, когда он чувствовал себя человеком, а Хёнджина своим... За это время многое изменилось... Всё стало ещё более невыносимым, но Феликс научился справляться. Феликс пытался хоть как-то жить и всё старался не упасть, но видит, что в нём самом нет больше сил любить. И жаль — пропала та страсть: терпит всё то, что ненавидит. Боль приносила ему удовольствие, раз смог полюбить, но сейчас Хёнджин похуже дикого животного, слова его — лезвия острей. Повсюду злые люди, мусор, пыль, весь мир — ничто, ведь этот мир прогнил, и нет больше сил жить. Когда Феликса вывели через чёрный вход, он сразу стал глубоко вдыхать воздух, зная, что за свои слова будет закрыт в комнате, но молчать было невыносимо. Вокруг было много людей, которые прятались, чтобы принять запрещённые препараты, вот только Феликс знал, что среди этих людей есть особый человек, что прячется под чёрным капюшоном, чтобы не причинить Феликсу ещё больше боли. Феликс давно его заметил, но чтобы не дать Хёнджину догадок, не подавал виду. Если Хёнджин узнает — убьёт, уничтожит, разорвёт... Но Феликсу так хотелось прижаться к этому человеку, что сейчас стоял и смотрел, как его заталкивают грубо в машину, где сидит ещё один охранник, но тот, что стал родным... Он затянет его руки верёвкой, но не туго, ведь шрамы на запястьях ещё не прошли. Феликс положит голову ему на плечо и попросит сигарету. Феликс словно стоит на обрыве, смотря в пропасть. По венам гонит сердце кровь. И никого вокруг не видя, он к верху вскидывает болезненный взгляд и смелости набрать пытается. На шею нацепив цепь, хочет вздохнуть последний раз. И он робеет, как в издёвку, и дюйма не сможет шагнуть... Словно что-то его держит. — Что ты сделал? — спросил брюнет, держа сигарету, чтобы Феликс смог вдохнуть и прогнать никотин по своим лёгким. — То, за что ночью даже дышать не смогу, — Феликс усмехается и смотрит на Джеймса, который снова всё расскажет Хёнджину, из-за чего они снова все получат. — Приведи мне Чонина, БанЧан... Прошу... — Я не могу, Феликс, — брюнет выдыхает. — Ты знаешь, что нужно сделать... При ускорении слёзы должны стекать по щекам горизонтально в направлении ушей. Джеймс мчал по улицам, не сбрасывая скорость, а прибавляя. Феликс наклонил голову к заднему сидению, смотря в тёмное небо и прижимая руки к груди, словно крылья с самыми изящными перьями не хотели распахиваться. Ветер обдувал лицо, путал волосы и ласково пробирался под одежду, оглаживая тёплую кожу, которая сразу покрывалась мурашками. Волшебное чувство... Это было похоже на свободный полёт, которым ему не давали покорить дорогу и небо... Интересно, а перед падением он тоже почувствует это? В этот момент Феликс почувствовал, словно пропустил мимо настоящую жизнь. Свобода ничего не стоит, если она не включает в себя свободу ошибаться. Делать то, что доставляет удовольствие, — значит быть свободным. Лишь утратив всё до конца, люди обретают свободу. БанЧан включил музыку, которая заполнила собой открытый салон машины, пробираясь в атмосферу вечернего города. Музыка... Рядом с ним Хёнджин становился музыкой... Самой красивой, грубой и опасной... Той, что могла захватить в свой плен и не отпускать ни под каким предлогом или угрозой. Даже сейчас ощущая ветер, свободу, музыку и находясь в кругу своих мучителей, Феликс думал о нём. Когда же он покинет его насовсем? Если ушёл, как тепло, то пусть уходит полностью... Прошло чуть меньше года... И их чувства превратились в животные инстинкты. Другая, совсем больная любовь. Феликс хотел забрать его куда-нибудь, чтобы он понял, что ему не всё равно. Но слишком холодно, и он не знал куда. Хёнджин приносил ему розы в красивой красной ленточке, но они не расцветут, как в прошлую жизнь. Тогда они оба хотели друг друга целовать, чтобы чувствовать себя хорошо. Феликс просто прочувствовал Хёнджина и стал играть с его чувствами. Играл, заставил себе поверить, а когда попытался сбежать — уничтожил всё между ними. Хёнджин в тот день показал ему, что значит плюнуть в душу, разрушить мосты между ними и предать. Он измывался над ним всю оставшуюся ночь, довёл до состояния, когда Феликс забыл своё имя и истекал... Капал белой жидкостью снизу и красными каплями марал белоснежные шёлковые простыни. Тогда Феликс понял, что больше никогда не сможет вернуть того Хёнджина, которого полюбил... Если бы он не попытался сбежать, то сейчас бы не носил цепи. Он просто слишком устал делить свои ночи. Ему хочется плакать, и он хочет любить, но все его слёзы истрачены. На другую любовь, что носила не нежный взгляд, а холодный. И если кто-то причинит Феликсу боль, Хёнджин начинает мстить, ведь причинять боль ему может только он... И Феликс бы хотел обнять его, но его руки скручивали уже слишком много раз, поэтому он пользуется своим голосом — он стал чертовски груб. Слова... Они всегда побеждают, но он знает, что проиграет. И он бы спел песню, которая принадлежала бы лишь им, но он спел их все другому сердцу. Ему хочется плакать, он хочет научиться любить, хочет стать свободным, но все его слёзы истрачены.