Феликс сидел в гостиной огромного загородного дома, что так и не успел идеально изучить. Его тело было спрятано всё в те же чёрные джинсы и чёрную футболку, словно намекая, насколько ночью Хёнджин смог его уничтожить изнутри. Тело горело, а разум предательски продолжал подкидывать яркие картинки, на которых Феликс сам умолял Хёнджина продолжать. Было мерзко и противно от себя, поэтому с самого раннего утра блондин был в подавленном состоянии. Время поджимало. Иногда оно идёт слишком быстро, не смея остановиться даже под громкие крики мольбы. Набирая скорость, оно проносится мимолётно, заменяя дни, месяца, года, века... Шёл неисчисляемый день с того момента, когда Хёнджин обещал себе покончить с этим и избавиться от Феликса. Он решил опередить его время, потому что жизнь всё так же невыносима. Феликсу было всего лишь девятнадцать, а он потерял весь смысл просыпаться по утрам и засыпать в ночи. Он словно взлетает, но падает вниз головой с крутого обрыва, когда всё рушится на глазах. Утро... Безжалостное утро... Разрушитель ночных иллюзий, смутных грёз, сладких сновидений. Спать и видеть сны — взаимосвязанные и вполне, казалось бы, неразделимые вещи, ведь спать можно и не видя никаких снов. И дышать есть с кем одним воздухом. Солнце своими золотыми лучами прорывалось сквозь белоснежные облака. Смеясь, оно окрашивало безграничный небосвод в нежно-розовые и в жёлто-красные оттенки, не жалея краски. Прошла ночь, солнце выспалось, небеса проснулись и разогрелось утро. Пред утром, в тот час, когда короткая ночь оставляет поцелуй на поверхности нового дня, богатого долгими светлыми минутами, начинает просыпаться город. Ранние утренние часы в городе — это волшебство. Только вот для Феликса дни недели давно уже потеряли свои названия, оставляя под простыней лишь тот факт, просыпается он с ним или без него. Занавески тёмного цвета колыхнулись, пропустив немного утреннего, прохладного ветра, но подогретого солнцем. Сладкий аромат разлился по комнате. Феликса разбудили час назад. Вылазить из тёплой постели не хотелось, но больше всего не хотелось покидать крепкие объятия сна. Блондин проснулся от лёгкого касания на своих губах, а открыв глаза, увидел насмехающиеся янтарные глаза в обрамлении прекрасных пушистых ресниц. В гостиной Феликс сидел в тишине около часа, ласкаясь в тёплых лучах солнца. Настоящее умиротворение, если бы не осадок внутри после ночи и не холодная цепь на шее, которую держал ЧанБин. Феликс старался спрятать всю боль, которую испытывал сейчас, за улыбкой. Пытался смотреть на Хёнджина так, чтобы вместо разбитости он увидел холод и уверенность. Феликс не позволял себя гладить и трогать, а у самого кончики пальцев покалывали и губы дрожали... Он делал всё, чтобы карие омуты ни за что не смогли проникнуть глубже внутрь этой идеальной картинки. — Я уезжаю через несколько часов на три дня, кроха, — прошептал Хёнджин, делая небольшой глоток красного вина из бокала и неотрывно смотря на блондина. — Если ты думал, что я совершу вновь ошибку, по которой ты сможешь сбежать, то ты ошибаешься, сладкий... — ядовитый взгляд так и принизывал, что у Феликса в горле пересыхало. — Я знаю, ты до последнего надеялся, что я оставлю тебя с БанЧаном, но я здесь, чтобы разрушить твои иллюзии. Ты остаёшься здесь под присмотром ЧанБина и ещё кучи людей, которые будет стоять на каждом углу и контролировать каждый твой шаг. Феликс усмехается и отводится взгляд в сторону, а внутри всё перевернулось. Он и вправду надеялся, что рядом будет БанЧан, который окажет ему любую просьбу, позволит делать всё, что только захочет делать Феликс, но вместо брюнета его душу будет охранять ЧанБин, с которым Феликс так и не смог найти контакт. Все чувства