Глава 16

74 9 2
                                    

       Хватка на запястье стала сильнее, и они с трудом протискивались через толпу людей, чтобы дойти до кабинета. Хёнджина кто-то цеплял, старался остановить, заговорить с ним, но тому было всё равно. Он упрямо шёл вперёд, таща за собой Феликса, который мечтал только об одном — вымолить прощение. Эти губы, что так цепляли срывающимися с них словами и изгибались в хищной ухмылке сейчас казались опасными.        Как только дверь хлопнула, младший застонал в голос — вибрация снова пошла по его телу. Он цеплялся руками за плечи Хёнджина, позорно скулил и сползал на пол. Его тело больше не принадлежало ему, им всецело распоряжался этот дьявол, что расстегивал ремень на своих штанах. Его дёрнули вверх, он готов был зарыдать, но, как и в прошлый раз, вибрация прекратилась внезапно. Хёнджин секунду смотрел в его глаза, там даже мелькнула нежность, так несвойственная ему, а потом поцеловал так, что у Феликса закружилась голова. Ноги стали ватными, он послушно приоткрыл рот, и ощущение чужого влажного языка окончательно лишает его рассудка. Поцелуй никогда не приносил столько удовольствия, не взрывал внутри него атомные бомбы. Он вжался своим возбуждённым членом в бедро Феликса и застонал от пронзившего его удовольствия. Не отрываясь друг от друга, они искали опору, чтобы не рухнуть, и Феликс ударился спиной о неровно выложенную стопку бумаг на столе. Боли он почти не почувствовал, все его ощущения были сконцентрированы на прикосновениях Хёнджина, на его поцелуях и взглядах, которые, казалось, снимали с его костей кожу и мышцы.        Чужие ладони нетерпеливо скользили по его бокам, задирая рубашку, царапали, не были ничуть нежными и ласковыми. Пальцы торопливо расстегивали ремень, а следом и джинсы, стягивали их по стройным ногам вместе с бельём. Феликс облегчённо вздохнул, когда члена коснулся прохладный воздух. Он так хотел уже сейчас почувствовать Хёнджина в себе, но вместо этого его тело пронзила вспышка боли от осточертевшего удара ремнём по голой коже. Феликс цеплялся за старшего, пытался удержаться на ногах, но всё равно опускался вниз.  — Ты псих, — прошипел Феликс, до боли закусывая губу и срываясь на скулёж. — Самый настоящий псих-извращенец.        Через глаза Хёнджин пил его страх, не отображающийся на лице никак, разве что нахлынувшей бледностью. В груди Феликс ощущал глухую барабанную дробь, настолько частую, что боль колыхалась...  — Сокровище, — говорит Хёнджин и перебирает пальцами пряди волос Феликса, оглаживает его ухо и дёргает за мочку, нежно покусывает его шею, тащит от рабочего стола к бильярдном столу, прикрепляя удерживающую его металлическую цепь к шее блондина с помощью ошейника. — Мой бесценный питомец, — говорит он и обнимает одной рукой дрожащее тело Феликса, а второй заставляет его приоткрыть рот, обхватывает пальцами подбородок и жестко целует, показывая, кто тут главный.        Феликс скулит в чужой рот, находясь в полной власти красноволосого. За секунду руки стали связаны за спиной, ноги покорно, до боли разведены в стороны: Хёнджин предпочитает держать его полностью раскрытым, чтобы в любой момент иметь доступ к его заднице, ягодицам, бёдрам, икрам, ступням... Можно продолжать бесконечно.  — Хёнджин, я всё объясню, — прошептал Феликс и вскоре проскулил, когда его грубо схватили за лицо и ударили головой о деревянные края бильярдного стола.  — Заткнись, — прошипел Хёнджин и заставил его полностью лечь на стол.        До сих пор его не заставляли делать что-то извращённое, и за это Феликс благодарен. В моменты прояснения он думает, что Хёнджин, возможно, пытается заботливо его подготовить к наказанию. Эта мысль ужасает. Его продолжают гладить нежные руки, он слышит привычные уже слова, заставляющие его содрогаться. Но лучше всё это, чем гнев Хёнджина.        Он помнит, что было, когда он попытался однажды убежать. Феликс никогда не видел, чтобы кто-то был в такой ярости. Тогда не было ни нежности, ни ласковых слов, ни поцелуев, только оскорбления, злость и боль, много боли. Вспоминая о ней, он вздрагивает; сжатые в кулак пальцы Хёнджина проезжаются по расщелине между ягодиц. Феликс не хочет. И не захочет никогда, если его снова унизят. Только не это. Только не так. Только не всё сначала...        