𝓼𝓪𝓿𝓮 / 𝓹.𝓶

Часть 43

ПЭЙТОН

Я всегда относился к смерти как к чему-то должному. Это просто произойдет рано или поздно. И все. Нужно принять, а не бояться. Жить вечно, как какой-нибудь Эдвард Каллен, я бы точно не хотел.
Но когда наш самолет ушел на третий круг, меня начало колотить изнутри. И боялся я не того, что умру молодым. А того, что больше никогда не смогу обнять Эмили. Не увижу взгляд ее малахитовых глаз. Не вдохну ванильный аромат ее волос.
Я испытал ужас, когда осознал это.
Последнее, что я сказал ей: «Держись от меня подальше». И я буду жалеть об этом до конца своих дней. Правда этот конец мог наступить в ближайшие минуты. Как шизик, я издевался над телефоном, пытаясь поймать сеть и набрать ее номер, чтобы сказать, что жалею о том, что брякнул это вместо того, чтобы просто обнять и сказать, что люблю ее.
А я ведь люблю.
До сумасшествия люблю.
Эмили – не просто главная заноза в моей заднице.
Эмили – мое настоящее. Мое будущее. Моя вечность.
Ради нее я купил сраную «Нутеллу» и починил замок на двери. Чтобы когда она вернулась, то поняла, что я всегда ее ждал. Что больше нет моей квартиры. Теперь она наша. Это наш дом. И черт побери, умереть, так и не сказав ей об этом, – это кретинизм высшего уровня.
Когда наш самолет все же приземлился, и я увидел ее...такую беззащитную... со слезами на глазах... я понял, что больше никогда и ни за что ее не отпущу.
Но мне все-таки пришлось с ней расстаться, чтобы добраться до дома. Эмили уехала из аэропорта на своей машине, я был вынужден ехать на клубном автобусе, а уже у дворца пересесть в «Гелендваген». Почистив лишь его лобовое стекло, я запрыгнул в салон и помчался к ней.
   И вот я открываю дверь своей квартиры и вижу Эмили, ходящую из стороны в сторону. Я знал, что она приедет раньше меня, поэтому дал ей ключ-карту. Едва я переступаю порог, она тут же прыгает на меня, и я бросаю сумки на пол, чтобы подхватить ее под ягодицы.
   – Всегда теперь будешь меня так встречать? – усмехаюсь я, ощущая витающий в воздухе аромат ванили. – Мы не виделись не больше часа.
   Она ничего не говорит, просто продолжает крепко меня обнимать.
   – Родная, я здесь, – шепчу я фразу, которую произносил уже сотню раз за последние пару часов. – Все позади.
   – Я не отпущу тебя, – ровным голосом произносит она. – Никогда.
   – Мне нужно отлить.
   – Почему, когда я рядом, тебе всегда надо отлить?
   – Булка, не знаю, как тебе сказать, но...люди писают. Вне зависимости от того, кто находится рядом.
   Она усмехается мне в шею, и от ее горячего дыхания по ней пробегают мурашки.
   – Дай мне еще минутку, – шепчет она, еще сильнее сжимая меня своими хрупкими руками.
   Я придерживаю ладонями ее задницу, а носом зарываюсь в густые волосы. Она пахнет сладостью. И благодаря ей я знаю, как пахнет любовь.
   Моя любовь.
   Когда Эмили отстраняется, мне вдруг сразу же становится не по себе. Я смотрю в ее заплаканные глаза и хочу вновь ее обнять.
   – Я со скоростью ветра, – шепчу я и целую ее в лоб.
   Когда я выхожу из ванной комнаты, Эмили стоит в гостиной и смотрит в окно, за которым горит ярким светом ночной Манхэттен. Верхушки его высоток прячутся в густом тумане из-за крупинок снега, которые нескончаемым потоком сыплются с небес, и кажется, мы застряли в моей квартире надолго. Учитывая то аномальное количество осадков, которое должно будет выпасть за эту ночь, вряд ли входная дверь жилого комплекса вообще завтра откроется. Наверняка за ней уже огромный сугроб высотой с целый этаж. Но если честно, я и не собираюсь куда-то выходить отсюда.
Я хочу наверстать все, чего мы с Эмили были лишены целую неделю.
И я сейчас не только о сексе.
Хочу говорить с ней. О хоккее, о «Нутелле», о Райане Гослинге и даже о «Грязных танцах». И еще о куче разной фигни, которую она захочет мне рассказать.
Хочу держать ее в объятиях и слушать ее звонкий голос. Видеть, как она улыбается. Слышать, как смеется.
Хочу ее любить. Сегодня. Завтра. Через неделю.
Я не знаю, что со мной случится даже через минуту. Но я точно знаю, что эту минуту я хочу провести рядом с ней.
Эмили – все, чего я когда-либо хотел.
   И она же – все, что мне нужно для счастья.