внутри замерли и наступила подавленность, что в крепкие объятия обняли его измученно тело. Пустота... Замирание всех ощущений и разбивание всех надежд. Феликс понимал, осознавал и принимал, что он у себя не один и мир не желает ему зла. Это он сам делает больно себе и своим близким. И пока он не решит перестать купаться в несчастьях, ему не помогут никакие лекарственные средства и никакие доктора... Ненависть к себе — это ещё одна форма жалости к себе: и жалость, и ненависть — про бездействие... В жизни каждого человека случаются времена, когда наваливается какая-то тяжесть, охватывает тоска, подавленность. Всего колотит, и, кажется, сейчас вывернет наизнанку. Феликс не знает, что будет за следующим поворотом. Может быть, короткий путь, по которому можно срезать, и догнать преследуемого. А может быть, там конец дороги, обрыв, гора, ещё что-нибудь. В худшем случае — останется, или врежется в серьёзную проблему, из которой не выехать. В лучшем — догонит впереди идущего и будет гнать наравне с ним к своей свободе... Необычное объяснение, но такова жизнь. У тех, кто по-настоящему любит, не может быть подавленности от мысли внутри. Она возникает только у тех, кто зациклен на себе. А любящий думает о другом человеке, о том, кого он любит. И даже, если любимому человеку плохо, у него не опустятся руки и не будет пустоты. Ему не до слёз... Ничто не изнуряет тело и душу людей так, как изнуряют тоскливые мысли. И Феликс тоже ослаб от мыслей... Подавленность чаще всего является следствием бездействия, отсутствия мотивов и неспособности к деятельности. И Феликс понимал, что чем больше сидит в четырёх стенах своей комнаты, смотря в окно, тем больше становится уязвим от бездействия. Только вот все его действия сковывает цепь. Его состояние сейчас — это неспособность создавать своё будущее. Еще одна составляющая его подавленности — оно разрушает время. Внезапно дни превращаются в один бесконечный удушающий цикл. И Феликс пытается вспомнить, что его радовало. Но разум медленно стирает все счастливые воспоминания. И в итоге он думает только о том, что жизнь всегда была такой. И останется такой до конца. — Пусть я охвачен страхом, — шепчет Феликс, следя за тем, как Хёнджин делает ещё один глоток вина. — И хочется удрать от тебя поскорее... Но я никогда не паду к твоим ногам, пока ты не попросишь у меня искреннего прощения. И я больше ни за что не буду тебя умолять отпустить меня, потому что дни уже сгорают. Я просто хожу за тобой, как тень с пеплом в груди, зная, что ты каждую ночь готов меня сломать... Я приму твой выбор с достоинством. Хёнджин усмехается и поднимается с кожаного дивана, подходя медленными шагами к блондину. Его взгляд мягкий и даже с нотками гордости, но всё так же без доверия. — Тебе когда-нибудь казалось, что всё в твоей жизни — всё, что окружает тебя благодаря твоим стараниям, — искусственное и хрупкое, как ёлочный шарик? — Хёнджин садится рядом и берёт его цепь, наматывая себе на руку. — Достаточно уронить его на пол, чтобы осколки рассыпались в разные стороны. И ты останешься стоять с ниточкой в руке, полный одиночества и сожалений. Я вижу тебя всего и у тебя состояние, когда очень хочется отвести душу, но куда бы ты её ни отводил, ей всё не нравится. И если ты хочешь, чтобы я извинился перед тобой, сделай так, чтобы сначала я простил тебя. Кто знает, может, именно это нас друг от друга отделяет...Хёнджин целует его сладко в губы и отпускает, выходя из гостиной. Если его слова и несут в себе смысл, то только тот, что кроется за состоянием Феликса. Блондин не сможет заставить себя унизиться настолько и извиниться за побег. Он никогда не будет за это извиняться, даже если придётся ещё много боли перетерпеть.
