Мой личный адвокат/P.M2

Part 73

Нью-Йорк
Эмили
Мы уже находились в самолете где-то над Атлантикой, когда меня начало одолевать это чувство.
То самое, которое сжимает всю грудь и наполняет ее кислотой.
Последние двадцать четыре часа прошли без сучка и задоринки. Рокко и его лучшие капо были убиты, Дамиано и его лучшие люди незаметно заняли их место, появляясь на различных операциях так, будто они всегда там работали. Одного из людей Дамиано ранили, но он выжил, и Дамиано был в диком, ликующем восторге от того, что Неаполь принадлежит ему.
Он был полон идей молодого альфы, только что вступившего в свои права.
Мы с Пэйтоном решили, что будет интересно посмотреть, как он справится.
К тому времени, как мы сели в частный самолет, который должен был доставить нас в Коста-Рику, я была измотана. Я помогла организовать фальшивую свадьбу, сама вышла замуж, участвовала в погоне на лодке, а затем выстрелила другому человеку в грудь — и все это за полтора дня.
Это очень тяжело для любого человека, и я заснула стоя, пока мы ждали, когда поднимемся по трапу в самолет. Пэйтон увидел, как я покачнулась, уронил свою сумку на землю и поймал меня прежде, чем я успела упасть. Подняв меня на руки, он легко понес по ступенькам, не обращая внимания на мои протесты. Меня уложили в спальне в задней части самолета, его лицо было раздраженным, будто он должен был подумать о том, чтобы прикрепить кандалы к кровати, чтобы заставить меня заснуть.
Это было мило в доминирующей манере Пэя.
Я открыла рот для возражений, когда он откинул мои волосы с лица, но заснула, так и не придумав, что сказать.
Шесть часов спустя, когда я проснулась, в моей груди появилось чувство.
Причин для этого пока не было.
Мы были на пути к началу жизни в Коста-Рике. Пэйтон даже купил мне испанский разговорник в туристическом киоске в Неаполе.
Но что-то было не так.
Я пошла в ванную, чтобы побрызгать на лицо холодной водой, и удивилась, когда, взглянув в зеркало, увидела, как сильно я изменилась за три недели пребывания в Италии. Мои волосы стали золотистыми от солнца, кожа приобрела загар. Но именно глаза казались совсем другими.
Я моргнула темно-серыми глазами, отметив линии улыбки, прижатые к их уголкам, и бодрость выражения. В Нью-Йорке я была так несчастна, постоянно измотана работой и душевной меланхолией, что это отразилось на лице так, как я тогда даже не заметила. Под глазами не было темных кругов и мешков, моя бледная, только для помещений кожа приобрела насыщенный цвет и здоровый румянец, щеки не были такими исхудалыми, а волосы выглядели потрясающе красиво в своем естественном волнистом состоянии.
На мне даже было что-то другое, чем мои обычные нейтральные костюмы и шелковые блузки. Платье от Дольче и Габбана было простого покроя, с рукавами и юбкой А-линии, но на нем был смелый узор из ярких цветов, который я выбрала, потому что он напоминал мне об Италии, и я хотела взять
взять частичку этого узора с собой, когда мы будем уезжать.
Я выглядела как новая женщина, так же, как и чувствовала себя ею в своей душе.
Моя улыбка заиграла на одной щеке, потом на другой, пока не заняла все лицо.
На мгновение я забыла о стеснении в груди и вышла из туалета в коридор, ведущий к главной посадочной зоне самолета.
— Ты должен сказать ей.
Я замерла.
— Stai zitto, — глухо приказал Пэйтон
Заткнись.
— Нет, — настаивал Брайс. — Ты ведешь себя как трус, поэтому я не заткнусь. Это женщина, которую ты только что сделал своей женой, Ди. Вы обменялись fede (пер. с итал. «обручальное кольцо / вера»). Знаешь, что это значит?
— Может, я и не родился в Италии, но я говорю на этом языке лучше, чем ты, — возразил он, все еще мягко, но с током волнения в тоне.
— Это означает «вера», — невозмутимо продолжал Брайс. — Эти кольца символ веры друг в друга и в ваши отношения. Не заставляй ее засомневаться в этом, когда вы только начали. Она упряма, она может не простить тебя.
Послышался шум, словно кто-то задвигался, а затем голос Пэя, вся пассивность пропала.
— Ты думаешь, что знаешь ее лучше, чем я?
— Я думаю, что иногда я знаю тебя лучше, чем ты сам. Ты настраиваешь себя на неудачу, как какой-то чертов мученик.
— Basta! — огрызнулся Пэйтон.
Хватит.
Мое сердце свинцовым грузом лежало в животе, когда я прижалась к стене и пыталась отдышаться.
Что, черт возьми, они от меня скрывали?
После того, как Ри рассказала о том, что Мурмаер ее отец, я не думала, что Пэйтон снова станет мне лгать, даже умолчав об этом.
Где была жестокосердная, скептически настроенная Эмили?
Неужели она была заживо похоронена любовью?
Я глубоко вдохнула и прошла в гостиную.
Ни один из мужчин не поднял глаз от своей работы.
Я подошла к Пэю, который сидел в большом кресле в задней части самолета и работал на ноутбуке. Не спрашивая, я подвинула ноутбук, закрыла экран и поставила его на стол рядом с ним. Он с любопытством наблюдал за мной, когда я села к нему на колени и прижалась носом к его горлу.
Его цитрусовый и мускусный аромат навсегда напомнит мне об Италии, и это было совсем не плохо.
— Ты хорошо спала?
— Нет, мне снились плохие сны.
Я взяла его руку в обе свои, поглаживая широкое золотое обручальное кольцо. Трудно поверить, что оно было там из-за меня. Потому что он был моим мужем. Это делало мысль о том, что он хранит свою тайну, еще более мучительной.
— О чем вы только что говорили с Брайс?
Пэйтон слегка напрягся. Если бы я не сидела у него на коленях, я бы не заметила.
Именно поэтому я и была там.
Лучшим детектором лжи было мое тело против его. Он мог лгать мне на словах, но физически наши тела говорили на одном языке, и скрыть это было бы почти невозможно.
— Ничего важного.
— Хммм. — я продолжала играть с его обручальным кольцом. — Думаю, что место, которое мы выбрали для жизни в Коста-Рике хорошее. Оно не очень туристическое и находится в горах, где прохладнее. Я подумала, что это также может напомнить нам о Вилле Роза.
— Se vuoi.
Если хочешь.
— Пэйтон. — я отказалась от своей роли и села прямее на его коленях. — Что, черт возьми, происходит?
— Ну, мы сейчас летим над Атлантикой.
— Не будь sputasentenze, — потребовала я. Умник. — Брайс пытался заставить тебя рассказать мне кое-что. Что происходит?
В его глазах было что-то не так. Они были не глубокими и сверкающими, как ночное небо, а плоскими, почти неживыми, как черные шарики.
— Брайс драматизировал.
— Ты ведешь себя как робот. Что происходит? Пэйтон, я твоя жена. Это ничего для тебя не значит?
Что-то треснуло в этом холодном взгляде,