Мой личный адвокат/P.M2

Part 32

Пэйтон
— Ты знаешь, почему они меня так назвали? — он не ответил. Кровь капала в его левый глаз и превратила его в вампира. — Потому что я был аристократом, но мне больше нравилось использовать свою серебряную ложку, чтобы вырезать глаза врагов и запихивать их им в глотку.
Как раз в этот момент Нико снова появился в дверях, держа в руках паяльную лампу и ложку для грейпфрута с зазубренным краем.
Глаза Умберто слегка расширились при виде этого зрелища, а затем переместились на меня.
Я трезво кивнул.
— Быть может, ты знаешь некоторых из тех, кого я оставил слепыми и сломленными до того, как переехал в Америку. Дэнни «Чумазый» Риччи, Алессандро Тедеско, Тампер Греко. — я сделал паузу, взял у Нико ложку и лампу и нажал на газ, пламя вырвалось из трубки между моим лицом и лицом Умберто. — Ты будешь жить, но я надеюсь, что ты внимательно запомнил свою жену или мать, прежде чем выйти из дома сегодня ночью. Это последний раз, когда ты их видишь.
Позади меня дверь слегка скрипнула.
— Vaffanculo a chi t'è morto, — проклинал он меня, чтобы я к чертям шёл со своими мертвыми членами семьи.
Ярость вспыхнула в глубине моего сердца.
Это было худшее оскорбление на итальянском языке, которое привело бы в ярость любого местного жителя, потому что семья в этой стране священна.
Но это заставило меня увидеть красное.
Потому что моя мать, Кьяра, была мертва. Убита своевременно моим отцом-психопатом, потому что она посмела пригрозить, что обратится к властям по поводу убийства его длинной череды любовниц.
Никто... никто не говорил о моей матери в таком тоне.
Я быстро поднес ложку к огню, достаточно долго, раскаляя чистое серебро, но не деформируя его, а затем бросился вперед, схватив Умберто за волосы одной рукой. Он брыкался, бился, но я держал его. Моя правая рука была твердой, когда я поднес дымящийся металл к его левому глазу и вонзил острие в слезный канал.
Его крик пронзил комнату, вибрируя старую, пыльную люстру, которую Торе так и не удосужился снять с потолка. Звонкий звук был почти так же красив, как крики этого ублюдка.
— Bene! — закричал он, когда я надавил глубже, зацепив край его глазного яблока. — Fermata! Ладно, остановись, — взмолился он.
И я остановился, ложка висела в сантиметре от его кровоточащей глазницы.
— Да? — уговаривал я.
Его дыхание вырывалось из легких, будто он пробежал марафон. Я подождал, пока он отдышится, затем снова опустил ложку
— Подожди, черт, — снова воскликнул он по-итальянски. — Ты сумасшедший ублюдок.
— Ничего страшного, — скромно пожал я плечами, вертя ложку между пальцами. — А теперь скажи мне, зачем ты пришел за мной.
Он зыркнул на меня, но эффект был несколько испорчен мякотью, которую мои кулаки сделали на его лице.
— Думаешь, что можешь просто вернуться в Неаполь и сразу же вернуться к своей прежней роли?
— Ах, так ты помнишь. — моя улыбка была самодовольной, и я почувствовал гулкий толчок триумфа в груди.
Правда заключалась в том, что признание заслуг было важно для меня. Я вырос вторым сыном влиятельного человека, запасным блудным наследником. Никто не смотрел на меня, и это раздражало больше, чем я хотел признать. Меня сформировала эта потребность в славе, настолько, что было слишком легко согласиться на позор вместо славы.
Я хотел сделать себе имя в этом мире, и я сделал.
Не было ничего постыдного в том, чтобы быть Пэйтон Мурмаер, безжалостным мафиози, дьяволом Нью-Йорка, повелителем мафии или наследным принцем ада.
Я выковал это как оружие из пепла моей прежней жизни Эдварда Давенпорта, без родителей, с братом, который меня ненавидел, и без дома, куда можно было бы вернуться.
Поэтому мне было очень приятно слышать, что мое имя все еще звучит эхом в переулках и подземельях Неаполя.
— Ты думаешь, что имеешь право на все, что хочешь только потому, что ты какой-то крутой капо в Америке? Вы все мягкие и слабые. Porci.
Свиньи.
— Нет... — слово вылетело у меня изо рта с шипением. — Мы хитры и неумолимы. Там, где ты застрелил бы меня в моей постели, я держу тебя здесь, готового признаться во всех своих планах, как говорящую игрушку с натянутой струной. И кто, позволь спросить, здесь слабее?
Он попытался плюнуть в меня, но во рту была только липкая кровь, поэтому попытка не удалась.
Я устало вздохнул и снова вцепился пальцами в его волосы, откидывая его голову назад, чтобы лучше держать ложку.
— Che palle (. «чушь собачья»), — выругался он. — Ты, ублюдок, меня никто не посылал, ибо я сам пришел.
Это было неожиданно. Я снова изучил молодого человека, но был уверен, что не знаю его. Когда я посмотрел через всю комнату на Торе, который прислонился к стене, небрежно скрестив руки и ноги, словно ожидая чего-то обыденного, как автобус, он покачал головой.
Мы не знали этого человека, чтобы он ненавидел нас настолько, чтобы убить.
— Почему? — потребовал я, уронив ложку, потому что мне было скучно.
Умберто вздохнул с облегчением, пока я не схватил брошенную лампу и не зажег ее в сантиметре от его глаза.
Когда он закончил кричать, я повторил.
— Потому что я люблю Миру, — хрипло крикнул он, слишком громко и сильно, сухожилия на его шее напряглись.
Он выглядел и звучал как человек, у которого кончилась веревка.
Это меня порадовало.
— Ты влюблен в Миру? — спросил я, смутно удивляясь, что кроткая женщина может внушить такую страсть, что этот мудак рискнул бы своей жизнью, пытаясь отнять мою в моем собственном доме.