***
На Сеул обрушились облака. Стремительно и напористо из-за горизонта надвинулась тёмная туча и как-то разом заполнила собой всё небо, словно с самого раннего утра солнце не согревало город своими лучами. Темнота накрепко заточила яркое солнце в свои сети. Стало темно. На какой-то миг всё притихло, но только на миг. Словно спохватившись, стал царствовать резкий холодный ветер и поднял на реке Ханган чёрные волны. Ослепительная молния вспорола небо. И сейчас же, резко и пугающе прогремел гром. На Ханган с неба обрушилась лавина дождя. Он хлестал по волнам толстыми плетями. А волны, огрызаясь, били навстречу тугим дождевым нитям. Молнии вспыхивали почти непрерывно одна за другой. И от этого блистания и грохотания трепетно сжималось сердце... Гроза бушевала долго. Феликс полюбил грозу: она смывает следы цивилизации, и так проступает истина. Увидев грозу вблизи хоть раз, вы навсегда останетесь влюблены в эту красоту. Видя природу в её самой мощной форме, чувствуешь себя присутствующим при сотворении Земли. Это невероятное чувство. Феликс сидел на подоконнике в комнате и смотрел, как на небе искрятся молнии. Он не боялся грозу, но когда гремел гром, каждый раз вздрагивал. На постели лежало скомканное одеяло. Его вид успокаивал. Феликс понимал, что это далеко не от отчаяния или боли. Нет, даже не из-за привыкания к этой боли. Чувства не скроешь. Их не вскрыть, как Феликс хотел вскрыть свои эластичные вены. Их не скрыть, как Хёнджин скрывает своё состояние. Их не раскрыть осознанно. Нет. Как бы не пытаться скрывать чувства, они проявляются в словах, движениях и во взгляде. Когда взгляд Хёнджина был самым любящим и нежным, Феликс терпеливо ждал и таял под ним. Когда взгляд Хёнджина был холодным и опасным, Феликс терпеливо ждал и умирал под ним. Пустая комната давила настолько сильно, что, казалось, это замкнутое пространство сжимало хрупкое тело своими стенами, пытаясь спрятать его от сильных рук, что так часто стали трогать. Утро отступает, оставляя на теле отпечатки грязных касаний и на разуме осадок от боли. Феликс вновь сидел на подоконнике и оставлял мокрые пятна от слёз на своей чёрной футболке. Он смотрел в окно, но ничего не видел... Возле дома, в саду, на тротуарных дорожках, везде... Абсолютно везде стояли люди Хёнджина, охраняя дом и Феликса в нём. И ведь им было плевать на этот дождь... Блондин даже не чувствовал одиночество, ведь несмотря на то, что он был один в комнате, вокруг было множество чужих. Лицо блондина было расслабленным, не выражавшим ни одной другой эмоции, кроме задумчивости. Феликс о чём-то думал, размышлял, копался в своих мыслях, отвечал на свои же немые вопросы. Несчастным или счастливым человека делают только его мысли, а не внешние обстоятельства. Управляя своими мыслями, он управляет своим счастьем. — Ты обедал? — прозвучал голос, словно облака столкнулись, звуча громом в небесах. Феликс вздрогнул и обернулся. Он даже не слышал, как прозвучал щелчок, и как скрипнула дверь... Он был слишком поглощён в свои мысли, в свою боль, глотающую слёзы. Обернувшись, блондин изогнул бровь и не смог сдержать улыбку... Он и не знал, что именно в этот момент будет так нуждаться в этом человеке. Дружба является целительным бальзамом для ран от разочарований в любви. Любовь может обойтись без взаимности, но дружба — никогда. Лучшими людьми в жизни Феликса стали те, про кого при первой встрече он думал: «Почему такой серьёзный?!». Они были обычными со своими странностями, глупостями и искренними улыбками. Феликс ценил каждого и каждую частичку, что связана с ними. Другом является такой человек, с которым мы можем быть искренними. В его присутствии Феликс может думать вслух. — Ты как тут оказался?! — Феликс спрыгивает с подоконника, вытирает от слёз глаза и направляется к брюнету, что закрывал за собой дверь на ключ. — Хёнджин сказал, что не подпустит тебя к моей комнате близко, пока его нет. — Это секретная информация, но я попросил ЧанБина снизойти, — БанЧан улыбается и начинает скидывать с кровати на пол грязные простыни. — У тебя три свободных дня, а ты сидишь и опять смотришь в окно, даже не осознав, что можно за эти три дня сделать. Боль — болью, разочарование — разочарованием, но в жизни нужно иметь цель и стремиться к ней. Да, ты заточён в его руках, да ты измазан кровью и шрамами, но, Феликс, не давай ему убить себя, — БанЧан берёт грязные простыни и улыбается, смотря на блондина. — Я знал, что тебе понадобится моя помощь, моя поддержка и моё крепкое плечо, поэтому я здесь. Я не дам тебе эти три дня лежать и плакать в подушку. А сейчас пообещай мне, что не подведёшь меня, если я выпущу тебя из этой комнаты... Феликс