Он готов умолять о снисхождении, но Хёнджин затыкает ему рот языком и Феликс, как умеет, отвечает, пытаясь хоть так убедить не причинять ему боли, он будет послушно выполнять все, что скажут, будет бесценным питомцем. Сокровищем. Крохой... Кем угодно.        Чуть позже Хёнджин водит рукой по своему члену, кончает ему на спину и втирает бледную лужицу в его кожу, говорит, что так будет лучше, что скоро он сможет почувствовать его каждой клеточкой тела, каждой порой, задом и ртом.  — Так будет лучше для тебя, — говорит он.        Феликс чувствует тошноту, головокружение...        Во снах, когда ему разрешают спать, он видит, как дьявол его спасает, обнимает, освобождает, забирает отсюда. Он так внимателен к нему, так осторожен. Во снах.        Он почти не чувствует, как дни сменяют друг друга, превращаясь в недели, потом в месяцы. Время идёт, но нет ни спасения, ни помощи, ни любви; ему все труднее вспомнить лицо, и он может лишь видеть — не важно открыты или закрыты глаза — Хёнджина.        Феликс тут так давно. И уже сам невольно начинает думать, что он и вправду сокровище для него, что повторяющиеся изо дня в день ласковые слова имеют смысл, что так ему гораздо лучше, сдавшись и подчинившись.  — Моя кроха, — шепчет Хёнджин, и Феликс мгновенно закрывает глаза. — Я сейчас так зол... Так разочарован... И заплатишь мне за это, моя любовь.  
***
         Оттаскивает голову Феликса от своего члена и поворачивает к зеркалу, наблюдая, как тот бледнеет при виде своего ошарашенного выражения лица в отражении с медленно стекающей по подбородку спермой.  — Смотри, разве тебе нравится видеть себя таким? — прошептал Хёнджин, садясь к нему на пол и проводя по шраму на спине. — Так трудно думать о последствиях?        Вдруг совсем по-новому видит хрупкие плечи, выступающие ключицы, тонкие запястья и прядку волос, упавшую на лоб. В сознании непристойным калейдоскопом проносятся отрывочные видения: Феликс, раскинувшийся на кровати, со спутанными влажными волосами, с разведёнными перед ним ногами, с искусанными губами, с которых срываются тихие стоны. И его рука, тяжёло лежащая на впалом белоснежном животе младшего...        Желание вспыхивает пожаром, и Хёнджин больше не контролирует себя. Он откидывает влажную от пота рубашку, вскакивает на ноги и в одно движение притягивает к себе парня.        Феликс вздрагивает, рефлекторно отступает на шаг, но красноволосый хватает его за тонкую цепь на шее и грубо притягивает к себе. Обдаёт тонким, сводящим с ума запахом.  — Что ты делаешь? — Феликс снова делает попытку отстраниться. — Хёнджин! Дай мне всё объяснить.        Но Хёнджин уже не слышит. В висках набатом стучит кровь, болезненное желание обладать охватывает всё существо, и Хёнджин больше не может сопротивляться. Он резко толкает парня к столу, намереваясь уложить лицом вниз. Но Феликс уворачивается, отскакивает в сторону и запинается о подставленную ногу парня. Они валятся на пол вместе, Хёнджин наотмашь бьёт младшего по лицу. Феликс в ответ пытается достать его коленом, но он в заведомо невыгодном положении — прижатый к полу, с заведёнными за голову руками.        Хёнджин вырывает из его крепко сжатых пальцев склянку и грубо поворачивает на живот. Феликс сопротивляется, выгибается всем телом, пытаясь выскользнуть из хватки.  — Я даже слушать тебя не буду! — прошипел Хёнджин. — Я был очень долго хорошим! Я был очень долго другим, а ты бежишь в объятия к тому, кто тебя однажды оставил. Дешёвая шлюха. Тварь. Как ты мне мерзок сейчас! Они борются в полной тишине, слышно только тяжелое дыхание и задушенные редкие вскрики. А потом Хёнджин подло бьёт младшего коленом в пах, с силой прикладывает головой об дорогой паркет и переворачивает всё ещё слабо сопротивляющегося блондина на живот. В несколько движений туже затягивает ремнём его руки и жадным, неровным движением притягивает ближе. Он сжимает маленькие ягодицы, раздвигает их и тяжело втягивает воздух, касаясь пальцами узкой розовой дырки. Кожа такая гладкая, нежная, зажившая...  — Не надо! — Феликс дёргается, снова пытаясь вырваться. — Хёнджин, остановись! Ты не понимаешь!        Его волосы на затылке слиплись от крови, губы неестественного оттенка.  — Я сделаю тебя своим сегодня, — хрипло выдыхает Хёнджин, и Феликс под ним вздрагивает. — Навсегда своим... Я обещал тебе свободу, я тебе её и предоставлю.        А когда Хёнджин рывком раздвигает его ноги, Феликс тихо всхлипывает, всё ещё пытаясь помешать.        Но Хёнджин прекрасно знает, что сейчас Феликс ничего не сможет сделать — удар был слишком сильным, Феликс едва ли сможет просто встать, не то что дать отпор. И это понимание сладким ощущением собственной силы разливается в груди. Хёнджин обладает им полностью. Он подчинит его, сделает своим сейчас.        Хёнджин сплёвывает на пальцы, смачивает слюной между ягодиц блондина и грубо толкается. Феликс отчаянно вскрикивает, но Хёнджин тут же зажимает его окровавленные губы ладонью и шепчет в ухо:  — Я у тебя первый? Да или нет? Ты мне никогда об этом не говорил.  — Первый...  — Врёшь.  — Не вру...  — Твоя задница слишком опытная, как и рот... Дешёвка! Как я мог полюбить такую шлюху? Ты никогда не примешь в своё тело никого другого. Я больше не позволю.        Первое движение заставляет сдавленно застонать: внутри тела так горячо, так восхитительно влажно, что Хёнджину уже плевать, что в месте их соединения всё в крови.        От каждого толчка Феликс вздрагивает, всхлипывая, но больше никуда не рвётся. Хёнджин с непонятной для себя нежностью гладит его свободной рукой по голове, перебирает влажные от крови пряди. А потом вцепляется в них пальцами, заставляя младшего запрокинуть голову, и с рыком принимается часто и глубоко вбиваться в его тело.        И когда подкатывает горячая волна, он не отстраняется. Наоборот, впечатывается так глубоко, что темнеет в глазах. А потом мир схлопывается, и парень проваливается в холодную яму беспамятства. Он уже не чувствует, как на коже его живота вспыхивает и исчезает боль.        Когда всё заканчивается, а Хёнджин наваливается сверху всем телом, придавливая к холодному полу, Феликс ещё долго не может шевельнуться. Он чувствует в себе всё ещё твёрдую плоть парня, чувствует его дыхание у себя над ухом.        Нельзя так лежать. Нужно встать. Убрать здесь всё.        Феликс с трудом выбирается из-под тяжёлого тела, вздрагивает, чувствуя, как выскальзывает из него член старшего. Внизу живота горит огнем. Проклятое зелье злости справилось со своей задачей прекрасно. Древняя магия любви словно оплела каждую клетку его тела, определяя принадлежность.  — Куда направился? — Хёнджин хватает его за цепь и притягивает к себе. — Смотри мне в глаза...        Феликс вздрагивает и ложится на него сверху, полностью окованный и без возможности пошевелиться. Тело ломит от боли, где-то всё ещё стекает кровь, но ему плевать... Он готов смотреть в эти чёрные глаза вечно.  — Даже если ты будешь таким всегда, — шепчет Феликс. — Я буду любить тебя вечно.        Хёнджин смотрит ему в глаза, проводя по окровавленным губам. Оба обнажены и запачканы в крови и семени друг друга. Они лежали и смотрели в глаза, которые так любили, ласкали и убивали взглядом. Сумасшедшие... В один момент, Хёнджин тянется рукой к своей одежде, что лежала на полу, и достаёт из-под неё пистолет... Окровавленные руки дрожат, но пальцы умело снимают с предохранителя одним движением. Феликс неотрывно смотрит на него, а из глаз стекает одинокая слеза.  — Я помню нашу крышу, — прошептал Хёнджин, прижимая дуло пистолета к его виску. — Я помню наш разговор. Ты не смог умереть сам, прекратив страдания, значит, я сам избавлю тебя от них.  — А я помню твоё обещание, — тихо произнёс Феликс, не отрывая взгляда от его глаз. — Если я умру, то ты обещал пойти за мной. Но убив меня, ты так и не узнаешь, как сильно я тебя люблю... Ты не узнаешь, как это любить...        Хёнджин продолжал прижимать пистолет к его виску, не смея надавить на курок. В глазах мелькало множество эмоций, но самое главное в них было — страх. Хёнджин боялся его потерять сейчас.  — Ты не убьёшь меня, — снова прошептал блондин. — Ты не сможешь, ведь ты тоже любишь меня...        И в этой тишине, смотря друг другу в глаза, Хёнджин впервые понял, что сейчас всё в его руках. Сомкнувшись в сладком поцелуе, он целовал его губы словно в последний раз... А в следующий момент раздался звук сдавленного выстрела...

———————————
РЕБЯТА Я В ШОКЕ

maniac IIМесто, где живут истории. Откройте их для себя