Лето сползло на столицу удушливой волной жара, положившей конец бесконечной череде тропически ливней; проникло в аудитории дрожащим золотом солнца, скользящего по выцветшему линолеуму; укрепилось в умах студентов мыслями о приближающихся каникулах.
Последний рабочий день перед отпуском.
Старший преподаватель кафедры методики вздыхает, глядя в окно. Последний рабочий день должен был быть вчера, но коллега заболел, попросил подменить на экзамене.
Студенты только рады, потому что на третьем курсе уже все знают, что Кирилл Адьянович на экзаменах не валит. Особенно если скрасить его существование стаканчиком айс-латте с пирожком из столовки. Послушает – больше для виду – нарисует в зачётке что-нибудь приличное и отпустит с миром на вожатскую практику. Он понимает, что последний в летнюю сессию экзамен – это всегда больше издевательство над человеческой природой, чем собственно экзамен. Что собрать растекающиеся лужей мозги, чтобы пустить мыслительный процесс в русло коммуникативной лингводидактики – эта задача практически невыполнимая, и гениальных ответов педагогу ожидать не стоит. Что его задача – это строить серьёзную мину и кивать головой, даже когда очередная надежда российского образования снова перепутала личностно-деятельностный подход с межкультурным.
Троечник Матвеев, сияющий от облегчения, выскочил за дверь с «четвёркой», поставленной больше за красноречие, чем за знания, но в дипломе об этом пометки не будет, так что и заморачиваться нечего.
– Так, а вы у нас кто? – Будаев, оторвавшись от ведомости, поднял глаза на присевшую на стул перед ним студентку.
– Аяна Доржиева, тринадцатый билет.
Он резко втянул воздух, невольно подаваясь вперёд. Ладони сдались в замок, пальцы впились в кожу. Третьекурсница прилежно повторила имя, решив, что преподаватель не до конца расслышал её:
– Доржиева Аяна. Это значит «путешествие».
– Красивое имя, – едва улыбаясь, кивнул Кирилл Адьянович, – начинайте.
Тринадцатый билет – это про обучение иноязычной лексике. Она рассказывает бойко и, в общем, очень даже толково, не опуская деталей. Будаев кивает, пропуская мимо ушей почти каждое слово.
Думает о том, что это имя означает на деле гораздо больше, чем «путешествие». Хрупкий нездешний свет, тихий серебряный смех, заставляющий сердце трепыхаться в груди пойманным мотыльком, тепло маленьких ладоней, от которого кожа вскипает волной мурашек. Воспоминания, неверные, как сон, словно это произошло не с ним, словно вообще в другой жизни было. «А впрочем, так ведь оно и есть, – говорит сам себе Кирилл, почти забывая притворяться, что слушает, – это прошлое осталось в другой жизни. К нему нет и не будет возврата. И это, конечно, к лучшему».
– У меня нет к вам вопросов, Доржиева, – объявляет он,
рисуя в зачётке «пять».
С оставшимися тремя страдальцами разобраться вышло даже ещё быстрее, они пятясь и сумбурно благодаря, вышли из кабинета, и старший преподаватель кафедры методики наконец остался один. Медленно выдохнул, откинувшись на стуле и глядя рассеянным взглядом на залитый вечерним светом потолок. Принять поточный экзамен – шутка ли. Кажется, когда они начинали, было утро. Будаев побросал канцелярские принадлежности в свой шоппер с дурацкой кошкой, собрал аккуратно ведомости, чтобы заполнить их, сидя потом на кафедре. Подошёл к окну. Но смотрел он не за стекло, туда, где редеющим потоком из главного входа корпуса на Вернадского вытекали отстрелявшиеся студенты. Взгляд его туманился, искрился, был словно направлен куда-то внутрь себя. Очень глубоко внутрь себя. Губы тронула невесёлая усмешка.
Аяна.
Вот бы однажды произнести её имя и не почувствовать ничего.
ВЫ ЧИТАЕТЕ
Тёмные воды
RomanceЛадно, то, что он бестолковый шаман - мы знали сразу. Но то, что он позволит злому духу себя в Нижний мир утащить - это ещё постараться нужно, чтобы так влипнуть. Впрочем, мы ещё подумаем, прежде чем его вытаскивать. Он ведь нам от ворот поворот дал...