смотрит на брюнета и не может сдержать улыбки. Он стал так редко улыбаться... Их дружеские отношения, как и любовные отношения с Хёнджином, состоят из резких контрастов: сначала это может быть грусть, а через минуту улыбки и перепалки. Наверное, это и есть дружба. Наверное, это и есть любовь... Когда несмотря на обиду внутри, ты улыбаешься, просто потому что так хочется, а не пытаешься спрятать улыбку, чтобы продолжить раскрашивать ситуацию в тёмные цвета. Феликс улыбается, хотя внутри по-прежнему душит обида. Сначала мы молчим, потому что придумали причину обидеться... Потом будет неловко нарушить молчание. А потом, когда уже всё забудется, мы просто забудем язык, на котором понимали друг друга... Некоторые обиды не уходят, не забываются. Ждёшь, что они со временем отойдут на второй план, отчасти так и происходит. Правда, остаётся боль, потому что просто больно. Феликсу было слишком больно, но он не давал боли разрушить его. Никогда. Не сейчас. Не тогда, когда жизнь зависит от него. — Я обещаю, что не подведу тебя, БанЧан, если ты выпустишь меня из комнаты, — Феликс закусывает губу и чувствует, как по телу пробегает мелкая дрожь. — Я очень хочу выйти отсюда. БанЧан кивает и открывает дверь комнаты, выпуская сначала Феликса... И блондин вышел в коридор без цепочки, без ошейника... Он вышел так спокойно... Коридор был в тёмных тонах, к которым Феликс так привык. Всё было обделано всё в тот же дорогой красный, чёрный и много стекла... Стеклянные рамки с картинами, стеклянные столики в каждой комнате... Всё это так и хотелось с криком разбить, взять осколок и унести с собой. Он так устал от боли... Он слышит и чувствует её. Он устал быть один, устал от коридоров, по которым идёт в одиночестве. Устал от ненависти людей друг к другу. Она похожа на осколки стекла в голове. Феликс устал от того, что столько раз хотел помочь и не мог. Он устал от темноты. Но больше всего от боли. Её слишком много. Он правда хотел прекратить... — Я был только в нескольких частях этого дома, — произнёс Феликс, направляясь за БанЧаном за чистым постельным бельём. — Я был на кухне, в столовой, в одной из ванных комнат и в гостиной. Что ещё есть в этом доме? — Тебе, наверное, хочется попасть в комнату Хёнджина, но он её запирает на несколько ключей, — БанЧан заходит в ванную комнату и сбрасывает грязные простыни в контейнер для грязного белья. — Пойдём, поменяем тебе постель, а потом сделаю тебе обед. Феликс нежно улыбается и... Он так был благодарен БанЧану за его заботу. Пусть с самого начала, когда всё только начиналось, они не смогли подружиться, но сейчас многое изменилось... Феликс видел в нём того, кто был так сильно нужен.
***
Поменяв простыни, парни спустились на кухню, где всё пестрило чёрной пеленой. Кухня была обделана в чёрные цвета. Единственное, что было светлым — пол, раковина и стол со стульями. Даже точеные светильники, встроенные в натяжной потолок, были чёрного цвета. БанЧан заварил чай, разогрел вчерашний ужин, принёс на стеклянный гостиный столик и сел на диван, взяв в руки подушку, словно собираясь защищаться. Феликс в это время собрал волосы в небольшой, но изящный хвост и сел напротив на кресло. В воздухе растворилось напряжение. Разве от приятной личности исходит чувство напряжения у тех, кто общается с ней? От напряжения язык развязывается, а нервы начинают сдавать. Тишина повисла такая, что Феликсу показалось, словно кровь, прихлынувшая теперь к голове, пойдёт у него из ушей, если не раздастся хоть звук. И тут что-то внутри него щёлкнуло, словно сломалось, треснуло от напряжения. Или это разбилось его сердце? Или кто-то спустил курок у него в груди...? Разве способно сердце ребёнка в возрасте девятнадцати лет разбиться только от взгляда на жизнь? Оказывает, да, может. Усталость непролитой влагой застилает его изображение мира. Он отгоняет непрошеные слёзы. Всё хорошо. Всё понятно. Всё упорядоченно. Это просто минорные звуки музыки, потянувшие невидимые струны души. Это напряжение повседневных будней. Это неопределённость, давящая на восприятие реальности из прошлого. Это просто сердце, которое не обмануть, которое не хочет слушать разум, не поддаётся уговорам сознания. Это маленькие иголочки нервов, скалывающие грудь, остро впивающиеся на вдохе в душу. Жизнь изменилась самым диким образом, но ему непременно нужно было вести себя так, словно ничего не произошло. Представьте себе, каково улыбаться, получив пощёчину. Теперь представьте, каково это двадцать четыре часа в сутки. Вот это и было оно — предательство от самого себя. Его мышцы напряжены. Приходится прилагать усилия, чтобы держать себя в руках. Снова та боль в