   Как бы банально это ни звучало, Эмили и есть мое счастье.
   И каким бы идиотом я ни был, в одном я уверен на сто процентов – это счастье я не потеряю ни за что на свете.
   Я подхожу к ней и крепко обнимаю за талию, положив подбородок на ее макушку. Она кладет свою ладонь на мою и мягко поглаживает пальчиками, а затем протягивает мне кружку:
   – Я заварила тебе горячий чай.
   – Спасибо, – шепчу я и беру из ее рук кружку.
   Отстраняюсь от нее, не прекращая обнимать одной рукой, и делаю глоток. Горячая жидкость тут же согревает меня изнутри. Но мысль, что Эмили заботится обо мне, согревает меня куда сильнее.
   Делаю еще пару глотков и ставлю кружку на барную стойку слева. А затем снова обеими руками крепко обнимаю свою девушку и поднимаю в воздух, чтобы усесться с ней на диване.
   – Расскажешь, почему все окна нараспашку были? – интересуется она.
   Фыркаю.
   – Пытался избавиться от ванильного аромата, въевшегося даже в стены квартиры.
   Эмили смеется.
   – И как? Успешно?
   Шумно вдыхаю аромат волос своей девушки и издаю стон.
   – Я бы так не сказал.
   Она смеется, и я сильнее прижимаю ее к груди. Как же я люблю этот звук.
   – Кстати, а почему Манхэттен? – интересуется вдруг она.
   – Что ты имеешь в виду?
   – Почему ты решил жить именно здесь? Тебе бы подошло более уединенное место.
   Улыбаюсь.
   – Эту квартиру мне арендует клуб. Но если ты захочешь, мы переедем куда угодно.
   – Нет. Мне здесь нравится. Это место хранит много наших счастливых воспоминаний.
   – Ты же понимаешь, что мы создадим еще множество подобных вместе? Дело ведь не в квартире. А в нас. Счастье там, где мы, Эм.
Некоторое время мы сидим молча, наблюдая, как крупные хлопья стремительно несутся вниз, обгоняя друг друга, будто гоночные автомобили на треке. В окнах напротив загорается теплый свет, и в одном из них я вижу, как пожилая женщина готовит что-то у плиты, а затем сзади ее подходит обнять седовласый мужчина. Невольно уголки моих губ ползут вверх. И я ловлю себя на мысли, что хочу того же с Эмили. Иметь возможность вот так ее обнять спустя много лет.
– Прости, что столько всего наговорил тогда...в коридоре.
– Прости, что ушла, ничего не сказав.
– Эм, я чуть с ума не сошел...
Она поворачивается ко мне лицом и внимательно изучает меня взглядом своих зеленых глаз. Их радужка сейчас золотистая по краю, а ближе к зрачку будто светится ярким изумрудом. Эмили обхватывает ладонями мое лицо, поглаживая подушечками пальцев, произносит:
   – Теперь тебе никуда от меня не деться, Пэйтон Мурмаер. Я ни шагу не сделаю из этой квартиры, пока в ней живешь ты. Я буду обнимать тебя, пока ты готовишь мне оладушки со своей ужасной ореховой пастой. Буду обнимать, пока ты будешь умываться, бриться и мыться. Буду обнимать, пока ты спишь. Буду обнимать, пока ты ешь. И даже пока одеваешься. Я готова пойти ради тебя на жертву и не обнимать, пока ты ходишь в туалет, но чтоб ты знал, это будет даваться мне с трудом. Если ты вдруг решишь меня бросить, то выбрасывай в окно. Потому что другой возможности расстаться со мной у тебя больше никогда не будет. Я, черт побери, чуть тебя не потеряла сегодня.
   К концу предложения ее голос срывается, но я не хочу, чтобы она снова начинала плакать, поэтому решаю перевести тему:
   – Кстати, о моей ореховой пасте. Я купил тебе «Нутеллу».
   Она вскидывает брови.
   – «Нутеллу»?
   – Ага.
   – Прям с жирами?
   – Прям с жирами.
   – Это было до того, как ты чуть не умер, или после?
   Усмехаюсь.
   – Это было до, Булка.
   – Ого. Ты тогда был пьян?
   – В говно, – фыркаю я, пока Эмили заливисто хохочет. Я провожу ладонями по ее спине, прижимая ближе к себе, и целую в висок. – Когда я думал, что мы разобьемся, то...то боялся, что больше никогда не услышу твой смех. Говорю как твой любимый Райан Гослинг в каком-нибудь «Ла-Ла-Ленде», но так и есть.
   – Ого, ты даже знаешь, где снимался Гослинг. Если бы я уже не была в тебя влюблена, то сейчас бы определенно влюбилась.
   Эмили льнет к моей груди, сцепив руки у меня на пояснице. Я счастливо улыбаюсь, прижимаю ее ближе и с шумным выдохом опускаю подбородок ей на макушку, ощущая каждой клеточкой кожи, что эти объятия и ее любовь делают меня самым счастливым.