сердце. Феликс представляет, как во все стороны от сердца разбегаются крошечные трещины по всему телу. По груди, по рукам и ногам, по лицу — он весь покрыт сетью трещинок. Одно невесомое прикосновение — и он рассыпается на острые, как бритва, осколки. — Феликс, я понимаю, нам с тобой непривычно сидеть так, но, пожалуйста, поешь, — БанЧан пододвигает ему тарелку с едой и кружку с горячим чаем. — Поверь, если бы меня тут не было, ты бы свою еду получил по расписанию, а то есть, только через несколько часов. — Да... Спасибо, БанЧан, — Феликс берёт в руки кружку и делает маленький глоток, обжигая приятно горло. — А куда уехал Хёнджин? — Не знаю, — БанЧан пожал плечами и отвёл взгляд. — Не могу распространять информацию о нём, прости. — Но, БанЧан, — Феликс просит с самой настоящей мольбой в глазах. — Ты и так уже сделал всё, за что мы можем получить, если он узнает. Почему тогда сейчас отступаешь? — Феликс, тебе этого не понять, — брюнет закусывает нижнюю губу и выдыхает. — Ты потерял всё до мелочей, а у меня ещё есть то, что я должен оберегать. Я получил за твой побег лишь предупреждение, следующим будет наказание. Хёнджин бьёт по самому больному, а значит... — Узнав обо всё, он ударит по Чонину, да? — Феликс посмотрел на парня, получая утвердительный кивок. — А ты не думал увезти его? — Он и Сынмин — два упёртых ребёнка, которые без тебя никуда не поедут, — БанЧан усмехается, а у Феликса сердце падает вниз от услышанного имени. — Они каждый день спрашивают о тебе, а мне приходится врать, что ты в порядке. Феликс раньше думал, что друзей теряют в ссорах, но они просто растворяются во времени, оставляя лишь осадок в виде воспоминаний о тех днях, когда вы были вместе в шумной компании из бьющихся сердец. Просто ему грустно. Очень грустно. И перед всеми неудобно. Он слишком скучал по Сынмину... По тому другу, который его не предал. Феликс считал Сынмина единственным, кто был на его стороне всегда... Даже Чонин не был настолько чист, как Сынмин... Сколько Феликс его не видел? Так много дней, что, казалось, скоро забудет в голове его образ. Хёнджин лишь требует от Феликса и ничего не даёт взамен. Говорит, что в голову взбредёт, вызывает, таскает за собой. Но Хёнджин — единственный, с кем Феликс сейчас может себе такое позволить. Теперь Феликс обедает в одиночестве. Раньше у него было много друзей, теперь их напрочь нет. Это означает, что их и не было никогда. Его друзья видели это. Они не давали ему никаких советов. Потому что были его хорошими друзьями. Когда-то у него был друг. Тот самый друг, которого Феликс считал лучшим... Жаль, что он предал самый первый... Раньше Феликс думал, что они похожи. Но, когда прошло время, оказалось, что это не так. Теперь он пытается разорвать мир на части, а Феликс бежит слишком медленно и не успевает его собрать. Феликс думал, они друзья навеки. Вечность оказалась гораздо короче... Хочется любить, а не ненавидеть. Хочется иметь друзей, а не одноразовую посуду. Хочется жить, а не выживать. Жизнь непременно отбирает у человека друзей. Это ад. Нет. Это не ад обрушился на землю. Это он только-только взглянул правде в глаза. Его мир с самого начала был адом. Сильные всегда возвышались над слабыми. Они всегда решали, жить или умереть. И лишь благодаря друзьям, стремившимся быть выше всего этого, стоящих горой за такого слабака, как Феликс, ему удалось оставаться вне рук Хёнджина так долго. До них Феликс был тем, кто нуждался в защите. Он мечтал стать таким же. Пройти наравне с ними весь путь до самой смерти. И вот чем всё обернулось. Если друзья остаются, то этот человек — счастливчик, потому что с Феликсом такого никогда не случалось. Люди боятся дружить, потому что бояться быть преданными. Феликс знает много людей, обожжённых предательством, которые во избежание повтора событий, заводят себе домашних питомцев — понимающих и молчаливых собак, кошек или говорящих попугаев — все зависит от фантазии. Смешно, если бы не было так грустно. Люди теряют не друг друга, а прежде всего самих себя. Феликс уже ощутил, как это потерять себя среди четырёх стен... — БанЧан, — Феликс говорит слишком тихо, боясь, что их могут услышать. — Привези мне Чонина... — Нет, это исключено! — БанЧан кидает подушку на кожаный диван и серьёзно смотрит на Феликса. — Я тебе только что объяснил, что это для него опасно. — Пойми, мне хочется с ним встретиться! — Феликс закусывает губу, когда невольно повышает тон. — Пожалуйста, БанЧан... Я знаю, что он тоже очень сильно хочет нашей встречи...
ВЫ ЧИТАЕТЕ
maniac II
Fanfictionда,это продолжение,буду писать как можно быстрее,поэтому если вы прочитали «maniac",читайте «maniac II" приятного чтения💋
